Когда озверелые люди метались, крича,
мол, мы за свободу и прочие разные блага,
когда, обрядясь в балаклаву и шкуру из флага,
мог всякий прохожий попробовать роль палача,
неслись омбудсмены вещать героически прям,
и шума немало случалось, и крика, и пыли,
но газ почему-то начальники не перекрыли
нацистам, убийцам, преступникам и упырям.
Ну, что остаётся? Надеется всяк на своё,
а люди всё гибнут, обычные, русские люди,
на фоне безжизненных слов: «Не простим, не забудем!» -
и: «Что вы такое творите? Ведь, мы не зверьё».
Так хочется, чтобы святым оказался другой,
и многие в святоподобии поднаторели.
Повсюду набатом звенят телефонные трели,
и вести летят, но нет места для вести благой.
И мало кому стукнет в голову: это же я,
который, как будто удавом, собою опутан,
и скинуть пытается змея, но с каждой минутой
всё туже и туже свивается в кольца змея.
И вот уже он, то есть, я, называемся – мы.
Нас много, и сами себя мы понять не умеем.
Мы сами себя оплетаем, и сами мы – змеи,
с невидящим взором, наполненным бесами тьмы.
Мы рвёмся в манящий надеждами завтрашний день,
и в прошлом хотим углядеть высоту идеала.
Мы путаем связи, причины, концы и начала,
а миг настоящий в неясную кутаем тень.
Мы морщимся, ёжимся, даже порою орём
от непонимания, глупости и дискомфорта,
мы не отличаем смертельную схватку от спорта,
и в кольцах удавьих – себя мы ломаем и мнём.
Кто сможет понять, кто услышать отважится нас,
когда мы и сами себя абсолютно не слышим?
Мы прыгать желаем и прыгаем выше и выше,
а кольца всё туже сжимаются здесь и сейчас.
Мы сами себе назначаем смертельных врагов,
клянём или славим себя за удушье объятий,
и глохнем от криков «ура» и ответных проклятий.
Такие вот мы молодцы. То есть, сам я таков.