La parole est d'argent, le silence est d'or.
Слово — серебро, молчание — золото.
Итак, Джеймс увёл Лилию ночевать к себе. Она как порядочная девушка отнекивалась, но после недолгих уговоров согласилась, условившись, что спать они будут на разных кроватях. Ох, уж эти невинные страсти! Но это и правильно, пусть поухаживает хотя бы пару месяцев, если, конечно, Лилия не уступит его напористости в ночь, предвещающую грозу. Разве не романтично впервые заняться любовью под аккомпанемент дождя?!
Хосе Игнасио выглядел уставшим и ненастроенным на романтику. Он не последовал примеру Джеймса и не звал меня к себе, а я и не напрашивалась. Я не боялась спать одна — я давно вышла из возраста, когда боятся темноты, грома и молнии, приведений и одиночества. Мы поцеловались и разошлись по домам.
Начал накрапывать мелкий дождик. Он стучал в оконные стекла, бил по крыше, издалека долетели отголоски грозы. За задернутой занавеской было темно и мокро. Я подумала — дождь успокоит мою бурную фантазию, я отвлекусь и крепко усну, не думая о смерти Элфи. Тогда я еще знать не могла, что он очередная жертва убийцы, но всё равно не единожды предполагала это. София ведь не объяснила в своём предсмертном письме, откуда знала шифр сейфа Намистиных, откуда у неё взялась шахматная фигурка, не объяснила, почему она подписалась тогда буквой «Э». Или вовсе не София свечками выложила слово «ведьма» и не она истинная убийца? Что если её убили, подстроив самоубийство? От подобных мыслей мне и не спалось.
Я слушала дождь и, лежа на кровати, смотрела на струйки воды, стекающие по темно-синему стеклу. На долю секунды спальня озарилась розовым светом — небо раскололось, загремел гром. Я соскочила к постели, расправив ночную тунику из нежного хлопка, и подошла к окну, отдернула занавеску и нагнулась, облокотившись о подоконник. Ничего нельзя было разобрать — всё слилось в мокром холодном мраке. И что я хотела увидеть? Знаю только одно — мне не хотелось спать. Я ждала чего-то. Как фотограф ждет удачный момент, но только без фотоаппарата.
После того, как батюшка освятил дом Лилии, я думала, что дух Софии больше не появится, и уж тем более её заблудшая душа не станет приходить ко мне, но она пришла. В той самой пустой комнате с отклеившимися обоями, с рассохшимся полом с широкими щелями, где стоял гроб Каллисты Зиновьевны, заскрипели половицы — медленно, протяжно. Я внимательно прислушалась, развернув голову вполоборота. Шагов не было слышно — только непрекращающийся скрип.
На цыпочках я вышла из спальни и, минув небольшой коридор, остановилась в дверном проёме, не решаясь идти дальше. По кругу, словно вокруг исчезнувшего гроба, ходила прозрачная светящаяся тусклым голубо-фиолетовым неоном раздетая София. Она не обращала на меня внимания. Её веки были опущены; большой рот приоткрыт; вытянутое лицо как силиконовая маска не шевелилось. Только ноги сгибались и разгибались в коленных суставах и в конечностях. Я сглотнула пораженная нереальным зрелищем. От духа, как от собаки лучше не убегать, — подумала и боязливо шагнула вперед, но не стала идти дальше. Ассоциации! Меня мучили ассоциации с гоголевским Вием. «Откройте мне веки!» — хотелось убежать под дождь и смыть с себя как выступивший пот это наваждение.
Дух Софии наматывал круги. По изогнутой крючком спине, бледно светящейся неоном, неподвижно лежали такие же бледные прозрачные голубо-фиолетовые волосы. Фигура подобная гитаре, ягодицы как две сдобных булки, короткие сильные ноги и руки, опущенные по швам, вздутый живот и обвисшая грудь в форме груш — такой я видела Софию. Страшно было подумать, что за монстр сидит в этом образе призрака и как он проявит себя на этот раз.
Ударил гром, и дух Софии медленно, словно стыдясь наготы, повернулся ко мне лицом. Я потупила взгляд, опасаясь, что София распахнет глаза, и зеленые угольки колдовским огнём ослепят меня.
— Е… и-а и е-о-и-е, — шурша и издавая звуки, обои упали на пол.
София протянула ко мне толстые в предплечьях и тонкие в запястьях руки, и я уже хотела сорваться с места, чтобы убежать, но ноги будто вросли в пол и не слушались приказов. София спокойно подошла ко мне и потребовала поднять на неё глаза, холодной внутренней стороной ладони вверх поднимая мой подбородок. Чернота, заполнившая два маленьких глаза, блеснула единожды синхронно вспышке молнии и погасла. Глаза как две сливы «Угорки» смотрели на меня. Я испуганно содрогнулась.
— Зачем ты пришла ко мне? — спросила я осторожно. — Напугать? Или хочешь что-то рассказать?
София развернула голову как робот и, казалось, скользила своим сливовым взглядом вдоль плинтусов с горами мрачных обвалившихся обоев. Я, конечно, не видела себя со стороны, но меня не покидало чувство, что у меня волосы вставали дыбом всякий раз, когда дух Софии шевелился. Она подошла к стене и пятерней с растопыренными пальцами провела слева направо, потом в обратном направлении. Стены рябели в ночной темноте, но в том месте, где София водила рукой я разглядела надпись. Черными печатными буквами, выведенными маркером с толстым стержнем было написано «Миа + ;;;; = любовь». Второе имя было зарисовано черными квадратиками. Первое, что пришло мне в голову, после увиденного — эту надпись сделал внук Каллисты Зиновьевны примерно пять-шесть лет назад, когда у него с Миа был страстный роман. Не знаю, почему, но эту надпись не смыли, не закрасили белой краской перед оклейкой комнаты обоями. Гадать на эту тему я не стала, а дух Софии, не выражая никаких эмоций, пошел к противоположной стене. Я следовала за ней, прикусив от волнения нижнюю губу. Что она еще хочет мне показать?
София опять широко расставила пальцы и на ощупь что-то искала на стене, но в этот раз я ничего не смогла разглядеть. София трижды похлопала по стене на уровне бедер и повернулась ко мне лицом, пристально глядя мне в глаза. Если бы она могла говорить!
— Мне включить свет, чтобы прочесть что-то? — спросила я.
— Е… и-а и е-о-и-е, — опять зашуршали обои, необычайно воспроизводя гласные звуки, но я не понимала, что за этим кроется. И-а — Миа? Е — может, месть?
Я включила свет. Дух Софии исчез. За окнами гроза только усилилась, и с потолка в одном месте стали капать тяжелые холодные капли — текла крыша. Под монотонное капанье и громкий раскат грома я подошла к той стене, где в последний раз видела дух Софии. Недалеко от розетки чем-то острым было выцарапано «Вероника» и вокруг сердце, пробитое стрелой.
Вероника, Миа, — повторила я недовольно и вернулась к первой надписи. Опять таинственные намеки! Один раз я уже поверила «зелью» и букве «э» — снова ошибиться не хотелось. Я нерешительно огляделась — что я здесь делаю? Здесь — в доме с призраком, в посёлке с сумасшедшей «гарпией».
Не выключая свет, я вышла и вскоре вернулась с тазом и половой тряпкой. С потолка лилась вода прерывистой струйкой — хоть полезай на крышу. Но я же не сумасшедшая в грозу лезть на крышу и с фонариком искать течь, а потом еще и заделывать её листом шифера, хотя шифер в сарае точно имелся. Я протерла пол и подставила таз, а сама, если честно, немного боялась выключать свет. Не то чтобы очень-очень боялась, но присутствие духа, пусть и не агрессивно настроенного, меня не прельщало. Лучше бы она вообще ко мне не являлась — меньше знаешь, лучше спишь.
Я решила, что выпью чашку ромашкового чая и лягу спать.
Перед тем, как лечь в постель, я зашла проверить, сколько воды натекло в таз, а там… мутью стекшей с потолка написано: «Они составят мне компанию». На стенах были имена следующих жертв что ли? Не София ли убила и Элфи, чтобы Вероника почувствовала горечь потери любимого, как в своё время София, когда Ян Вислюков, будучи при деньгах, растрачивал себя и их на развлечения с любовницей — с Вероникой? О, как мне хотелось, чтобы этот кошмар скорее закончился и чтобы капитан Каратов защелкнул наручники на руках убийцы! Ну, не могла же София и вправду с того света продолжать мстить своим обидчикам. Так кто же тогда убийца?