В библиотеке на Фонтанке

 

Н.Ф. Карловой

 

Дом стоит, а река течёт.
Дом стоит, я стою в нём, и мы – вертикаль и статика,
а вода бежит, и волна предыдущую в спину бьёт,
и поток этот движется и рябит, как конвейер у пришедшего в первый раз на практику.

Это здание лепными лицами каменно смотрит вдаль,
замерев кирпично и гипсово.
А Фонтанка неостановимо-быстра, и её вода
непрерывно бликует, всё отражает и смешивает, как бариста,

превращающий молоко и кофейные зёрна
в бежевую гриву над белым лбом фаянсовой чашки,
но река несётся, как облака, она жива и упорна,
и её бег оттеняет застывшие стены, противопоставляя меандру своих барашков.

За резной дубовой рамой окна,
вырезанной, словно оправа волшебного зеркала,
Питер выглядит холодноватой Грецией, а она
Римом норовит прикинуться, белым декором посверкивая.

Высокий второй этаж – идеальный холм, чтобы вдруг неявное
выдвинуло свои портики, показало перепады крыш,
и глубины Аничкова выстрелили, как росток гиацинта. Главное -
никогда этой пляски уровней и башен, на асфальте стоя,  не  у- ви- дишь.

Этот город – для архитектуроцентричных натур,
для хореографов, зодчих и ромулоремоголиков.
Видеть снизу его, из Аида гранита, мало. Воздух застывает во рту,
если, стоя на высоте балконного прямоугольника,

смотришь на пиршество линий, а после заходишь в зал,
и даже там люстра парит перевёрнутым куполом Исаакиевского собора.
Вот он какой, оказывается, Петрополь, с высоты дворцового бального этажа,
в блеске лепного, позументового, городского фарфора...