Лев Болдов ушёл от нас 19 февраля 2015 года
Этот странный мотив, я приеду сюда умирать,
Коктебельские волны лизнут опустевшие пляжи
Лев Болдов
Ключи от Рая у меня в кармане.
А двери нет, весь дом пошёл на слом.
Там наши тени в утреннем тумане
Пьют кофе за невидимым столом,
От общего ломая каравая,
Пузатый чайник фыркает, как конь,
И бабушка, по-прежнему живая,
Сметает крошки хлебные в ладонь.
Присохла к сердцу времени короста.
Но проскользну, минуя все посты, –
Туда, где всё незыблемо и просто,
Где нету страхов, кроме темноты.
Где пахнет в кухне мамиными щами,
Где все печали – мимолётный вздор,
Где населён нелепыми вещами
Таинственный, как джунгли, коридор.
Там детские прощаются огрехи,
А радость не приходит на бровях.
Там сахарные звонкие орехи
На ёлочных качаются ветвях.
Там сказки, словно птицы, к изголовью
Слетаются – любую выбирай!
Там дышит всё покоем и любовью –
Он так уютен, мой карманный рай!
И далеки жестокие годины,
Где будет он, как яблоко, разъят…
Земную жизнь пройдя до середины,
Я постоял – и повернул назад.
2005
Натянулась тетива,
Ржавый ветер дует с оста.
Едет Блок на острова,
Где всё призрачно и остро.
Сумасшедшие слова,
Торопливые объятья,
Аромат волос и платья,
Глаз запавших синева.
Грозно плещется Нева,
Черный снег в ложбинах тает.
Едет Блок на острова,
Воздух режущий глотает!
От вина, и от вины
За круги земного ада,
От беременной жены,
Что чужое носит чадо...
Наважденья пелена,
Хриплый хохоток Амура...
Азиатская страна
Веки продирает хмуро.
Пусть дописана глава,
Жизнь по капле убывает —
Едет Блок на острова.
Уплывает, уплывает...
Вон — взгляни на небосвод,
Где, отринув бренный остов,
Белым облаком плывет
Его остров, его остров!
2002
Марине Цветаевой
Как Слово ни утаивай —
Пробьёт ростками росными.
Витает дух Цветаевой
Над болшевскими соснами.
Над домом, над калиткою,
Где — стой и дождь подслушивай,
Где ожиданье пыткою
Выматывало душу ей!
Смириться б с фрачной Францией,
Не знать бы горя большего!..
Ты стало первой станцией
Её Голгофы, Болшево!
Леса. Клочок отечества.
Безверье. Одиночество.
Как поздно человечество
Влекут ее пророчества!
Собраться бы под окнами
Негаснущими раньше вам...
Блестят скамейки мокрые
Под фонарём оранжевым.
Не вышли сроки встретиться.
Но здесь она — звучащая.
И тихим светом светится
Рябины кисть горчащая.
2002
На берегах цветущих Леты
Живут умершие поэты.
Беседуют и пьют нектар.
Иного здесь не наливают,
И холодов здесь не бывает,
И все на равных: млад и стар.
Здесь Пушкин размышляет с Блоком.
О чем-то вечном и высоком –
О Шиллере и о любви.
С травинкою в зубах, рассеян,
Глядит, прищурившись, Есенин
На небо в жертвенной крови.
Поручик, тонкий ус кусая,
Следит, когда мелькнет косая
Тень паруса, как вещий знак.
О чем-то споря меж собою,
Бредут, померившись судьбою,
Цветаева и Пастернак.
Им все вершины были малы,
И неуютны пьедесталы,
И собственная в тягость плоть.
Теперь от нас они далече,
Для них невнятны наши речи,
Над ними властен лишь Господь
Да воздух, братский и сиротский.
Гекзаметры бормочет Бродский
Стихиям ветра и воды.
Шумят платаны величаво.
Присев в сторонке, Окуджава
Негромко пробует лады.
За все превратности награда
Им эта райская прохлада
И бег неспешный облаков.
…А наш Парнас – на ладан дышит.
И нам писать – для тех, кто слышит,
А не для будущих веков!