о созерцательности

Наталья Шагова
В Советском Союзе нельзя было быть тунеядцем.
Но совсем не поэтому, совсем даже потому, что совсем наоборот, и мама моя никогда не была тунеядцем /тунеядкой?/, - она через три месяца, после того, как меня родила, вышла на работу.
Куда девали трехмесячного ребенка в советском союзе, особо не интересовало меня до поры, до времени.
В советском союзе всё было, как у всех.
А вот только, когда я сама родила сына и поняла, что грудные дети требуют внимания и заботы, я прониклась особой благодарностью к маме.
Но мама сказала, чтобы я в этой благодарности особо на переусердствовала, это совсем не к ней, а к советской действительности /мне бы так научиться шутить, как это умела мама/.
Дело, оказывается, в том, что с 3-х месячного возраста меня, «как и всех моих товарищей»(с), сдавали в ясли. А в перерывах между совещаниями мама бегала меня кормить. Благо, ясли-сад был рядом с работой.
Но, оказывается, кроме яслей, у меня была череда нянек.
Я об этом узнавала постепенно. Вот идем с мамой по улице, она говорит, встречая какую-то незнакомую мне бабульку: «поздоровайся, это твоя нянька». «Здрась-тя». «Здрас-стуй, деточка! Как выросла! Помнишь меня?»...Раз- два-три... Вроде все на одно лицо старушечки: платочек, юбка длинная, фуфаечка даже летом, палка-клюка сучковатая, лицо морщинистое, улыбчивое, глаза — небо голубое сквозь перистое облако. Вроде помнится что-то, а не вспоминается...
А когда так встречи эти раза три-четыре с небольшими промежутками, возникает резонный вопрос: «почему так много? И почему со мной не справлялись ясли?»))
И, таки, да,- нянек я не помнила.
Почему они стирались из детской памяти, не знаю.
Но поздороваться что, жалко? Нет, не жалко.
Я же воспитанная девочка / яслями, да этими же няньками/.
Вот здоровалась, стараясь хоть как-то их запомнить и различать между собой "на потом". Воспитание же)
Но воспитание не всегда в силах унять детское любопытство, и я как-то маму спросила: «почему они все, мои няньки, такие старые и страшные. Совсем, как Баба-Яга из сказок?"/ что постоянно уносила маленького Ванечку, а сестричке старшенькой приходилось находить и приводить Ванечку домой до следующего раза/.
Кстати, может, именно потому, что мое детское подсознание привыкло к нянькам Бабкам-Ёжкам с морщинистыми лицами и приветливой улыбкой-«здрасстуй, деточка», я всегда верила, что на самом деле Баба-Яга — хороший человек. Просто — обстоятельства, да и проказница, что ни говори.
А я, видимо, была довольно спокойным ребенком, если со мной могли справиться старенькие бабулечки. Хотя, причина, может, и не в этом: я все забываю, что в советском союзе все, кроме тех, кто уже "заслуженно отдыхает", должны были работать, потому что тунеядства-то быть не должно было.
Иногда мама мне рассказывала, чего могло бы не быть, если бы я была в яслях, а не у нянек.
Как-то одна из них, та, которой я досталась на воспитание в догодовалый период, решила, пользуясь хорошим летним денечком, простирнуть пеленки, да вывесить на просушку. Меня она посадила так, чтобы ей было видно всё в открытую дверь со двора, - на стол. И «приткнула» /из маминого рассказа/ подушкой, чтобы я не заваливалась /я только-только начинала сидеть/.
И настроение хорошее, и денёк-то хороший, и все прекрасно, но то ли ветерок нечаянный, то ли скорость, с которой моя баба-ёжка металась между дверьми туда-обратно, а то ли законы литературного жанра с её острой необходимостью кульминации, - дверь-то и захлопнулась как раз в тот момент, когда вывешивались пелёнки на улице, а я предавалась созерцанию, сидя на краю стола в шестимесячном возрасте.
Вот здесь хочется сказать: «как сейчас помню». Врать не буду, - не помню. Знаю со слов)
Знаю со слов мамы, что нянька моя очень испугалась /делов-то, - посадила ребенка на край стола и ушла вешать бельё?/.
Испугалась и какое-то время от испуга не знала, что же ей делать.
Бежать? Кричать?
Попыталась сама открыть дверь, но не смогла, старенькая потому что, не владела, как сейчас говорят, «необходимыми техническими навыками». Поэтому, делать нечего, побежала к маме на работу. Побежала, опять же, как могла. Два шага вперед (охохонюшки, как же так?как же так?). Шаг назад (а может сама открою, а то ведь и «наругают» бабку, поди не бесплатно сидит с дитём?)
В школьном возрасте я от нянькиного дома до мамкиной работы минут за 15 добежала бы, а на велосипеде, так и за 5. Но бабка-ёжка моя и не на велосипеде, и не в школьном возрасте, и ступа, как на грех, прохудилась, пинзин весь вытек, поди. Но, как могла, торопилась.
Прибежала, а у мамы - совещание.
И что старенький человечек может супротив совещания в госучереждении в советское время? Она говорит: «Мне Анастасию Григорьевну надо бы.» А ей: «подожи, бабка, у неё совещание». Я, конечно же, верю, что именно на маминой работе моей бабке-Ёжке, суетливой и невнятно что-то объясняющей говорили намного вежливей /старость-то в советском союзе учили уважать/. Говорили: «подождите, бабушка, пожалуйста, у Анастасии Григорьевны совещание. Посидите вот на креслице.»/чай-кофе-потанцуем еще не было принято. Да что там, совсем не было принято/.
Но смелости настоящим Бабка-Ёжкам не занимать, - Советский Союз ли это, Кощей Бессмертный ли, собираешь волю в кулак, концентрируешься, и - в кабинет...
Мама говорит, как только няньку увидела в дверях кабинета, всё /"то есть абсолютно"(с)/ опрокинулось, и мама... побежала. Няньке, бедной, пришлось опять бежать, она-то и сюда еле добежала. Бежит за мамой и кричит: «Дверь-то, Настюша, захлопнулась. Захлопнулась-то дверь.» /В смысле, надо бы технические средства какие, али мужика звать/. А мама бежит и бежит. Куда бабке-Ёжке догнать молодого сотрудника госучреждения, вдруг понявшего, что ребенок в опасности? Что? Где? Почему? Это всё сейчас неважно. Важно — бежать и спасать. В голове мысли страшные, - не думать, не думать, не думать эти мысли! Сколько уже времени потеряно?! Что можно сделать?! Вдруг скорая долго будет ехать?! Только не думать, - бежать.
Прибегают.
Мама говорит, дверь рванула, - замок вырвала. Да что там замки были в советское время? Хлипкие, — так , одно слово, «замок». Никто и двери-то не закрывал, если вот случайно захлопнется, тогда ключ и надобился. А так на что? Сколько раз уже в школьное время, помню, ножичком собачку замка подковырнешь, отожмешь, - дверь-то и откроется. Если только бабульке какой и не справиться, потому что «без необходимых технических навыков» она, бабулечка бедная.
Открывает мама дверь, а посмотреть боится.
В доме молчание, - ни плача, ни ора, ни сопения, ни дыхания.
Гулкота колодезная, и - страшно.
Смотрит мама, по косяку дверному сползая, ноги-то уже не держат...
А я... сижу на краю стола и мечтательно созерцаю развевающуюся в окне занавеску.
В этом месте рассказа мама с приятным для меня восхищением всегда смотрела на меня и спрашивала: «Вот скажи, о чем ты тогда думала?»
P.S. Как это объяснить? Я не помню себя очень маленькой, как многие, как многие. Но я отчетливо помню это состояние одновременного отстранения ото всего и проникновения во всё — состояние созерцания.
P.P.S. Странно, что с того момента мои родители не рискнули оставлять меня на краю стола , что позволило бы сэкономить на няньках.