Жили-были Кирилл и Катя, любили валяться в кровати пока солнце игриво щекочет пятки, и всё у них было в порядке, как может быть только у тех, кто любим. Вставали, готовили поздний завтрак, шутили: у нас теперь общий запах! Пускали в окно сигаретный дым. И жадно ловили каждое слово, стараясь насытиться счастьем вдоволь, от необъяснимого, неземного, сорваться с катушек и захмелеть. Стараясь не думать, когда же снова: неделя - а может быть, десять лет?
Всё было светло у Кирилла с Катей, да только в любовном этом квадрате мы пропустили два важных угла. И звали их просто - Миша и Валя. Они обо всём, несомненно, знали. Порою сердились, потом прощали. Любили. Такие,мой друг, дела. В умении ждать они были профи: глотать по ночам слишком крепкий кофе, чертить на салфетке любимый профиль и верить, что должен быть новый круг. Осенняя тишь - возвращенье блудных. И строить с начала - уже не трудно. И счастье - безумное, беспробудное, как будто бы нет никого, но вдруг...
Тревожный звонок рассекает полночь. "Я Валя. Меня ты, конечно, помнишь. Наверное, мне нужна твоя помощь... Кирилл... Неисправные тормоза... В лепёшку разбилась его машина... Нет, он пока жив... В общем, я решила, что нужно тебе обо всём сказать..."
И Катя летит через все границы, и Катя врывается в дверь больницы, и кажется, ей это только снится, и в мыслях упрямое "почему?". Она замечает в сторонке Валю. "Сама-то ты как?" - "Да, жива" - "Жива ли? - кривая усмешка - Вы всё узнали? Так что же мы медлим? Идём к нему!"
Врач смотрит на них и сопит вальяжно: "Нельзя же к такому больному - каждого! Вы ему кто?" - "О, мой бог! Неважно! Мы - те, для кого ценна его жизнь." И вот, наконец-то, они в палате, садятся с обеих сторон кровати, берут его за руки Валя с Катей и шепчут беззвучно: "Вернись! Держись!"
Десятки ночей сменяются утром... Тяжёлые паточные минуты... Медсёстры, как призраки, всё снуют там... Весь мир умоляет: "Открой глаза!"
Неужто свершилось? Цветы, объятья. И оба с надеждой глядят на Катю: "Ведь ты же останешься, правда, Катя?" Она улыбается: "Я - назад."
Её с самолёта встречает Миша. Он будто бы стал взрослее и выше. Целует её: "Ну, как там, малыш? Не злись, но ведь я за тебя боюсь." И Катя кивает, смеётся, плачет. "Ты знаешь, ведь я не могла иначе, ведь он для меня слишком много значит..." - она засыпает под светлый блюз и спит по-младенчески безмятежно. И он понимает: любовь - безбрежна. Он гладит ей волосы нежно-нежно, сквозь город притихший домой везёт.
"А где же мораль?" - ты, должно быть, спросишь. Не знаю. Но слышишь - приходит осень. Прекрасная, мудрая леди Осень, а это значит - возможно всё.
2008