Мне с голосом твоим поговорить – почти забыть и смыть
Усталость с глаз, и век отмерзших ком раскрыть
Слепить снеговика в последний зимний день и заземлить
Родного тока нить – зашить в карман подарков редких хлам
Смирить голодных глаз холодный хрип – столпить десятки лиц
В потоке городском и в нем тебя закрыть
Еще раз отпустить, почти наверняка, надежно, наугад отрезать бинт
И замотать стодневный шрам, и там, в отверстии сердечной мерзлоты тебя похоронить
Зачислиться в ряды отменных дур и хором петь у умных на виду
Про новый день, и наготу забот, и неба долготу
Замыслить невозможный план про вечную любовь и не сберечь
Бумажку с картой к ней – и горы с плеч
Долой забитый воздух и вино твоих глазниц – мне демоны твои
Разрушили покой. Но снова навсегда забрезжится рассвет,
И мартовским котам я волю дам меня поджечь, и запустить,
Как огненный тюльпан, к границам лунных рек.
Я снова зачерпну пригоршню вешних вод в фонтане городском
И запахом твоим наполнится восход, мне стены про любовь возьмут аккорд
И зацветет калина у ворот у дома, где не ждут, и снова в кругостветке дней
Ты мне заснишься в ночь на пятницу в четверг.
Ты явишься один как тысячи людей, задуманных в кино, и лоб утрешь,
И искоса задумаешь побег, и снова здесь меня оставишь умирать
От яда зимних змей, и взрыва теплоты, и те сто дней окончатся опять
И дымом озими слепой заплачет снегопад в пустой голодный март.