Наш сержант чудовищно молод - ему пятнадцать.
Он попал к нам случайно, его подобрал конвой.
И когда мальчонка не вскрикнул, не испугался,
Мужики посмеялись и взяли его с собой.
Сын полка незаметно рос, становился старше,
Примерял погоны на плечи, к руке - цевье...
Моему сержанту пятнадцать, и дом - все дальше.
Он смеется и песни ночами для нас поет.
Хлещет спирт наравне со старшими, курит трубку,
Травит байки и скалит зубы на "Эй, малОй!"...
...Мы лежали за чертовым бруствером третьи сутки.
Небо низко пласталось трассирующей канвой.
Это было в бреду, или может казалось бредом,
Но, собой разрывая стонущий, ревущий ад
Он смеялся и пел, черт возьми, пел про быль и небыль
Он горланил до срыва отрывки чужих баллад,
Что-то мерзко-попсовое, что-то из наших песен,
Полупяные строки, лепечущие слова...
Мир под пальцами рвался, но что-то держало всех нас,
Что-то всех нас тянуло, незримо, едва-едва...
И когда прорвались, на горбу вынося своих же
Пол состава в проклятой просеке положив -
Я увидел седую прядь на виске мальчишки,
И услышал устало-хриплое:
Дай воды.