Мой капитан, на суше тишина,
шум улиц беспокойных отзвучал.
Ещё одну разбитую со дна
волной подняло и швырнуло на причал.
Порою я смотрю на океан
и кажется, что ты вдали виднелся.
Я здесь один, вокруг меня туман —
никто не объяснит подробней Уэллса.
Как общество на шхуне, капитан?
Кого из моряков стошнило первым?
Кто пьяница, кто болен, кто педант?
Чей голосистый смех сильнее бьёт по нервам?
В моём трактире ест одна семья:
муж и жена, и четверо детишек.
Они ныряют под столы, смеясь
в ответ на просьбы разговаривать потише.
Они свободны. Только муж с женой
помалу в океане пыли тонут,
себя застраивая каменной стеной
в боязни, что их мир будет затронут.
Мы, капитан, с тобою иногда
были похожими на них в своём испуге.
С небес порою падает вода,
в которой захлебнутся те супруги,
отправив своих чад в свободный путь,
и это лучшее, что может им случиться.
Неважно, капитан, наплюй, забудь,
скажи: ты в море видел птицу?
Одна хоть пролетала мимо вас?
И если нет, то ждёшь хотя бы с верой,
что пролетит, изображая вальс
с водою, с облаками, с атмосферой?
Веди дневник, мой капитан, прошу.
Я знаю, всё там проще, чем на суше.
Но я готов, минуя звон и шум,
твои истории морские томно слушать.
Я знаю, ты решил, что насовсем
тебя уносит в океанские глубины,
но в этот раз, как и в другие семь,
ты не осмелишься корабль свой покинуть.
И он тебя не бросит, и на дне
безмолвно сцепит в нерушимые объятья,
забрав с собой в пучину пену дней,
коей не смог бы противостоять я.