Отброшенной флейты дезориентир –
искуса ужаснее нету поныне:
подняв исказившую образ богини,
проклятие принял злосчастный сатир.
Она же взяла его в цепкий полон,
пока от души веселились пейзане.
Ему бы скорей пересесть в свои сани –
ведь дальше вступает в игру Аполлон.
Какие по телу пойдут мураши,
едва зазвучат олимпийские гимны!
Твои представленья о мире интимны,
сатир, и таким же, как ты, хороши.
Вполне ты натешился темою лишь
твоими друзьями любимой погудки.
Ты здорово в дудочку дуешь, но дудки
приблизишься к Солнцу и шерсть не спалишь.
Какой обнажится дремучий мирок,
когда от копытца отдёрнется кожа,
кровавое дело искусства итожа –
векам в назидание лютый урок.
О жертва священная, о Дионис!
Но Марсий запутан в цепочке значений.
Ему ли сиять в ореоле мучений,
повиснув над пропастью рожками вниз?
Исчадию чащи не ведомо, где
и как благолепней сменить оболочку.
Не смея ввести естество в проволочку,
в паническом страхе о Высшем Суде,
судьба приговор исполняет раз-два.
Здесь крут поворот смыслового штурвала:
за то, мол, и крышу козлищу сорвало,
что дулся от спеси в полях божества.
Се жребий, и что ж тут волынку тянуть.
Всё зорче, в небесных оттенках циана,
глядит на меня с полотна Тициана
высокой трагедии смрадная жуть.
3 ноября 2011