Просыпаться умертвием, помнить тебя одну.
И впитали мои полотенца твой нежный запах.
В пенистой аллегории ванн без тебя я иду ко дну.
Это значит, я бегу за тобой на запад.
Кровью алеют мои параллели, нуждающиеся в тебе.
Тебя выпить елейно, маниакально жаждут губы мои.
Твои глаза зеркальные разбить и об них расцарапать
все свои пальцы.
И бежать к тебе мимо изрешечённых дымов фасадов домов
по сырой земле, пепел пальцами теребя.
Если можно продать человека на органы и на кровь,
то сколько денег я выручу за себя?
Фельетонная эра тебя не коснулась. Я сохраню череп твой.
И читать это имя в висках твоих – искусней нет ремесла.
Я бегу к тебе и в небо клонюсь головой.
Почему же ты врёшь, почему ты из их числа?
И предательств матовых течёт сыть,
первозданным небом давясь окольно.
Можешь хоть по-волчьи теперь завыть.
Мне не больно.
Я бегу к тебе. Вытекают глаза из глазниц
и которую вечность постыло не хочется спать.
Сколько можно ещё падать ниц и плодить тупиц?
Сколько можно ещё ждать?
Память входит в вены как героин. Я
наизусть тебя знаю и презираю,
мой родной Колосс на ногах глиняных,
развалившийся в двух шагах от рая.
Крови жаждет новорождённый, впитанной с молоком.
О порфиры новопреставленных вытираю свои пальцы.
Сколько вечностей нужно сглатывать в горле этот предательский ком,
если я захочу остаться?
По кварталам, полным агонии и девиц,
я ищу тебя в этой зыбкой морфеме лиц.
Твою бронзовую преамбулу, восковую завязь всех трав.
Я отрежу руки любому ботанику, кто прикоснётся к тебе, и окажусь прав.
Вот так ты и не веришь мне, как не верят в пропагандистскую болтовню, как не верят гражданкам, разодетым в лучшее ню
по-парижски разряженные их любови. Так и я не верю в твой лживый шарм, ведь на деле не стоишь ты ни гроша, будь ты даже принцессой крови.
Но ты можешь растечься седой Луной, пусть хотя бы даже и не со мной, пусть из глаз твоих вытекает гной,
но ты сможешь переродиться. Просто верь мне, бронзовая моя. Ничего ведь не происходит зря.
Только мы вдвоём происходим зря. Просто дай мне снова в тебя влюбиться.
По бычкам сигаретным бегу к тебе, упираясь пятками в тротуар.
Умиравший верным и молодым был духовно стар.
А локтями кутаясь в небеса, выдвигая рёбра в траву измен.
Сто шагов до вечности и до тебя. Что просить взамен?
Толпы граждан стонут, давясь хлебом.
Вот тебя обратно отвоевать бы,
мой первопрестольный улус. Небо,
улыбаясь, спит на твоей кровати.
Целовать тебя язвами, выпить весь гнойный яд,
увести тебя на край света в полянах сушить полынь.
И смотреть, как ты плачешь, как прячешь в росу свой взгляд
и целуешь губами тёплыми закостенелую стынь.
Растекусь пятном ртути, каплей венозной крови
по паркетам общественного заведения.
Как мы вшагиваем в вечность, почти что вровень,
на ходу теряя суть, оболочку и зрение.
И как гаснут звёзды в мирской синеве,
мы пускаем корни в пожухлой траве.
Нас всегда было двое (или же две),
а теперь нас чертовски много.