Ах, как любил он Хрюшу и Степашку,
Одев с коротким рукавом рубашку!
И, вынужденно, обнимал Оксану
Нос отвернув, не думайте, что спьяну.
Увы, не знал его страданий зритель!
Лишь старый театральный осветитель,
Всё повидав давно на этом свете,
Сказал: "Держись, приятель!.. Жалко ж, дети!"
И он - терпел, Не зная женской ласки,
Пока она, кому-то строит глазки,
Забыв свой долг, веление приличья,
А сердце разрывало безразличье...
(Шутка!)