я вижу, дедушка, я вижу:
в глазах твоих горька разлука,
и горе, что вошло без стука,
и крепкой папиросы дым.
ты будто шепчешь: сядь поближе,
а я возьму тебя за руку.
и детям закажи, и внукам
меня запомнить молодым...
я вижу, дедушка, я вижу,
как волос поседел до сроку:
ты у сосны стоишь высокой,
любуясь лошадью рябой.
и нет еще войны жестокой,
березы плачут сладким соком...
мне говорили, будто сокол
кружился в небе над тобой...
я знаю, дедушка, я знаю,
как ты, бедою этой болен,
бессонной ночью поневолен,
сменил косу на пули свист.
и с тихим звоном колоколен
ты уходил. рыдало поле.
болели ног твоих мозоли,
и путь стелился, каменист...
я знаю, дедушка, о строках,
что не дошли до адресата,
о том, как храбрая сорока
клевала злое вороньё.
а ты ведь - пахарь был и токарь,
в чужой беде не видел проку.
и нет уж той сосны высокой,
и поле поросло твоё...
мне всё рассказано о хлебе,
сгоравшем заживо в огне,
о том, как забирало небо -
кто покрасивей, поюней...
о том, как мир окаменел,
ослеп от голода, разрухи.
и голосящие старухи
седыми стали, словно мел...
и гром в ночи похож на залп...
моё наследство небогато:
давно погибшего солдата
на снимках грустные глаза...
я помню, дедушка, о тех,
кто за любовь, семью, свободу
бежал в огонь, бросался в воду,
о тех, чей не услышат смех
их внуки, правнуки и дети,
о тех, кто не успел заметить,
как быстротечна жизнь была,
о тех, чья голова бела
не по годам, лет в двадцать стала,
и судьбы бились, как бокалы,
и алым становился снег...
я помню, дедушка, о тех,
кто, так как ты, покинул поле,
бессонной ночью поневолен,
ушёл, не воротясь назад.
и плачет за окном гроза,
рыдает, словно виновата,
что в поле - череда да мята,
что мироточат образа...
и тени той войны проклятой
не затаить вовек. не спрятать -
давно погибшего солдата
на снимках грустные глаза...