70 лет назад Великой Победой кончилась самая страшная война, 69 лет назад в мае я с родителями вернулся из Казани в маленький городок в Подмосковье. Наш эшелон из теплушек и платформ со станками несколько суток добирался до дома, а теперь хотят от Москвы до Казани доезжать за три часа на Сапсанах. Дни, помню, были солнечные, тёплые и мы, заводские ребятишки глазели на страну из раскрытых дверей теплушек. Сначала было всё как обычно: стоянки в тупиках, кипяток на станциях, еда из буфетов – это для мужиков, а нам, ребятне, наши мамы всё приготовили заранее, так что «ситро», которое пил мой приятель Толька было для меня открытием. Батя мой никогда не шастал по буфетам.
Ближе к Москве, под насыпью стали попадаться остовы сгоревших вагонов, разбитые станционные постройки, воронки от бомб, смешные на наш взгляд немецкие паровозы, в общем всё то, что в Казани нам было знакомо только по киножурналам. До Казани немцы не долетали, а, когда прошел слух, что на берег Казанки шлёпнулся сбитый немец, даже мне, шестилетнему карапузу, пощупавшему перкаль на крыльях немца, стало ясно, что это наш, и даже не самолёт, а планер, совершивший вынужденную…
Наш город… да какой он наш? В 41вом нам всем было по 3 – 4 года. Что мы могли помнить? Взрослые, чтобы мы не мешали разгружать и растаскивать по коммунальным квартирам жалкий скарб, отправили нас знакомиться со своей родиной. Трамваев нет, пароходов на реке нет, тротуаров нет; на центральной улице, где Пушкин проезжал десятки раз, котлеты Пожарские ел – жалкое подобие асфальта; центр города весь в выбеленных дождями и солнцем кирпичных скелетах зданий; неуместный железнодорожный мост в центре города соединяет две городские половинки, и… церкви, церкви, монастыри по крутым берегам Тверцы. Из рассказов моей тётушки я потом узнал, что именно из-за этого моста немцы разбомбили и сожгли весь центр, но в мост не попали, скорее не хотели – через триста метров автотрасса Ленинград – Москва. В один из налётов тётушка спряталась под мостом, распластавшись на земле, и очередь «мессера» прошлась у неё между ног, испортив юбку и поцарапав кожу на ногах осколками гравия.
Так началась моя сознательная жизнь уже не в татарской столице, а в маленьком городке, истерзанном бомбёжками, голодом, нищетой, коммуналками без всего: воды, канализации, тепла и даже света Иногда вспоминаю, как из соседнего подъезда в белом нижнем белье выкатывался вдрызг пьяный. сосед, споткнувшись о порог с размаху шлепался в лужу и орал: «Рестораны к бою, готовьте закуску, Славка Серебряков пить будет!» Плачущая жена с трудом затаскивала его в подъезд. А ведь редкий специалист был: единственный клёпальщик на весь завод. Редко кто согласится на такую убийственную работу. Или вот ещё знаменитый на весь город жестянщик по прозвищу Острёнок; человек без страха лазал по всем крутым крышам, луковицам церквей, ремонтировал, красил, и всегда, говорят, с бутылкой. Оценит для себя объём работы, поставит в конце поллитру, и стучит , пока до неё не дойдёт, выпьет, переставит дальше и снова вперёд. Весь город отапливался дровами, газа тогда не было, а Острёнок всегда умудрялся сэкономить железо на печные и самоварные трубы. В базарные дни на рынке люд, пряча улыбку, слушал громкие призывы жестянщика: «Покупайте трубы, железные трубы! Рабочему – труба, крестьянину – труба, интеллигенции – труба, всем - труба». Как только его не «замели?».
Голодно было, карточки, очереди. Мы с мамой ходили на немецкое поле по весне искать оставшуюся мороженую картошку, и из неё мама пекла «тошнотники».Рядом был госпиталь, в котором лечили пленных немцев, а питание немцы для себя и своих лошадей выращивали сами. На этих лошадях они и работали: пилили лёд на реке для холодильников, вывозили содержимое выгребных ям (канализации в городе не было), пахали землю под картошку и необыкновенно вкусный турнепс, восстанавливали разбитые здания. Конвоя не было и иногда немцы приходили в клуб на детские киносеансы; показывали нам фотографии своих «киндер, мутер, фрау». Мы привыкли к ним, смеялись, когда ехала «ЛБЧ» - лошадь, бочка и черпак, злорадствовали, немного даже жалели зимой, видя как они на санях вытаскивали глыбы льда из реки для складов «Пищеторга», и воровали турнепс осенью.
Перед войной в пригородной деревне отец с матерью строили дом и была земля, а теперь у нас кроме комнаты в коммуналке ничего не было и пришлось нам с мамой отправляться к деду Фёдору в дальнюю деревню Литву, чтобы как-то прокормиться. А это уже другая история.
фото Юрков