Сижу и думаю, как бы мне половчее начать, чтобы сразу увлечь и покорить читателя. Вот так, пожалуй.
«Это случилось давным-давно, когда вода была мокрее, солнце светило ярче, а я был молод, красив, высок, черноволос, талантлив и необычайно умён. Ага, и полон сил…». Вы увлечены и покорены? Тогда хватит, пожалуй, и ближе к делу.
Полвека назад я уже вылупился, и не только обсох, но и оброс, и заматерел даже малость. Щенячье повизгивание сменилось взрослым порыкиванием. А что, работа, учёба, жена и сын – всё это быстро формировало шкалу ценностей и расстановку приоритетов. Но порой так хотелось ещё чего-то: поиграть на снежке в футбол, забежать в спортзал, сходить куда-нибудь, наконец.
Заядлым театралом я не был, но театр любил и ходил туда регулярно, уж раз в месяц – обязательно.
И вот, подошёл я как-то в метро к билетной кассе, стою и рассматриваю листочки с разноцветными каракулями, где да что. Ими всё переднее стекло будочки увешано, а в крошечную форточку только бабулин нос виден. Вскоре я углядел что-то интересное и нагнулся к окошечку. Оп-па, а там и не бабуля вовсе, а молоденькая девчонка, да и симпатичная. Хотя видно плохо. Прошу в «Ленком» два билета. Пожалуйста, говорит, но только с нагрузочкой, один билетик. А что там, спрашиваю. Не знаю, говорит, написано «Того-данс» какой-то. Да всего-то три рубля стоит, чего там, «Ленком» всё же, «Тиль»…
Понятно, «Ленком» стоит мессы. Билеты я взял. Смотрю: «Тиль» через неделю. А «Того-данс» (синим карандашом написано на обратной стороне билета) в Театре эстрады …Что-что? 22 августа? Это ж почти два месяца. Нефигасе! А ладно, три рубля невеликие деньги. Билет сунул в карман и забыл.
Лето шло к концу, и билет нашёлся. Да так удивительно вовремя – накануне. Предложил жене, но та сказала, что ей больше делать нечего, как… Понятно. И я положил билет в нагрудный карман рубашки.
На следующий день после работы в половине седьмого я подходил к Театру эстрады. Дул ветерок, в воздухе висела изморось. Мне в тонкой рубашке и лёгкой ветровке было совсем не жарко.
А у входа в театр происходило что-то непонятное. Стояла вереница сияющих лимузинов, из которых респектабельные мужчины в смокингах и лакированных ботинках выводили под зонтиками строгих женщин в вечерних платьях, с шикарными причёсками и в блеске бриллиантов, а за ними струился удивительно тонкий аромат французского парфюма. А на капотах большинства лимузинов грустно мокли дипломатические флажки.
Мне это чем-то не понравилось. Замена, наверное. Подошёл к репертуарной афише. «22 августа, концерт». Проверил дату на билете: 22 августа. Хм, в чём же подвох? Непонятно.
Лимузины кончились, начались просто чёрные машины и такси, но женщины продолжались. А я стал злиться, потому что было прохладно и мокро. «А, плевать!», - сказал себе и решительно двинулся ко входу.
В дверях стояли двое вежливых моложавых мужчин в одинаковых серых костюмах.Тот, которому я подал билет, несколько удивлённо посмотрел на меня, внимательно проверил билет с обеих сторон, отдал мне его и как-то нерешительно сказал: «Проходите…» А я и прошёл.
В зале народ рассаживался, но как-то удивительно тихо и аккуратно, разговаривая полушёпотом. Я быстро нашёл своё место, сел. И тут же рядом появились соседи: высоченный мужчина явно начальственного вида и с ним молоденькая девушка в красивом, но достаточно скромном платье. Правда, на руке у неё был перстень со сверкающем камнем размером с крупный жёлудь. Упс-с…
Сцена была почти пуста, если не считать рощицы из трёх бутафорских пальм и стада барабанов голов в тридцать - от гигантского, длиной метра три и диаметром в метр до мелкоты размером с горшок, висевших гроздьями.
Ровно в семь часов свет в зале померк и на сцену вышла ведущая в блестящем вечернем платье и на умопомрачительных каблуках. Голосом хорошей оперной певицы она стала рассказывать, что у нас сегодня большой праздник, к нам в Москву по пути из Токио в Лиссабон на один вечер прилетел всемирно известный фольклорный ансамбль народного танца Республики Того. Их искусство покорило весь мир, им рукоплескали на всех континентах сотни тысяч зрителей и… В общем, нам повезло, будем наслаждаться!
И зазвучали барабаны. Нет, зазвучали - это не то слово. Огромный там-там – это был гул земли, или горного хребта, или океанской пучины. Это был не звук, а природное явление. А вот другие барабаны гремели, тарахтели, трещали, ухали, шептали, щебетали, издавали трели. А всё вместе было Ритмом, который проникал тебе внутрь и подчинял мысли, и сердце, и дыхание. Чёрное колдовство. Нет, всё же волшебство… А творили его с десяток чёрных-чёрных мужчин, кто в набедренных повязках, а кто в мини-юбочках из пальмовых листьев, своими светлыми ладонями, порхавшими над барабанами. Только повелитель там-тама своё волшебство создавал двумя здоровыми дубинками с лохматыми меховыми наконечниками.
А потом на сцену вышли танцоры. Нет, вереницей вышли танцовщицы, а за ними откуда-то появились мужчины-танцоры. Дело в том, что женщины собой затмили всё. Не были они удивительными красавицами. Да и лиц их, можно сказать, не было видно толком: чёрное-чёрное пятно, и на нём ослепительно-белые зубы и белки глаз. И были они все разные: несколько было больших и толстых, с десяток было совсем юных девчонок, худеньких и угловатых, остальные - молодые женщины с прекрасными фигурами. А из одежды на каждой было по три-четыре пальмовых листа, висевших спереди на тонком кожаном пояске. И бусы, много разноцветных бус на шее, на руках и ногах. И при каждом движении женщин бусы звенели в такт барабанам. Но как они двигались…
Я смотрел на них, и у меня щипало в носу.
Разворачивающееся на сцене зрелище завораживало. Через пять минут наготу артистов все перестали замечать. Нам показывали живую историю народа.
На племя напали враги. И на защиту встали все – мужчины, женщины, дети…
Враги побеждены, и живые скорбят о погибших. Павшего вождя оплакивают его мать, жена и сестра. Как могли нам в танце объяснить, что это именно мать, жена и сестра? Я не знаю. Но сомнения в этом не было…
Похороны убитых, и клятва у погребального костра отомстить врагу…
Поход, сражение, победа и торжество победителей…
Посадка риса, работа в поле, праздник уборки урожая.
Молодая пара, ухаживание, любовные игры…
Рождение ребёнка, строительство хижины, общие заботы, любовь…
Жизнь во всех её проявлениях. И всё настолько просто, естественно, по-детски откровенно и без малейшего привкуса пошлости и натурализма. И никаких разговоров и объяснений! Всё в танце, всё в движении. Первобытная, звериная грация и потрясающее чувство ритма. А каждое движение тела исполнено смысла. И в этом заключалось главное волшебство: зрителям было ВСЁ ПОНЯТНО. Нет, классическому балету в чём-то далеко до танцоров Чёрной Африки…
Второе отделение было сложнее: артисты нам показали большое представление на основе древних мифов и сказаний. Но публика уже была подготовлена, смысл в основном был понятен, артисты танцевали самозабвенно, и зал аплодировал чуть ли не стоя. Меня восхитила одна дама: несмотря на вечернее платье и бриллианты, она вскочила на кресло и, выкрикивая что-то по-французски, аплодировала над головой, а в руке её была зажата серебряная туфелька-шпилька…
Когда стихли последние звуки барабанов, из зала на сцену вышел благороднейшего вида седовласый мужчина в смокинге с белой гвоздикой в петлице и, обращаясь к артистам, сказал несколько фраз по-французски. Кончив, он поклонился им. А танцоры, прижав руки к сердцу, глубоко поклонились зрителям. Мой начальственный сосед экстатически прошептал: «Сам дуайен…»
Дипкорпус расходился на удивление тихо, без оживлённых разговоров, с задумчивыми лицами.
И я шёл и думал, что женщины прекрасны, невзирая на цвет кожи…
/3/