Слепец, безмолвный, в курящемся дыме,
Теплые массы руками раздвинул.
Заплакав, хотел он что-то сказать,
Но вспомнил, что он не может заплакать –
Глаза его белы, пусты, сухи, и нету в них влаги,
А вот тоски, пожалуй, найдется.
К фиглярам знатным, которым неймется
Цитрусом крепость во рту закусить,
Он тянет руки, но не сдается.
Он тянет к ним свои сучья иссохшие,
Кроной седой подметает им пол,
Как бы просит прощенья за то, что замерзший
И глупый падальщик к ним тут зашел.
Да, он не видит ни света, ни газа,
Запахом бодрым кудрявится нос,
На затылочной коже желтеет зараза,
Череп свой хрупкий бессильно на стол,
Изнемогши, роняет. И все так же, без слез,
Он умирает.
Слюна застыла на чьих-то тарелках,
Покрываются уши синевою чернильной.
Стюарды грязь убирают поспешно,
Чтоб гости в припадке вдруг не завыли
От страха того, что здесь, между ними
Рождается анти-санитария.