C’est la vie.
Такова жизнь.
Прежде чем мне удалось поговорить с Семёном, меня почти два часа допрашивал капитан Каратов.
Каратов Станислав Денисович, как брат-близнец, Семёна Намистина постоянно облизывал губы и пальцами обдирал кожицу. Его губы были шершавыми, словно он любил целоваться на ветру, обветренными и растрескавшимися. Его рыжеватые редеющие волосы были тщательно зачесаны набок — так он скрывал рано образовавшуюся плешь. Я бы не дала ему и тридцати пяти — лицо гладкое, с мимическими морщинками вокруг глаз; глаза смотрели с живым интересом, в них загорались искры под золотистыми пушистыми ресницами. Капитан Каратов вел беседу непринужденно, но время от времени отбрасывал в сторону протокол и, зажав ручку обеими руками за спиной, расхаживал по комнате. Высокий, худощавый и неприятный, вопреки чистому хорошо отутюженному костюму, ну точно, как Семён. Мы сидели под тем же «Утром в сосновом лесу». Он не бросался обвинениями, как Фаина, как я, — каждое слово произносил обдуманно, не горячась. Несомненно, он был хорошо осведомлен и опыта в подобных разбирательствах ему не занимать, но он больше говорил о Фаине, чем о делах, при чем говорил с душевностью, свойственной старым близким знакомым. Капитан Каратов ничем не выдал своих подозрений, если они у него, конечно, имелись; задавал вопросы по существу и каллиграфическим почерком записывал мои ответы. Ничего нового из разговора с ним я не узнала, кроме того, что сын Каллисты Зиновьевны к вечеру привезет тело из морга, и гроб всю ночь будет стоять в доме; будут гореть свечи, соберутся старушки, а похороны завтра.
Ночь мне предстояла, сами понимаете, какая, но до ночи произошли еще кое-какие события, о которых стоит упомянуть:
Я пришла к Намистиным раньше положенного времени. Вероника лично вышла к воротам и провела меня через аллею. Арабель, опустив морду, покорно шла за хозяйкой, как провинившаяся.
Вероника выглядела обеспокоенной, но натянуто улыбалась. Она сначала завела разговор о контрольной работе по математике и, казалось, оценки сыновей волновали её больше всего остального.
— Я понимаю, что обстоятельства крайне печальны, — сказала она прискорбным голосом. — Смерть Каллисты Зиновьевны шокировала весь посёлок. Я бы с удовольствием дала вам пару выходных, но на носу контрольная, а Филипп и Кирилл принесли сегодня плохие оценки. Классный руководитель написала мне длинную петицию на тему успеваемости и поведения. Я надеюсь, вы позанимаетесь с ними сегодня математикой? Французский отложим, и завтра можете весь день посвятить… — она замялась, — посвятить личным делам.
— Конечно, Вероника Наумовна, мы подготовимся к контрольной работе, и дети справятся с ней как белочка с орешками.
— Вот и хорошо. Дарья Леонардовна, мне неудобно расспрашивать вас, но у нас сегодня был капитан Каратов, да и Фаина заходила не в шахматы играть, в общем, мне известно, что Семён преподнес вам ту бутылку коньяка, ну вы понимаете, да? Так вот меня интересует, что между вами было, если Семён, судя по всему, хотел загладить свою вину?
— Загладить вину отравленным коньяком? — съязвила я.
— Оставим содержимое в покое — это какое-то недоразумение, но вы ведь взрослая женщина и понимаете, о чем я вас спрашиваю. За что Семён извинялся перед вами? — настаивала Вероника.
— А разве он не рассказал вам, как напугал меня позавчера вечером?
— И это всё — просто напугал? Я хочу слышать, что произошло, из ваших уст.
— Ничего существенного, — солгала я. На самом деле я пережила ужаснейшие минуты в своей жизни, но последние события вытеснили прежние переживания. — Я фотографировала закат над речкой и была так увлечена, что не заметила, как ваш муж подошел ко мне. Я закричала, испугавшись, — вот и всё.
— И всё? Вы вдвоем гуляли по лесу?!
— Нет, честное слово, с вашим мужем по лесу я не гуляла! На крик прибежал Хосе Игнасио и провел меня до самой калитки, а ваш муж отправился в противоположную сторону, извинившись, хочу заметить.
Не знаю, к кому Вероника приревновала больше, но её насупленное лицо говорило красноречивее любых слов — она блеснула глазами как пантера и скривила губы в недовольной ухмылке. Почему я должна скрывать, что дружу с Хосе Игнасио? Он не её собственность, не так ли? У Вероники есть муж, есть Элфи, и я на них не претендую, впрочем, и с Хосе Игнасио нас связывали далеко не любовные отношения, что бы он не говорил о симпатии ко мне. В общем, я ослушалась советов Каллисты Зиновьевны, и Вероника вполне могла обозлиться на меня.
Эмма еще не вернулась с работы, и Вероника вместо неё отвела меня в детскую комнату, не проронив больше ни единого слова. За короткий срок репетиторства в семье Намистиных я заметила, что Эмму воспринимают как члена семьи (Вероника — как прислугу), и она чаще ночует в поместье, чем у себя дома. В ходе урока (а мы чертили на плоскости четырехугольники по заданным координатам и находили координаты точек пересечения сторон с осью х и осью у) нам потребовались инструменты, и Филипп раскрыл ящик своего стола, где среди линеек, треугольников, карандашей и всякой чепухи типа карточек с марками автомобилей и изображениями мультипликационных героев, я обнаружила шприц. На мой вопрос «Откуда это у вас?» мальчишки ответили, что нашли в комнате Эммы.
— Когда у Эммы насморк, она делает себе промывания соленой водой, — объяснил Кирилл, но сами понимаете, появление шприца после яда в коньяке и конфетах не могло меня не насторожить, и я даже спросила себя: «Могла ли Эмма стоять за отравлением, и кто ей мешает?», но она казалась мне слишком добродетельной и милой, и я не могла найти ответа эти вопросы.
С Филиппом и Кириллом мы закрепили тему «Координатная плоскость и графики»; отмечу, что они отлично справлялись с заданиями и никогда не стояли при мне на ушах. Мы уже повторяли материал, когда к нам вошел Семён. Мы пересеклись взглядами. Он пригладил свою козлиную бородку и смочил губы, подходя к столам (в детской имелось два письменных и два компьютерных стола).
— Дарья Леонардовна, я хотел ты обсудить с вами успеваемость своих ребятишек — вы ведь уделите мне несколько минут? — спросил он и развернул стул Кирилла. — Бегите, поиграйте в танчики. — Дети радостно послушались и убежали, а мы сели на их места. — Я сожалею о случившемся, — сказал он шепотом, чтобы никто не смог расслышать его слов. — Я должен объясниться, чтобы вы ни в коем случае не подумали, будто бы я намеревался вас отравить. Ни в коем случае! Это страшная нелепость, дурацкое стечение обстоятельств. Я сейчас всё объясню. У меня и в мыслях ничего дурного не было. Рассудите сами, разве я писал бы вам записку, отставлял бы кучу своих отпечатков на бутылке, коробке, на том же пакете, если бы желал вам смерти — меня бы вычислили, как пить дать?! Я не убийца! Вы, между прочим, эффектная леди, и я не теряю надежды, что мы найдем с вами общий язык. Зачем мне вас травить? Из-за того, что вы отказали мне? Так я сам виноват — признаю, вел себя недостойно. Я искренне сожалею, что набросился, потому что нет ничего приятнее, когда женщина отдается добровольно. Забудем тот случай в лесу — подобное никогда не повторится, обещаю вам. Но если вы передумаете, то дайте мне знак, и я буду целовать ваши колени и…
— Тсс, — остановила я его, — где вы взяли бутылку и конфеты?
— Дома! В нашем баре! Это может показаться невероятным, но… но всё-таки кто-то хотел кого-то убить. Капитан Каратов вывернул всё наизнанку, открылись кое-какие любопытные подробности, но чья была бутылка и конфеты остается неясным. Мы ждали гостей: в баре оставалась одна не раскупоренная бутылка, одна початая; Эмма покупала коньяк и конфеты в магазине Джеймса (две бутылки и две коробки); две бутылки я привез из супермаркета вместе с конфетами и другими продуктами к столу. Считайте, бутылок должно было бы быть шесть, но я человек не мелочный — не считал, а сегодня подсчитать пришлось. После того, как я отнёс вам пакет, число бутылок коньяка в баре не уменьшилось. Чертовщина какая-то! Капитан Каратов насчитал в мусорном ведре пять пустых бутылок, одна полупустая осталась на барной полке. Значит, вчера бутылок было семь, а не шесть. Откуда взялась седьмая бутылка, не хотя рассказала Вероника. У неё роман с нашим мэром — вчера он принес ей её любимый коньяк и те же любимые конфеты. Уж не знаю, не он ли закачал яд в свой подарочек — пусть Каратов разбирается, а я для себя давно решил, что не стоит отовариваться у Бонитетова — местного Джеймс Бонда, и высказал Веронике всё, что я думаю об Элфи. Эти два идиота у меня уже в печенках сидят. Но самое интересное — Элфи отрицает, что приносил Веронике коньяк и конфеты, а его записка, которую Вероника показала Каратову, написана не его рукой. Кто-то другой, получается, оставил подарочек в почтовом ящике и позвонил в звонок, но как ни странно никто из соседей никого не видел. Прямо полтергейст, Дашенька. Не знаю, на кого и грешить.
Я поверила Семёну. Приоткрыв ящик стола, я взглядом указала на шприц:
— Эмма часто промывает нос соляным раствором?
— Эмма? — переспросил он и потянулся рукой к шприцу.
— Я бы не стала брать его в руки, а лучше предложила бы Каратову проверить, соль или яд засох на стенках.
— Конечно, соль! Эмма и мне как-то предлагала нос промыть. Такая уж она заботливая и экономная — аптечные капли для носа не покупает! — захихикал Семён, уставив на меня повеселевшие глазки.
— Ну, если вы уверены, не смею настаивать, но вся эта история с отравлением ни чуть не легче истории с убийством Каллисты Зиновьевны. Можно умом тронуться, если подозревать каждого.
— Да, жалко эту старую сплетницу, что ни говори, а умерла она паршиво; хорошо, хоть Лилия за ней на тот свет не отправилась.
— Семён Романович, мне пора идти, — я встала, услышав приближение шагов.
— Да, конечно, — он тоже поднялся, — не говорите Веронике, как я себя вёл в лесу — мне стыдно, честное слово.
— Будьте спокойны, от меня подробностей она не услышит.
Быть замешанной в любовные дела Намистиных у меня не было ни малейшего желания, и я попрощалась с детьми как раз перед появлением Вероники.
Она искоса посмотрела на нас с Семёном:
— Дарья Леонардовна, там Окунев Глеб Васильевич — сын Каллисты Зиновьевны, ищет вас. Он приехал на катафалке с гробом, крестом, венками и телом. Поторопитесь.