Bouche de miel, coeur de fiel.
На языке мёд, а на сердце лёд.
Крики я услышала, не успев войти — кричала Миа:
— Повторяю, я знать ничего не знаю, что творилось за стенами поликлиники! Я ничего не видела, не слышала, и не нужно мне задавать провокационные вопросы! Я никого не душила, не травила, и оставьте меня в покое, Фаина Александровна, тем более вас отстранили от расследования этого дела!
Значит, Фаина с самого утра взялась за работу, но её отстранили по каким-то причинам. Уж не из-за фигурки коня?
— Еще бы не отстранить, если тем конем я сотни раз сбивала не только пешки Семёна, но и ставила шах его королю! Это просто возмутительно, что какая-то жалкая сволочь пытается запятнать мою репутацию! — Фаина не стеснялась в выражениях и кричала как потерпевшая. — Я этого так не оставлю. Я выведу убийцу на чистую воду, чего бы мне это не стоило. Того коня Семён потерял еще по зиме, его мог подобрать любой, вы слышите, любой, и подложить старушке, чтобы пустить следствие по ложному следу.
— Я то же самое могу сказать по поводу сорванного креста, — снова огрызнулась Миа, — крест вовсе не указывает, что мне спустя пять лет взбрело в голову поквитаться со старухой. О моей неприязни к ней знают многие, но я бы не стала убивать её из-за давно забытого скандала. Я простила ей вмешательство, хотя из-за неё мне сильно досталось и от бабушки, и от родителей, но это давно в прошлом. Можете еще раз посмотреть на мои руки. Ну, довольны?
— То, что на твоих руках нет характерных следов, еще не значит, что это не ты накинулась на старушку в коридоре, не усыпила её, ловким движением воздействуя на сонную артерию, и не выволокла под крики Яна Вислюкова через заднюю дверь на улицу, а там ты могла её придушить даже своим шарфом. С помощью шарфа и крест сорвать можно! — говорила Фаина. — А фигурка… Так ты же встречалась с Семёном — может, того белого коня ты и хранила все эти месяцы, пока он не потребовался для воплощения в жизнь мстительных идей!
— Это какое-то безумие! — снова раздался звонкий голос Миа. — Что за голословные обвинения?! Говорю же, я оказывала помощь Вислюкову; я отлучалась всего на пару минут — принесла необходимые мази, бинты, успокоительное и его медицинскую карточку. Я не сумасшедшая, чтобы средь белого дня набрасываться на людей, и я не Геракл, чтобы таскать по коридорам тяжести. Ваша версия — бред сивой кобылы, Фаина Александровна! Лучше бы настоящего убийцу поискали!
— Можешь не сомневаться, найдётся убийца! За это дело взялся капитан Каратов, и он со своими помощниками выяснит, у кого тут рыльце в пуху, а у кого руки по локоть в крови! Он возбудил и дело об отравлении Лилии Оливер. Жаль, что мне остается только следить за ходом следствия со стороны — я ухожу. Всего доброго, — попрощалась Фаина.
Вероятно, я пропустила интересную часть разговора, но и услышанное подействовало на меня чуть ли не сногсшибательно — я застыла на пороге, так и не открыв перед собой дверь. Фаина вылетела раскрасневшаяся, взволнованная, и мы столкнулись лбами.
— О! И вы пожаловали! Мне как раз хотелось с вами поговорить, — сказала она значительно мягче и уважительнее, чем говорила с Миа. — Что за история с бутылкой коньяка? Я ни в чем вас не обвиняю, Даша, но с вашим приездом весь посёлок будто с ума сошел, а теперь еще это убийство и неудавшаяся попытка отравления. Лилия чудом осталась жива. Мне как сказали, какой яд был в бутылке, я просто ужаснулась, — Фаина медленно произнесла последнее слово по слогам.
— Эта бутылка коньяка была в пакете, — начала отвечать я. — Пакет и записка от Семёна у меня, и я могу предоставить их по первому требованию. Этот отравленный презент мне принес Семён, как я полагаю, но с ним после вчерашних событий я еще не виделась — поэтому не представляю, что он скажет по этому поводу, особенно если брать во внимание, как вы говорите, ужаснейший яд в бутылке.
— Яд был и в конфетах, — тяжело выдохнув, сказала Фаина. Она активно жестикулировала, давая возможность рассмотреть ухоженные ручки — чисты и прекрасны. — Кто-то искусно нашпиговал их, не повредив упаковку. Не думаю, что Семён способен на такое. Да, он стрелял в Хосе Игнасио, но это было необдуманно, сгоряча, на пьяную голову. Семён не убийца. А вот Хосе Игнасио мог и отомстить — говорят, у него по мужской части ничего не получается, и без шприца яд в бутылку и в конфеты не ввели бы. Запутанное дельце, Даша, что тут скажешь. К вам сегодня наведается капитан Каратов, покажите ему записку, пакет, и всё расскажите, а меня отстранили от расследования. Всё из-за той шахматной фигурки.
Можете считать меня наивной, но Фаина разжалобила меня своим поникшим видом, и я временно исключила и её из своего списка подозреваемых. Мы попрощались, и я вошла, наконец, в поликлинику. Миа плакала, раскачиваясь на стуле, а когда увидела меня, вытерла слёзы, и её лицо приобрело недовольный, но не обиженный вид. Я первая с ней заговорила: поздоровалась и спросила, почему она плачет.
— Фаина с самого утра прилетела с криками и обвинениями, — ответила Миа, продолжив раскачиваться на стуле, — сначала оторвалась на Хосе Игнасио, заявив, что это он придушил Каллисту Зиновьевну, как случайного свидетеля. Якобы он сидел у себя в кабинете и готовил отравленный сюрприз, которым намеревался отравить Намистиных, а старушка ему помешала. Потом на меня наехала. Фаине детективы писать надо! Вот бы её герои там натворили дел, что и черт бы не разобрал! Ненормальная! Хосе Игнасио сам не свой на работу сегодня вышел. Лица на нем нет — переживает. Он даже спорить с Фаиной не стал — с ней спорить бесполезно. Она бесится, что её отстранили от расследования, — оказывается, на шахматной фигуре нашли отпечатки Каллисты Зиновьевны, Семёна и Фаины. Так что этим убийством займется какой-то другой следователь из городского отделения, и хорошо, потому что Фаина неадекватная — она обвиняет, основываясь на предположения. Если так рассуждать как она, то Лилию, например, мог отравить любой, потому что шприц и те компоненты, которые использовались для получения яда, продаются в любой аптеке, но это же не значит, что нужно на каждого набрасываться с обвинениями.
— И в вашем аптечном киоске тоже? — спросила я.
— Да, и у нас тоже, — прозвучало в ответ спокойным голосом.
— И вы, Миа, кого-то подозреваете?
— Нет, на моей памяти нет такого случая, чтобы кто-то одной покупкой брал все те компоненты, о которых говорила Фаина. У нас посёлок маленький, очередей за лекарствами, как в городе, нет.
Я набралась смелости и уподобилась Фаине:
— А вы сами могли бы приготовить такой яд? Доступ к лекарствам у вас есть и, судя по истории с кремом от синяков для Джеймса, то у вас и бутылка коньяка имелась?
Миа вспыхнула как новогодняя елка:
— Я ничего такого не делала! — закричала она. — Что за день сегодня такой?! Не делайте из меня крайнюю, я же вас не обвиняю, хотя это вокруг вас, Дарья Леонардовна, творится что-то загадочное: пили вдвоем, а в больницу попала только Лилия, — может это вы кого-то отравить вздумали, а на Лилии эксперимент провели? А Каллиста Зиновьевна вам не мешала случайно? Может вы дом её прибрать к рукам захотели? Как видите, я тоже обвинять могу! А бутылка коньяка, которую мне Джеймс передал, вон она, — и Миа приподнялась, чтобы достать из шкафчика откупоренную бутылку, — мы с Хосе Игнасио вчера кофе с коньяком пили.
Её руки тоже были без единой царапины. Что же, — подумала я, — зря еще сильнее девчонку расстроила:
— Не сердитесь на меня, Миа, я тоже волнуюсь. Вы правильно подметили, что вокруг меня творится что-то загадочное, и я хочу разобраться, что происходит. Не принимайте близко к сердцу мои расспросы — я не хотела обидеть вас.
Миа в свою очередь тоже извинилась, и я не стала надоедать ей и дальше — пошла к Хосе Игнасио.
В его кабинете играло радио; я постучалась, вошла — он курил, распахнув настежь окно. На него жалко было смотреть. Как я могла заподозрить и его?
— Я знаю, что у вас тут произошло, — начала я, — я разговаривала и с Фаиной, и с Миа. Я на пару минут, можно?
— Проходи, конечно, — он затушил окурок и папкой с бумагами разогнал дым; закрыл окно. — Как же я жалею, что согласился проходить практику в этом захолустье. Вчера проверил электронную почту — на все мои письма с резюме ответили отказом. Связь здесь отвратительная, мобильный Интернет заторможенный, еще и это убийство и отравленный коньяк. Боюсь, что это только начало. Нужно уезжать отсюда, Даша!
Я взяла его за руку. Какие у него красивые пальцы, форма ладони! Ни царапин, никаких других повреждений — гладкая нежная кожа. Он обнял меня, и я не сопротивлялась — я и думать не хотела, что Хосе Игнасио способен на убийство. Мы молча смотрели друг другу в глаза, и словно наши души говорили вместо нас. Потом я спросила:
— Тебе известно что-либо о состоянии Лилии? Интересно, как она? Я хочу её проведать.
— Её организм справился. Здоровью ничто не угрожает. Думаю, на днях её выпишут.
— Скорее бы прошли эти дни. Меня еще волнуют похороны Каллисты Зиновьевны — не знаю, что мне делать: у неё есть сын и внуки; знают ли они о случившемся?
— Фаина говорила, что её сыну сообщили. Он организует похороны — не волнуйся по этому поводу.
— Одной заботой меньше. Хосе Игнасио, а ты ничего странного вчера не замечал? Вот, пришел Ян Вислюков с обожженными руками, и… вы втроем находились здесь… — у меня язык не поворачивался вслух обвинять ни Миа, ни Хосе Игнасио, само собой, а Вислюков, по-моему, больными руками не мог ничего сделать, даже если бы захотел.
— Нет, Даша, всё было естественно, так, как и полагается в подобных случаях. Мы оказали Яну помощь; он успокоился, перестал кричать; Миа заполнила его карточку; я вывел его на порог — он, как всегда, был под градусами; мы с ним выкурили по сигарете; он с трудом управился своими забинтованными руками; всё было тихо и ничто не предвещало беды.
— А Миа как себя вела? Она привела Яна, так? Потом пошла за медикаментами, так? Она с Каллистой Зиновьевной вышла в коридор… Как долго её не было?
— Я не засекал, Даша. Не думаешь же ты, что Миа задушила Каллисту Зиновьевну прямо в коридоре, спрятала труп, а потом как-то перетащила его на улицу?! Она достаточно быстро принесла всё необходимое и мастерски обработала Яну раны. Миа не была слишком уж взволнована. По крайней мере, я ничего такого не заметил.
— Я просто пытаюсь воссоздать в уме последние минуты жизни Каллисты Зиновьевны. Её нашли за поликлиникой, а не за магазином или боулинг-клубом. Значит, убийца был где-то здесь.
— Даша, часто бывает, что убийца это тот, на кого меньше всего можно подумать. Мне кажется, в этом деле замешан Намистин. Не буду утверждать, что он задушил Каллисту Зиновьевну, но ведь в промежутке между тремя и пятью часами он выходил на улицу, чтобы отнести тебе презент. Он принес тебе отравленный коньяк в то время, когда убили Каллисту Зиновьевну. Мне кажется, что эти два случая как-то связаны, но как именно, не догадываюсь. Может, капитан Каратов разгадает эту загадку. Главное, чтобы не оказалось так, что кто-то покушался на твою жизнь, и чтобы этот кто-то не довел до конца задуманное. Так что будь осторожна.
— Я должна с ним поговорить, — я собиралась уходить. — Как думаешь, Вероника не сильно расстроится, когда узнает о записке? Там написано: «Дарья Леонардовна, я осознал свою ошибку — прошу меня простить. Семён». Она особа ревнивая, не смотря на договор с Семёном о свободных отношениях.
— В записке нет ничего интимного, чтобы ревновать к тебе, но с Вероникой лучше вести себя осторожно.
Хосе Игнасио на прощанье нежно взял меня за руку:
— Можно вечером прийти к тебе? Я подумал, что тебе будет одиноко, и мы могли бы спокойно поговорить, как тогда в поезде.
— Приходи.
Я с удовольствием восприняла его предложение и ушла из поликлиники. Разговоры с Софией, Фаиной, Миа и Хосе Игнасио только запутали меня, и я уже с трудом отделяла свои догадки от реальности.