На холме стоят березы,
три сестры, как три вдовы,
и теряются их слезы
в клочьях желтой трын-травы.
Грязь, с которой все как надо,
заглушает дробный шаг
бестелесного отряда
неприкаянных бродяг.
Проскрипела колесница,
разминаясь вкривь и вкось.
Теплый дом вознице снится,
снится то, что не сбылось.
Придорожные канавы
впрок наполнены водой.
Времена, а пуще нравы
измеряются елдой.
Если давит синь на очи,
если боль сковала грудь,
не расстраивайся очень,
ляг в могилку отдохнуть.
Леванидов крест в сто трещин,
кто проходит, шапку прочь,
вспоминает, что обещан
вечный сон в глухую ночь.
Нет ни ворога, ни друга,
нет ни берега, ни дна.
Нет любви, одна натуга,
рвешь рубашку - кость видна.
Нет ни птиц, ни прочей твари,
ни начала, ни конца.
Всех в котле огромном варит
Бог, не кажущий лица.