Мы виделись в последний раз в Сороках,
у крепости, у входа в ресторан.
Осенний вечер был, и тьма была глубокой,
ты что-то праздновал и был немного пьян.
Среди других подвыпивших евреев
прошёл ты в мутном свете вдоль окон.
Ты по газону шёл, заросшему пыреем,
тебе кивнул я, словно был едва знаком.
А ты исчез. И сорок лет с тех пор я
не ведал, что меж нами — тыщи миль,
что одноклассник мой, что мой приятель Боря
ещё тогда с семьёй уехал в Израиль.
И лишь теперь узнал из интернета,
что ты и в самом деле — в той стране,
которая по мифам Ветхого Завета
и теленовостям едва знакома мне.
Средь истинных и липовых евреев
сначала — в Хайфе, нынче — в Кфар-Сабе
все годы жил ты и мужал, теперь стареешь...
А кто ты там? Простой олим или ребе?
Чем ты живёшь? Чего ты там достиг?
Желанного успеха или дна?
Усвоить смог доисторический язык?
А как жена? Как русская твоя жена?
Прочёл я: ты тоскуешь в Израиле —
твою тоску с тобой я разделю,
хоть странно тосковать по бессарабской пыли,
по слякоти и по сырому февралю...
Но наше детство там и наша юность.
И пусть я — рядом, ты — за тыщи вёрст,
а вспомнишь— зазвучит такая многострунность,
что сердце станет биться сразу вперехлёст.
Я жил во всех краях родной державы,
каналы строил, города и ГЭС,
я не считал, что несомненно были правы
лишь кто уехал или кто остался здесь.
Уехавшим ни трёпки, ни награды
не жаждал, но до боли головной
тогда я чувствовал обиду и досаду
за то, что кто-то пренебрёг моей страной.
Теперь здесь все — сбежавшие из Курок:*
в Тирасполе, в Сороках и в Москве —
как Герострат, навек оставил след придурок
с пятном на чести большим, чем на голове.
И в Бессарабии — не рубль, а леи,
и нищета, и мало кто богат.
Её покинули почти что все евреи,
Ещё тогда, сам знаешь, сколько лет назад.
(А помню: бессарабские евреи
каких я видел в детские года,
учителя, врачи и даже брадобреи —
тогда и там была культурная среда).
В сорокской пойме селятся цыгане,
им стало мало места на горе.
Давно уже там нет привычных нам названий,
зато граница оказалась на Днестре.
А вот ответь мне: ходишь в синагогу?
Наверно, есть такая в Кфар-Сабе?
Я в церковь не хожу: не верится мне в бога.
Я верю лишь друзьям. Конечно, и себе.
Мы в возрасте таком, что видим краски
уже не так, и запахи не те.
Но надо надевать счастливейшую маску
и хоть немного врать о радостном житье.
*До 1993 года в Курках была психбольница.