Мы защищали родину, а после –
валялись в медсанбатах, а теперь –
белеют наши кости на погосте
и личных нет сейчас у нас потерь.
Кто сделался былинкой, кто травою,
кто в пламя превратился, а кто в лед;
и взводного свисток нас перед боем
в атаку из траншей не позовет.
Не докучают раны и обиды,
не ждем уже вниманья и тепла.
…а мы всё в бой идем, идем, не видя,
какие за победою дела…
А мы все братья, братья по оружью,
всё лжем себе, всё верить не хотим,
что может стать изменой наша дружба
в те дни, когда врага мы победим.
И после всей разлуки многолетней,
соединясь на несколько минут,
чиновники в сановных кабинетах
друзьям окопным рук не подадут.
Так наше время было с нами люто,
что многих убивало наповал.
И люди забывали, что мы люди,
ведя с охраной на лесоповал.
Пусть книги не написаны про это
и слава вся потомкам отдана,
мы первыми пошли в тайгу Тайшета,
за труд не получая ордена.
И было нам страшней, чем в Сталинграде,
свирепое дыхание зимы,
где спрятан ток в колючую ограду
на берегу застывшей Колымы.
Вставал рассвет над лагерным оконцем,
блестел и на штыке, и на лице.
И то, что враг не всех сумел прикончить, –
свои потом доделают в конце.
Нет счета нашим бедам и утратам
в ликующем послевоенном дне.
Не верьте, я прошу вас, что солдаты
теряли жизни только на войне!
Нам слышится уже дыханье смерти,
тускнеет взгляд и замирает пульс…
Не верьте, я прошу вас всех, не верьте,
что гибли мы от вражеских лишь пуль!
В столах темнеют старые медали.
Лежат в земле друзья, лежат враги.
Мы родине и людям всё отдали,
не будем с мира спрашивать долги.
Последний выстрел есть на поле боя,
Последний залп бывает у войны.
Последними уходим мы с тобою,
свидетели обиды и вины.
Мы исчезаем от людей навеки,
бесследно растворяясь в черной мгле.
Как хочется, чтоб эра Человека
когда-то наступила на земле!