Каждый год, в конце марта, в день рождения папы, вспоминается одна и та же история. О любви и коварстве, которые, как оказалось, во мне живут едва ли не с рождения.
Гостиная. По центру на четвереньках стоит папа. На нём верхом сижу я. Он – мой пони.
Его зовут Шурка.У моего пони прямые чёрные блестящие волосы.
Вполне себе смахивают на коротенькую гривку. Держусь за неё. Мы ходим по кругу, то вправо, то влево. Пони периодически ржёт и взбрыкивает, а я смеюсь и держусь изо всех сил… Папин китель заменяет мне бурку. Вдруг мы останавливаемся, как вкопанные, папа виновато и понуро опускает голову.
Из кухни доносится возмущённое ворчание мамы:
– Мало того, что пришёл поддатым, так ещё и по дому помогать не собирается. Вот уж бог наградил счастьем.
Она ворчит и ворчит всё громче, мой пони пытается оправдываться и порывается идти на помощь.
Я чувствую, что сейчас потеряю своего конька. Наклоняюсь к его грустному лицу, вдыхаю запах волос (они вкусно пахнут папиросами «Север», одеколоном и собственно, папой) и скороговоркой шепчу ему на ухо:
– Молчи, молчи, молчи, не надо ничего говорить. Не обращай внимания. Пусть ворчит, пусть кричит, а мы – как будто ничего не слышим. Она и утихнет, понимаешь?
Для усиления воздействия слегка покусываю своего пони за ухо.
– Ну что же ты стал? Поехали, поехали. Нно, мой коник!
Р.S. А мамочка была всегда горячо любима. В тот момент, наверное, тоже. Если бы не пони…
Он был рыбой среди своих львиц.