Qui s;me le vent r;colte la temp;te.
Кто сеет ветер, пожнет бурю.
Оценить счастье, беречь любовь и наслаждаться каждой минутой жизни меня научила «гарпия» и её безумства.
Как я и обещала Лилии, батюшка осветил её дом. Вечером, когда пожар зари золотил черепицу на крыше поместья Намистиных, Лилия переворачивала первую партию куриных крылышек, зажаренных до хрустящей корочки с одной стороны, я нарезала огурцы и редиску для окрошки — мы ждали Хосе Игнасио и Джеймса, чтобы отпраздновать в нашей дружной тесной компании подачу заявлений в ЗАГС. Джеймс и Лилия не стали дожидаться осени, и перенесли знаменательное событие на июль. Я не могла нарадоваться, наблюдая, как преобразилась Лилия! Сколько счастья искрилось озонными огоньками в её красивых голубых глазках!
Джеймс и Хосе Игнасио задерживались. По нашим подсчетам они давно должны были вернуться и принести бутылку «любимого коньяка Намистиных», но вот уже и окрошка заправлена майонезом, и крылышки золотистой горкой окружили свежие листья укропа и петрушки, и посуда вся на столе в виноградной беседке, а их всё нет.
В тот вечер ко мне снова вернулись подозрения. Интуитивно я чувствовала, что «гарпия» ухватила свою очередную жертву изогнутыми острыми когтями, разрезающими плоть. У меня было видение — как фрагмент из фильма о жизни грифов, картинка с лапами хищной птицы, удерживающими беспомощного зверька. Доля секунды, и меня охватили тревожные чувства:
— Где же они? Почему так долго? — недоумевала я.
Лилия, пребывая под впечатлением от зала бракосочетания, от невест в пышных белых платьях, казалось, не беспокоилась, тем более, батюшка, отслуживший мессу в её доме, вдохнул в неё уверенность в завтрашнем дне. Она не боялась, что дух Софии снова придёт с незваным визитом, что попытается разлучить её с Джеймсом, что уведёт Джеймса как маленького ребёнка, взяв за руку, за собой на небеса. Я и сама об этом не подумала бы, если бы не плохие предчувствия. Но, нисколько не сомневаясь, что духи существуют и что месть толкает на убийства не только людей, я забеспокоилась, как бы не произошло несчастье с Джеймсом. Он настолько чувственно и эмоционально говорил со мной утром, что вечером я вдруг испугалась, что его мечтам не суждено сбыться.
— Я выгляну за калитку, — на ходу я сообщила Лилии о своих намерениях. Мне безумно хотелось увидеть Хосе Игнасио с Джеймсом, возвращающимися наконец-то с коньяком или без него — главное, чтобы мои опасения оказались плодом воображения и ничего плохого не случилось.
Вместо Хосе Игнасио и Джеймса я увидела Миа, прогулочным шагом направляющуюся в сторону леса. Она вертела в руках ромашку и бросала на ветер оторванные лепестки, беззвучно шепча «любит, не любит». Ее толстые черные косы лежали на груди; кончики волос завитушками касались пояса — широкой малиновой полоски, отделяющей открытый лиф от плиссированной голубой юбки, скрывающей ноги. Миа как зачарованная шла себе не спеша, ни на кого и ни на что не обращая внимания. Маленькие карие глазки смотрели то ли на лепестки ромашек, то ли сквозь них. Я окликнула её и подбежала с вопросом, не видела ли она Хосе Игнасио и Джеймса.
Миа подняла на меня глаза медленно, будто неделю ничего не ела и обессилела до такой степени, что и глаза поднять тяжело.
— Видела, — ответила она также вяло. — Они Фаине помогали сено на чердак поднимать. Её отец накосил травы, полон двор. У себя не сушит и не хранит — места там мало: и коровы, и куры, и две свиньи в сарае. Так он уже который год занимает у Фаины чердак… и двор… Я была у неё сегодня — мазь её отцу носила: опять спину сорвал.
— Ага! У Фаины, значит, — вздохнула я облегченно, но радоваться было еще рано.
Я поблагодарила Миа, и она пошла себе дальше, тихая такая, подавленная, словно огорченная. Неразделенная любовь, — подумала я, а сама крикнула Лилии, что прогуляюсь к Фаине посмотреть, чем там наши мужчины занимаются.
Калитка у Фаины оказалась распахнутой; пёс, увидев меня, залаял, бросаясь лапами на сетку вольера, не позволяющую ему свободно передвигаться по двору. Кроме пса я не увидела ни одной живой души; зрительно пробежалась по крыше в поисках чердака, и поломанная лестница приковала к себе моё внимание. Лестница вела к зеленым деревянным дверцам, из которых торчал тюк сена, перекошенный, явно наспех оставленный. Что же случилось? Неужели Джеймс упал и сломал себе шею? Идти дальше калитки я побоялась — не внушал мне доверия рвущийся на меня пёс, а породистых больших собак я бояться не перестала: Арабель была исключением.
— Фаина! — позвала я, вглядываясь в окна. Может быть, Хосе Игнасио и Джеймс у неё в доме.
Никто не вышел, и только пёс скалил клыки, стоя на задних лапах. Я растерянно вышла на дорогу и посмотрела по сторонам — никого. Все как сквозь землю провалились. Не зная, где искать Хосе Игнасио и Джеймса, я подумала вернуться к Лилии, но неожиданно меня окликнул взволнованный голос Фаины:
— Даша, беда!
Фаина вышла из ворот Элфи с полотенцем на плече, словно собиралась в душ. Его дом располагался напротив и наискосок от дома Фаины, как дом Окуневых по отношению к поместью Намистиных. Я побежала к ней. Сердце заколотилось быстрее. Только бы ничего не случилось! Только бы смертельная опасность не угрожала ни Хосе Игнасио, ни Джеймсу!
— Он мёртв! — плакала Фаина, содрогаясь всем телом.
— Кто он? — спросила я, не помня себя от волнения. Неужели «гарпией» была не София? Неужели «гарпия» продолжает свою кровавую игру? Или их всё-таки было две? Кто ляжет в пятый гроб за время моего пребывания в посёлке? Больше всего я боялась потерять Хосе Игнасио, потом — Джеймса; Лилии вроде бы ничего не угрожало, когда я оставила её одну. Все мысли во мне перевернулись и распухли как желатин в холодной воде.
— Джеймс… — плакала Фаина, указывая на дом Элфи. — Джеймс и Хосе Игнасио… У меня поломалась лестница, и они пошли к Элфи попросить лестницу. Я говорила, что не нужно — завтра отец бы починил мою лестницу, или я сама… Это сено…
— Кто умер, ты лучше скажи, — не выдержала я и сорвалась на неё, — мне не интересно, что там у тебя с сеном. Где Хосе Игнасио и Джеймс?
— Там, — Фаина махнула рукой и громко высморкалась в полотенце. — Элфи убило током.
— Элфи убило током, — отчаянно повторял Джеймс, когда мы с кислыми минами сидели в виноградной беседке под тусклой оранжевой лампой, облепленной мошками. — Это мы его отвлекли. Если бы не лестница, если бы Фаине не взбрело в голову убрать сено, если бы не пошли к нему…
На первый взгляд типичный несчастный случай, вот только экспертиза установила, что Элфи умер на сорок минут раньше, чем Хосе Игнасио и Джеймс пришли к нему за лестницей, и в его кармане была найдена карта Таро, символизирующая слезы и смерть любимого человека.
— Он лежал на полу с отверткой в руке, — продолжал свой рассказ Джеймс. — Как живой, словно устал и прилег на бок отдохнуть, а в волосах белели частые седые пряди, которых раньше я не замечал. Его круглое умиротворенное лицо с желтоватой щетиной не выражало ужаса. Наоборот, казалось, что он улыбается во сне. Уши, его заостренные отогнутые уши, были розовыми, как у белого кролика. Странно. Будто его тягали за них, как именинника, или в краску вогнали. Во всяком случае, уши в отличие от бледной кожи его дряблых щек выглядели самыми что ни на есть живыми, и я ошибочно понадеялся, что Элфи придёт в себя, как только я дотронусь до его плеча. Он был теплый, но на ощупь как мешок с цементом — тяжелый. Мы попытались приподнять его. Хосе Игнасио приложил руку к его шее, и сказал, что он мёртв. Какая же паника меня охватила. Этого не передать словами. Я начал трясти его, не теряя надежды. Хосе Игнасио оттолкнул меня и начал делать Элфи массаж сердца, но всё безрезультатно. Я ошарашено смотрел то на Элфи, то на руки Хосе Игнасио, то по сторонам: на детали розетки, болтики, торчащие со стены оголенные провода. Элфи не выкрутил пробки на счетчике — из дальней комнаты доносился звук включенного телевизора: программа новостей «Время». Мы не вовремя пришли к Элфи за лестницей. Не вовремя. Одно неосторожное движение, и Элфи прикоснулся к проводам. Я, конечно, не видел раньше убитых электрическим током, но я почему-то думал, что кожа в месте соприкосновения с проводами, должна бы быть обугленной, — неуверенно он подошел к вопросу к Хосе Игнасио, как к доктору: — почему на руках Элфи не осталось никаких следов?
Хосе Игнасио задумчиво сидел перед тарелкой окрошки, перемешивая ложкой содержимое и подперев кулаком голову:
— Я тоже на руках ожогов не заметил, — ответил он вполголоса. — Может, он едва коснулся и тут же одернул руку, а может он плечом задел провода, когда приподнимался, услышав лай собаки.
Мы молчали.
— Когда-то на шахте один шахтер ремонтировал высоковольтную линию, — продолжал Хосе Игнасио, — от него осталась лишь кучка пепла.
Так и закончился вечер разговорами на плачевные темы, но давние истории, случившиеся в посёлке с пятидесятых годов двадцатого века, мы обсуждать не будем — они не имеют отношения к истории о «гарпии» двадцать первого века.