1954год. ст. Чеботовка, пос. Войково.
Непередаваемый ужас и страх на нас пацанов, производил конный объездчик. Он всегда появлялся неожиданно. Не видно никого, и вдруг в конце горохового поля показывался, восседающий на лошади конный объездчик с кнутом в голенище сапога. Мы тогда, как взлетающая стая птиц, с шумом, гамом, и криками разбегались в разные стороны, но обычно в сторону дороги, тогда объездчик не имел права нас трогать, ведь мы не на поле. Но все равно кто-то, замешкавшись, не успевал добежать, и тогда получал обжигающий тело удар кнута, и слезы непроизвольно брызгали из глаз. Объездчики в то время все были злые и безжалостные. Некоторые из них нас не били кнутом, а просто гнал лошадью далеко в сторону от села, и там оставив одних посредине подсолнухов или кукурузы, а сам уезжал на другие поля. Вы представьте нас пяти шести летних детей посредине поля подсолнухов, откуда не видно ни конца поля, ни дороги домой. И блукаем так по всему полю, пока родители не догадаются где мы, и что с нами. Тогда они выходили к полю и кричали нам, и бежим мы на голос, и радость то какая, мы с родителями, и взахлеб рассказываем, как нас гоняли по полю, как мы искали дорогу домой, как было страшно в поле с подсолнухами, шуршащими словно когти сказочных зверей, которые обязательно хотели нас съесть. Иногда там же на поле мы набивали рубашки травой и несли домой, а потом у нас животы были покусаны, как будто нас высекли крапивой, но это быстро проходило, и мы больше так не делали. Но страшней всего было, когда конный объездчик был с собакой. Об этом даже не знаю, как написать. Не могу, такой страх невозможно положить на бумагу. Это страх до онемения, и иногда, когда собака подбегала к нам, то мы стояли как истуканы, не шевелясь от страха, и собака убегала, даже не гавкнув.
Уже когда я подрос, то и заботы стали другие, то, что горох вкуснющий, меня уже не так сильно волновало. У меня была другая задача, это набрать мешок травы на вечер и ночь буренки. А в подсолнухах такая сочная и мясистая трава. И вот рву пырей и калачики ползком, иначе меня уже видно среди поля, и поглядываю по сторонам. Мешок уже полный, набит ногой и завязан. Собрался домой и тут в конце дороги вижу объездчика. Солнце в зените, печет, силы нет, уже рубашка как раскаленный кусок железа, лежит на спине, и нельзя пошевелиться, ему с коня все видно. Так хочется пить, что грызу молодые семечки подсолнуха, но они не спасают. Глоток воды требует раскаленное сухое горло. Можно бросить мешок в поле, да мешок для нас, это богатство. С мешком можно и по хлеб к лавке прийти, и за макухой на маслозавод, нет, мешок нельзя оставить. И, казалось бы, хорошее дело делаем, траву с поля убираем, так нет, все одно нельзя. Проходят невыносимые, томительные полчаса, как он стоит на самом солнцепеке. И вот объездчик поворачивает лошадь, и уезжает. Мне бы рвануться с мешком, ан нет, я знаю, что он вскоре вернется, так и случается, он возвращается, доезжает до конца поля, и уже тогда окончательно уезжает. А мне-то еще не только до дома идти, но еще и мешок травы нести, а свежая трава такая тяжелая, а нести надо. Горло мое, это уже кузнечный лемех, сипит, и вздымаются грудь, лицо как наливное красное яблоко. Вот фортка дома, скорей мешок с плеч на землю, голову в бочку с водой, и блаженство наполняет перегретое тело. Руками выплескиваю воду на себя, и бегу в кладовку, там, в прохладе стоит ведро с водой, и, а не могу глотнуть, еле, еле отошло, и жидкость потекла по изрытому трещинами ссохшемуся горлу.
Я.Ко.В… 22.04.2015г.