***
Люблю, когда все улицы тихи.
Легко идти, пытаясь с ними слиться,
читать, как будто первые стихи,
прохожих ранних утренние лица,
ровесницею улицы своей,
отнюдь себя не чувствующей старой,
бегущей по дорожке всё резвей
за облаков курчавою отарой...
И, кажется, читаю там ответ,
что складывают облики и тени.
Перевожу себя на этот свет
с подстрочника мечты и сновидений.
***
Одиночество, таинство черт,
книги просятся на руки с полки.
Ночь бледнеет, идёт на ущерб,
разбивая мечты на осколки.
Зимы гибнут во славу весны,
звёзды гаснут во имя рассвета.
Для какой же небесной казны
моя жизнь распылилась по свету?
Что сказать бы я близким могла,
одинокий готовившим ужин?
Что для дальних себя берегла?
Но холодный ответ им не нужен.
Руки милых, не встретив моих,
растворяются в воздухе детства.
Возвращается боль каждый миг,
потому что ей некуда деться.
***
Как несчастна, как нища ты,
можно ль выдержать ещё?
Поднебесная пощада,
заслони меня плащом,
белым, нежным и прохладным,
словно саван или бинт, -
что залечивает раны
тех, кто жизнью был убит.
О прости мою бездарность,
что не то я говорю -
чёрная неблагодарность,
белое благодарю.
***
У интроверта всё внутри.
Ты на поверхность не смотри.
Там ничего, что было прежде.
Встреть по душе, а не одежде.
То, что внутри, нельзя обнять,
зато нельзя уже отнять,
пусть будешь ты сто раз отвержен,
тебя спасёт твой стойкий стержень.
***
Мой тихий омут, где черти жили, зарос осокой.
Теперь в нём ангелы тихо дремлют с душою сонной.
Жизнь стала простой, без обиняков, в уюте халата.
Я научилась из облаков себе ставить заплаты.
В моих стихах как в безлунную ночь всё без просвета.
Уравненьям строк никак не сойтись с небесным ответом.
И только порою мелькнёт раз в год в огоньке азарта,
что есть же какой-нибудь чёрный ход в светлое завтра.
***
Я в билетик трамвайный лицо утыкаю
и встречаю там «холодно», не «горячо».
- Несчастливый? Ах, что ж я такая-сякая! -
усмехнулась кондукторша через плечо.
Надо было б мне ближе к проходу садиться...
Иль пешком, чтоб кондуктору сделать назло.
А в трамвае одни несчастливые лица
и не видно, кому в этот день повезло.
***
Остановилась. Огляделась.
И что же вижу я окрест?
Душа замёрзшая оделась
в непроницаемость словес.
Семь бед, толпящиеся кругом,
луны фальшивый золотой.
И мир с его Полярным кругом
пугает вечной мерзлотой.
***
Надо мной склонились дерева.
Под дождём в линеечку косую
ветки пишут по небу слова,
облака мечту мою рисуют.
Отчего же тусклая тоска
светится в окошках стекловидно?
И в ответ - души моей оскал...
(Хорошо, что вам его не видно).
Где вы, песен-вёсен закрома,
их НЗ уже довольно скуден.
На душе не осень, а зима.
Как мне в праздник выбраться из буден?
Где ты, то, что было и прошло?
На небе бессолнечно, безвёздно.
Радости остывшее тепло
к стёклам птичьим пёрышком примёрзло.
***
Я кормилица ворон,
опекунша голубей.
Мир становится грубей.
Побеждать его добром.
Рассыпать зерно для птах,
рассылать слова любви,
побеждая вечный страх
жизни с холодом в крови.
Открываю настежь кров,
вижу голубую твердь.
Заговариваю кровь,
уговариваю смерть.
И покуда есть кого
накормить и обогреть -
не стереть ей рукавом
дней оставшуюся треть.
***
Ветер, подуй на душу, где очень болит и жжёт,
как мама дула на сбитую в кровь коленку.
Вот и Пегас уже копытами бьёт и ржёт,
глядя в очередную скомканную нетленку.
Ветер, подуй на раны, поверив моим слезам.
Поверь, что для меня это много значит.
Как будто ангел погладит по волосам,
по волосам, по которым уже не плачут.