Посвящается Фрэнсису Фукуяме, Айн Рэнд, Марксу-Энгельсу-Ленину (и кто там еще из них?). Ну заодно и Берте фон Зутнер. Потому что это имеет к ним какое-то отношение. Остальным просьба не беспокоиться.
Здесь растут фиалки и мимозы,
Первые странны, вторые хрупки.
Но прекраснее в саду том розы,
Ибо винные напоминают кубки.
Они красные и дышат грубо,
Ветер пахнет сахарною ватой.
Почему твои их жаждут губы,
Почему на них ты сыплешь злато?
"Заплати за красоту", - сказали.
Стынут грешные змеиные уста.
Перед нею пруд, и в темном зале
Между ней и Богом - пустота.
"Расплатись или расплачься", шепчут.
"Кто ты, почему, почему ты прячешь взор?"
"Я беру доверие, иль credit,
Заключаю с телом договор".
"А зачем? И что ты мне торгуешь?"
"Просто жизнь. Конечна, как цветок;
Но прекраснее стократ от поцелев
И острей... Когда ей выйдет срок".
______________________________
Я не верю. Всё недостоверно,
- Недостойно э_т_о звать своим!
Жизнь есть нож источенный в харчевне.
Жизнь есть розовый воды воздушный дым.
Заплач'у сейчас. Мне ль будет жалко
Тратить тысячу и пару лишних слез?
Так родилось море, где русалки
Самой стройной отгрызают хвост.
Славно, если так. Какая малость!
Довелось испробовать и мне,
Как морей соленая усталость
Накопилась горечью в вине.
Из затопленного трюма хлещет илом,
Отсырел и накренился плот.
На стене качается картина,
Люди дремлют. А наоборот? -
- Ни картины, ни поэмы, только
Ветер абордажный ломит крюк.
Люди убиваются и лечат
Или сквернословят и поют.
Ищут рая. Делают ракеты.
И, сопротивляясь силе зла,
Тратят драгоценные монеты,
Что для них праматерь припасла.
Роза с розой сцеплена шипами.
Розе - плач, а нам - готов венец.
Мир жесток и свеж. Но губы знают,
Что осадок выпит наконец.