Дай мне руку, мой друг из Марокко.
Раздобудь вороного коня. Если будет душе одиноко, поищи на предгорьях меня. Мы пойдем по скалистой дороге до горы с золотыми дверьми. Я открою свой мир светлоокий. Ты увидишь мой маленький мир. Пусть он крохотный, словно шкатулка, его можно огромным считать. У вулкана, храпящего гулко, в чабреце розовеет щека. Над вулканом в созвездии Девы, пропитавшись редчайшей из рос, мы летим. Наша кровь – цвета неба. Лучезарнейший купорос! Аквилон наполняет нам крылья. Конь сопя переходит на рысь. Дверь распахнута. Я обессилен. Опускаюсь в объятья травы. Свежий ветер ерошит пейзажи и слегка прикоснулся ко мне. Восхитительный шелест мурашек заскользил по усталой спине.
Тишина. Вечер пахнет уютом. Сердце дышит воздушным теплом. Я нырнул в мое детство как-будто, я вернулся в свой истинный дом. Здесь ночами баюкают совы, выплывает Луна из лощин. И качает мой мир невесомый на прохладных ладонях ночи.
Мир чарующий, мир одичалый, исцели от тревожного дня! Забери дождевые печали и наполни сияньем меня. Успокой мою душу с Алтая, излечи мой разрушенный храм! И с любовью песок прилипает белой пылью к разутым ногам.
Я построил здесь маленький домик, не используя даже гвоздей. У порога нефритовый гномик привечает любимых гостей. Белый сад, лаконичности полный. Дремлет озеро в легком бреду. Рукоплещут лазурные волны под душистой теплынью в саду.
Здесь нет войн, даже смерти проклятой. Сокровенная тайна вокруг. Это крепость моя и отрада.
Будь как дома, мой преданный друг!
Пролетел белым ястребом месяц. Сумасшедше прекрасные дни! Возвращался я, бодр и весел. И… вдруг что-то взорвалось в груди.
Я рванулся с неистовой силой, обезумевший, с горя охрип. Где ты конь мой, с соломенной гривой? Где мой сад в изумруде ольхи?
Лес горит... Лес от боли трясется. Воронье сатанеет в дыму. Черной зыбью отравлено солнце. Мир не нужен теперь никому.
Ах, зачем я открыл свои двери… Я устал. Я смертельно устал. Вот наивный, чему-то поверил! Заструился по жилам оскал.
Друг мой… Где ты? Ни света, ни друга. Тишина. И вокруг ни души. Ты протягивал руку мне. Руку. А, выходит, что гвозди вложил. Кровь не стала кагором пасхальным, только боль, как поляна черна. Боль, тупой огнедышащий скальпель, процарапала душу до дна.
Я не слышу ни птиц, ни животных. Воспаляется в мареве страх, отливает лиловым и желтым в измочаленных болью глазах. Лихорадит полуденный воздух, я не видел страшнее картин. И картина Йеронима Босха ослепляет меня изнутри.
И теперь мне не спится ночами, я молюсь в миллион голосов. Как мне жаль, что глухое молчанье - часто красноречивее слов.
Я иду, сам собой обворован. Я бегу, совершенно пустой. И хохочет над кряжами ворон: «Nevermore!»
Помоги мне, Господь.
Время лечит. Но ведь бесконечность – завещает печаль пустоте. Я непрочен. Понурые плечи. И маячил как мрачная тень. Но всегда в акваториях сердца есть укромный такой уголок, где надежда сумеет согреться, если просто раздуть уголек.
Я вознес это пламя до неба. И отстроил по-новому сад. И теперь в нем пушистая верба нестерпимо ласкает глаза.
Каплей крови ложится морошка на постель из легчайшей травы. Наполняет любовью ладошки добрый дождь, шелестя как ковыль. И изысканным голосом розы языком ароматов поют. Мир, ответив на сотни вопросов, источает тепло и уют. Все мы люди. Обычные люди. И у каждого есть такой сад. Что-то делаем, верим и любим, но ночами приходим назад.
Вновь колышутся нежные листья, плещет хариус в чистом пруду, пряжа сосен с утра золотится. И от счастья светясь, я иду.
Свет пронзает копьем мое тело, на деревьях - зеленый пожар. Я так счастлив, лечу оголтело! Но, ликуя, робела душа.
Я боялся людей и прохожих (даже больше, чем диких зверей). Я стал холоден и осторожен.
И забил потускневшую дверь.
Небо звездной пыльцою крошило, приглашая к себе на постой. Ты мне скажешь: «Смешная ошибка! Отопри на секунду, постой!»
Я согласен. Но горькую вьюгу ведь не ждут под конец октября. Потерял я хорошего друга, а, выходит, себя потерял. Знаешь, нужно слезою растаять| чтоб простить. И очистился лик| Человечность (черта непростая) - посильней притяженья Земли.
Но горят во мне мысли, что рядом| – никого. Я заблудший пастух| Ведь поклялся я девять раз кряду| жить один в моем милом саду!.. Я не ведал, куда же мне деться, чтоб умолк одиночества блюз.
Из груди своей вырезал сердце. И теперь н и ч е г о не боюсь.
Я безумец, страдающий дважды. Я отшельник, идущий в Тибет.
Жить один. Согласись, это страшно?..
Будь как дома.
Я верю тебе.