...озираясь, он выставил на эмалированный лоток теплую баночку с утренней мочой.
- Устраиваетесь на работу? - Кивнул. И откуда вывернулась эта громкоголосая представительница персонала!..
- И кал, кал там же оставьте. Не забудьте указать фамилию.
Вот что нужны еще и экскременты его не предупредили.
Дальше было касание толстых резиновых перчаток грудной клетки, холодный наезд на тело стекла и металла рентгеновской кабины.
Всего его за половину дня, что он здесь находился, просмотрели, простукали, прослушали, прощупали. Ничего не нашли. Попробовали бы найти! Устроиться для него сейчас - главное.
В его руке целая тетрадь под скрепку, где все странички вопят: здоров, годен...
- А у терапевта были? - спросила вдруг врач, перебирая справки. - Вижу,что нет. Терапевт и даст заключение. Пулей туда. А то уйдет и будете ждать до "после обеда". - и тут же сама стала собираться: инструменты в одну сторону, бумаги в другую.
Слава богу! Он игриво выстукивал sos в нужную дверь. Возле которой, кстати, уже никого не было, если не считать упитанной черной кошки, которая, как пиявка, возлежала на подоконнике и смотрела во двор.
Жалюзи опущены. Под настольной лампой две дамы. Обе тут же уставились на него с выражением то ли испуга, то ли недоумения. Будто он прервал некий спиритический сеанс. Ну да, время-то предобеденное.
А ничего, хорошенькие! - успел отметить.
Старшая, лет сорока пяти, то есть примерно его возраста.
-Что ж, тогда за работу! - сверкнуло из-за ее затемненных к бровям очков. Другая, помоложе, видимо, сестричка, тут же склонилась к столу и начала что-то быстро писать, отодвинув в сторону упаковку с продуктами, купленную, видимо, здесь же, внизу.
Между тем терапевт, как в бестселлер, уткнулась в его медицинскую книжку. Поди узнала!.. - поежился, в который раз кляня публичность своей прежней работы.
- Вот тут не хватает, мне сказали, вашей подписи и печати, - и показал пальцем.
- Ну хорошо... Встаньте вон туда, мы вас все же посмотрим. Раздевайтесь.
- Как? Меня ведь уже смотрели!..
Тем не менее, покорно скинул и повесил на спинку стула пиджак, стянул водолазку, слегка уже опасаясь, что дело отнюдь не ограничится фонендоскопом.
- Нет, полностью.
- Эх! милые вы мои, - вырвалось обессиленно,-ну зачем? - Снял обувь, брюки и предстал перед ними в одних трусах. Линялых и растянутых. Собираясь на медосмотр, даже вообразить не мог, что окажется так не готов. Что ж, смотрите!
- И трусы тоже, до колен.
Спрашивать, зачем это нужно, для чего им его передняя часть, было бесполезно. Он инстинктивно отвернулся к стене и спустил трусы. Дверь скрипнула, краем глаза увидел, что вошла и молча уставилась на него, привалившись к дверному косяку еще одна особа в белом. Ну что она не уходит?
Так и замер, лицом к стене, сжав пунцовые в гусиных пупырышках ягодицы, никак не решаясь сделать "кругом".
Все унижения последних лет вновь ожили. Потеря работы и жилья, развод с женой... И возможно, вот таким способом - не поворачиваться, ни за что! - выразился его протест.
Да лучше бы меня гильотинировали! - промелькнуло тогда. Но он не мог понять, причем здесь это эндемичное орудие казни, к изобретению которого и сам несчастный Луи ХVI приложил руку, предложив сделать лезвие "косвенно усеченным".
Очевидно, "видом сзади" присутствующие уже вполне насытились, потому что за спиной началась какая-то возня и паника.
- Мужчина, а мужчина!? Что с вами?!.
...нечто подобное он уже слышал. Ах,да! "Мы его теряем!" - кажется, так кричат "доки" в американских фильмах? И тут же начинают бешено суетиться. Будто тот, кого они пытаются реанимировать, действительно чего-то стоит и позарез нужен человечеству. Но нужен ли? Вот он разве нужен? Он лишь тень своих ошибок и всего того, что не сделал или не довел до ума.
Но не только этот их птичий переполох смутил. Почему не назвали его, например, пациентом или...хотя бы... сударем, ну так... в шутку? Да какой же он теперь, к черту, сударь? И не сударь, и не господин, да и не товарищ давно!..
В обращении "мужчина" в создавшихся обстоятельствах было что-то... до слез обидное! Будто он никто. Просто жалкий никчемный седеющий самец, нет, скорее - невольник, выставленный на продажу...где-нибудь на турецких средневековых биржах...
Всем существом, прямо над собой, он ощутил скрип невидимых зубчатых колес циклопических перемен, которые вот-вот начнут перемалывать его плоть,голову, кости.
...ну могли бы по имени! Оно же есть там, в его бумагах!
По имени? С ужасом, вызванным внезапно образовавшейся дырой в памяти, он мог невнятно пролепетать про себя только одно имя, оказавшееся на поверхности: Адам. Адам? Что за чепуха!
Но ведь тот, библейский, тоже предстал на Земле голым.
...с улыбкой он повернулся на голоса бесстыжей, ребрастой и беззащитной своей стороной. И широко развел руки.
Вот он - я.
Адам.
Человек.
Эссе хомо.
И мужчина. Такой, какой уродился. Вряд ли, конечно, пригодный для журнальной обложки.
И паховая грыжа есть. И бурсит локтевой. Это еще с той зимы, когда сократили и пошел дворничать. Но болячки не беспокоят. Нет, не беспокоят. Нисколько.
Любуйтесь.
Неужели с грыжей не берут в сторожа?
Так он стоял перед ними, без имени, без отчества, с неприкрытыми чреслами, как бы вне больничного и государственного времени и вообще вне всякого времени и даже пространства, распахнув руки и глядя в потолок: потому что глаза застил жидкий огонь.
Запомнилось, что потом ехал в трамвае. Там тепло и вежливо трандычила связь: "Внимание! Остановка такая-то. Двери открываются. Двери закрываются. Следующая остановка такая-то". И это было ласково и по-человечески.
На этой, следующей остановке, произошла заминка и по радио вновь раздался вроде бы тот же знакомый женский голос, но уже визгливый и раздраженный:
- И долго ты еще собираешься так висеть в дверях?!.
Кто там висел и как он не видел не видел - сидел спиной.
Дальше - бжж... Двери закрылись.
Ему стало смешно. Смеялись и другие пассажиры.
Нет, то, что с ним происходит - это не падение, это - путешествие, да, всего лишь путешествие... одного из людей по своей судьбе!
А он же экстремал?! Путешественник!
Да, да, да!..
Снова включилось радио,но другое: "В Йемене в результате теракта погибло... На Украине..."
Как это далеко. Но тоже почему-то смешно.