«Не зашторивай, - по непогоде, в рваной, страшной, звериной тоске,
Слышишь, кто-то по улицам бродит с золотым перстеньком на руке?»
«Не смотри, моя ясочка! Право, то февраль кандалами трясет.
Знать, зима напоила отравой, и она изнутри его жжёт».
«Ах, не спорь!.. Знаю, зе;лены очи, щеки впалы, и рот крепко сжат…
Третий раз как проярится кочет, то не ждать мне мило́го назад».
«Пей, голубонька, - корень солодки заварил я тебе для нутра.
Ветер бродит дворами слободки,- брешет, пёс… Ты поспи до утра».
«Ах, не спится мне, татко, не спится!.. Не изжить ту тоску, не унять,
Почему не жилось мне белицей?.. Перепеличке вновь не летать…»
«Это все огневица, злодейка, замутила тебя, извела,
Асмодея душа-прохиндейка в бело тело с хворобой вошла».
«Как был суженый нежен со мною!.. Всё без устали ласку дарил...
Только жуткой, бедовой тоскою он меня до пьяна опоил».
...Закружило, завьюжило лихо, душу кто б от него уберёг!
Спит наги;дочка, панночка, - тихо, сжав в руке золотой перстенёк.