Еще одна подборка по страницам стихиры (за исключением Коржавина), дай бог ей долгих лет. Чтобы отыскать изюминку, требуется бооольшое терпение. Однако игра стоит свеч, не правда ли?
Наум Коржавин
.. .Столетье промчалось. И снова,
Как в тот незапамятный год –
Коня на скаку остановит,
В горящую избу войдет.
Ей жить бы хотелось иначе,
Носить драгоценный наряд...
Но кони все скачут и скачут,
А избы – горят и горят.
Блик
Мужики не плачут – это точно.
Крепко стиснут зубы и молчат.
Днем еше, куда ни шло, а ночью…
Боль всего острее по ночам.
Мысли, как взбесившиеся осы,
нападая, жалят – спасу нет.
Попрошайками стоят вопросы,
и на всё про всё один ответ –
разлюбила.
Рассердились боги.
Нежность испарилась, как вода
в знойный день. Попутные дороги
разошлись. Надолго? Навсегда.
Мне-то что, а вот ему не очень.
Он не знал по молодости лет,
что и после самой длинной ночи
неизбежен все-таки рассвет.
И заря раскроет зонтик алый
вновь над шевелюрой облаков.
Боль исчезнет, как и не бывала,
даже в виде темы для стихов.
Мария Сидорова
Слепая надежда, сыграй на последней струне,
что есть ещё где-то безоблачно-девственный рай,
что нет пустоты и отчаянья чёрного нет,
сыграй мне, надежда, последнюю нежность; сыграй,
что формула счастья проста и чиста, и легка,
как белое облако или весенний цветок…
Усталой душою коснусь совершенства цветка,
когда на рассвете зарёй заалеет восток.
Пусть гонит обрывки лохматых чернеющих бед
сиреневый ветер сквозь хлопанье крыльев и грай,
пусть в сердце ударит певучий и солнечный свет -
играй же, надежда, играй же, надежда, играй…
Фотифо:
Из опрокинутых небес
текла густая кровь заката,
и Воланд правил свитки здесь,
готовясь к роли адвоката.
Он восемь тысяч лет прождал,
когда умрёт в нём обвинитель...
И вот - свершилось! Полон зал.
И он. Увы... лишь только зритель...
Из опрокинутых небес
на землю вылились все воды... -
и видел Воланд семь чудес,
и неба нового восходы...
Он отвернулся. И ушёл.
Что восемь тысяч лет? - секунда!
Он будет ждать ещё... Ещё!
...О, Господи, как это трудно!
Робин Бэд
Это – горы мои.
От безмолвья до крика.
От подножья до пика
каждый выступ в крови.
Мне в них эхо ловить,
но к нему никогда не привыкнуть.
Это – речка моя.
Ни моста и ни брода.
То бурлят её воды,
то куда-то уходят,
то безвольно стоят.
И реке не положен маяк.
Это поле моё,
всё в осоте да кочках,
перейти б в одиночку
(уж куда там вдвоём…)
А над ним – вороньё.
И небо от них – в чёрных точках.
Только мне одному
переплыть, перейти,
до вершины добраться,
не сломать, не сломаться.
Но я должен один…
И тебя я с собой не возьму.
Наталья Кошина
Не вижу. Не слышу. Только дышу.
Только смотрю и слушаю.
Как эту ношу нести? Выношу!
Мать родила дюжею.
Вымешу. Вылеплю. Сбрызну водой.
На головешках выпеку.
Вынесу. И пронесу над бедой.
Вынырну. Вырвусь. Выбегу.
Выстрою. Выстругаю. Сколочу.
Маленький храм. Берлогу.
Вымою потом. Вызолочу.
Выговорю по слогу!
Немо
Эй плотник, не трогай душу.
Я пока не живу Достоевским.
А ты всё, глубже... глубже
Тупою своею стамескою.
Я пока не готов рассыпаться
На кольца свои годичные.
Зачем ты ждёшь, как брызнут
Слёзы мои коричневые?
Эй детка, не трогай сердце
Ладошкой своей божественной.
Я помню Египет и Грецию,
Сходим с тобою на шесть в кино?