Приходит редко, всегда по ночам -
оббитый, в глине - дичок нефрита.
Я чую справа тепло плеча,
«Улым» - нашёптывает «татарча»
мне – свояку Пратчетта,
затёртому в снах Магритта.
Я знаю: его звали Хаким.
«Эй, Хаким!» - звали до сорок третьего.
До озноба необходим
мне молочный его: «Улым»,
мне – полированному теоретику.