В. Мальчевский. "КАМЕЯ" 80Х60 см. холст, масло.
Меж копий и знамён
В хрусталь окна стекают блики,
рубин, алмазы, изумруд...
я знаю, что поэты врут.
Увы, поэты многолики.
Но всё откроется – идущим,
что "свыше", послано сюда,
ложась Искусством в города –
на наши руки, в наши души.
Нам разрешается объять
под механическое пенье
нездешний символ вдохновенья
и удивиться, чтоб понять,
услышав слово как печаль,
увидев женщину как слово,
как Первозданную Основу,
поправив бережно вуаль,
и встать, не помня поражений,
меж долгих копий и знамён,
чтоб защитить в любых сраженьях
её
непостижимый
сон.
________________________
*
Из чего ж ты, родная, создана –
из любви какой и труда!
Тут всё небо покрыто звёздами,
и какая - твоя звезда?
Потому для меня ни звука,
ни намёка о том, зачем,
для каких
Святых Теорем
ты заходишь ко мне
без стука.
_________________
Я не коснусь твоей руки
Я не коснусь твоей руки,
я прозвучу над ней ладонью
и тень спугну черноворонью.
Я не коснусь твоей руки;
я не желаю подтвержденья,
не говоря, что жизнь – лишь сон:
коснись – и разобьётся он
как плоскость зеркала в паденье!
Осколок в полдень подобрав,
уставший и уже бездомный,
я не увижу и не вспомню
ни нрав волны, ни гибкость трав.
Я думал, мне горит звезда –
живая, глупая, с признаньем,
с цветочной зоной обитанья,
с обычным правом - "навсегда",
с привычным классом в три окошка,
с мечтой... в горошек... до колен
и с чем-то, что ещё немножко,
и с тем, что не простит измен.
Я не коснусь твоей руки,
я этих линий не достоин;
их лунный зов певуч и строен,
их светотени глубоки.
А там, на берегу строки,
где лунный образ сохранится,
я – только звук, который длится,
и не коснусь твоей руки.
_________________________
Ж Е Н С Т В Е Н Н О С Т Ь
Вы так испуганы затменьем,
Вы так «повергнуты» грозой,
расстроены нестройным пеньем,
закатной сломлены красой,
Вы так поглощены полётом,
с печалью провожая птиц.
Вам жаль усталую «Тойоту»
и руки старых кружевниц,
Вам жаль приговорённых к смерти
и тех, кто их приговорил.
Вам жаль себя и всех на свете,
и тех, кто жизни сотворил.
С каких высот
лаская взглядом
и ужас тьмы, и раны дня,
Вы здесь со мной стоите рядом,
ни в чём несчастных не виня!
_____________________
Мерси
Дыхание чёрного кофе
прикрыто волшебной ванилью.
И вздохом лимона обласкан
афинский, душистый орех.
И Вы так похожи на Рай -
Вам даже не надо усилья,
и под неподвластным жабо
хранится Ваш ангельский грех.
И утончённый хрусталь -
лишь контур сквозь линию кисти.
Там горстью миндальных ногтей –
из южных долин виноград.
Простите меня, - я за счастьем
я искренне и без корысти.
Как жаль, что и я не Моне,
и даже не аристократ.
Но как из созвучья соцветий –
из лепестков и обёрток
сквозь шум белопенного шёлка
в златистом ажуре волос,
смешались с лучами духи
какого-то лунного сорта,
прошитого призрачным ветром,
в котором – жасмин и кокос?
Ваш собственный воздух пространств,
чей свет преломляет сознанье,
и Ваш успокоенный взор,
что мозг превращает в букет,
достойны коралла... Ну что без него за свиданье!
... На дно – и назад!
Я в море – с двенадцати лет.
Чем дышите там, - за стеклом,
в навек загазованном мире?
Мадам, я конечно, подам...
даже руку, и к трапу такси.
В моих океанских краях,
я привык, чтобы – проще и шире.
Вас Бог уберёг, -
я ему благодарен. Мерси.
____________________________
Ж Е Н Щ И Н Е
Присловись, -
прислонись к слову –
Причастись
будто часть, слог
возрождённый, заветный, новый,
вся – в лучах с головы до ног,
в шелковистых осенних травах
на лазурном верховье дня
у подножий древ величавых –
меж кленовых столпов огня.
Где волна - как из пены соткана,
и встаёт, облака клубя.
Пресвятая, нагая, кроткая,
всё в миру живом – от тебя.
Там где слышу я «Боже, дай мне...»
от себя скажу: «Боже, на!»
Ибо тайна пребудет тайной,
дева, девочка, мать, жена.
_______________________
Городской подарок
Стоит мороз.
Его морозья шуба
лежит на ветках и на проводах,
на отшумевших водосточных трубах...
Он знает:
всё с морозом не в ладах.
Дробясь в прожекторах и отражаясь,
его холодный посох, словно меч,
сверкает ввысь
и в звёздах исчезает -
в мирах,
где можно
жизнью пренебречь,
что подо льдом на дне
притихшей речки
хранит далёкий солнечный огонь, -
и я пришёл,
чтоб подарить колечко.
Холодное.
С мороза.
На ладонь.
_______________________
«Ю»
Я к Вам с оторванной рукой,
А Вы мне – кофе и бисквитик!
Поймите, я серьёзный критик,
мне не простят, что я такой.
Я не Шварценеггер,
но пришью
всё, что «по праву» оторвали.
Вы лишь одна мне столько дали –
лишь крошку имени, лишь «Ю»:
за все четырнадцать с лихвой
Вы что-то всё же сохранили, -
Вы мне «под руку» позвонили,
и смерть прошла над головой,
оставив дырочку в стекле.
Я слева к ней штришок приставил,
и Вас Хранителем представил,
столь неуместным на Земле,
насколько я здесь неуместен.
И сожалею, но не лгу:
дитя,
я был с тобою честен,
и ты,
как видно,
не в долгу.
_____________________________
Была когда-то милая
Была когда-то милая,
ей ныне мил не я.
Лета былые милуя,
я милую ея.
Снега лежали стылые,
но даль цвела моя...
Теперь лежат постылые
за окнами края.
Тесны да неотёсаны,
мне стены гнут крыла,
утёсы за утёсами –
где даль моя цвела,
но хлынут воды талые,
взлечу я высоко!
... И упаду на скалы я
простреленным виском.
Отплатится: отплачется
любимое лицо,
к ногам ея покатится
с руки моей кольцо...
была когда-то милая,
ей ныне мил не я.
Лета былые милуя,
я милую
ея.
___________________
Оставь её
Оставь её.
Она куда дороже
всего, что ты
ей гордо предлагал.
Ты просто
надоедливый прохожий
в её глазах,
похожих на Сандал.*
В её душе
мальчишка Паганини
уснул под утро
со смычком в руке.
В её душе не сыщешь и впомине
всего того,
с чем ты "накоротке",
там расцветают
голубые астры,
в скрипичный ключ
вплетая стебельки...
Она в задумчивость впадает
слишком часто;
живые тайны Мира глубоки.
Поверь, ты отвернёшься
и забудешь,
что Мир стоит
на тоненькой оси.
Ты будешь раздражён.
Ты не полюбишь.
Оставь её.
Она возьмёт такси.
_________________________
*
Пришла на цыпочках,
на цыпочках ушла,
оставив дуновенье над свечами
и лёгкий бриз,
качающий ночами
тюльпанов неземных колокола.
_______________________