Из книги "Язык войны"
И было мне три года с половиной…
(эссе)
Начну с банальной фразы: все мы родом из детства. Моё детство прошло в бараке на берегу озера Смолино. Первое яркое воспоминание: мне 3-4 года, стою на деревянной табуретке под электрической лампочкой без абажура и «с выражением» читаю стихи про фашиста, который жаловался: «насилу ноги я унёс от холода, от вашего». Видимо, это какой-то праздник, в комнате собрались соседи, взрослые и дети. Все мне аплодируют. Восторг слушателей вызвали строки: «Ну, как? – спросил старик Мороз, дыша метелью колкою. Фашист молчит, дрожит, как пёс, под новогодней ёлкою». Особой жалости к замерзающему фашисту никто не испытывал. Вчера опять получили «похоронку», об этом взрослые говорили весь вечер: жалели тётю Шуру, которая осталась с двумя ребятишками и старенькой мамой.
Одна бабушка всё же сказала про фашиста: «Тоже чей-то сын». Я удивилась, что фашист чей-то сын. А тётя Шура громко закричала: «Мы их сюда не звали!», – и заплакала. Потом взрослые сидели за столом и пели: «На позиции девушка провожала бойца. Тёмной ночью прощалися на ступеньках крыльца». Мы знали слова и подпевали.
Наши два барака называли «береговые», в отличие от «заводских», в которых жили эвакуированные заводские специалисты с семьями. Там же было молодёжное общежитие для подростков из московского детского дома, работавших на заводе и получавших «рабочую» продовольственную карточку. В таких же бараках располагалась школа, почта, заводской клуб, поликлиника, магазин. Нашим, «береговским», детям приходилось ходить в школу, магазин, поликлинику за три километра через два болота. В «город», как мы называли центр Челябинска, могли попасть не все. Требовалось разрешение коменданта, т. к. посёлок был «режимный». В таком случае люди пешком добирались до района КБС, а дальше ехали на трамваях. Название заводского посёлка в целях конспирации неоднократно меняли. На конвертах писали: Челябинск, п/я 24 или 65, береговой барак и указывали фамилию. Позднее посёлок называли «Сельмаш», а наши бараки и избушки – «Береговой посёлок». Название и номер завода тоже меняли.
В середине 40-х было так. На берегу озера за городом – землянки и бараки для рабочих «засекреченного» завода, огороженного колючей проволокой в три ряда. Сторожевые вышки, охранники с собаками. Война. Враг не дремлет. Вчера, говорят, поймали шпиона. Гулкие взрывы и вспышки сигнальных ракет на испытательном полигоне, иногда звучит сирена – сигнал о «дымовой завесе». Значит, нужно скрываться в бараке, плотно закрыть двери и окна. Заводские гудки, возвещающие о начале и конце рабочей смены. Смен три, а иногда четыре (перед наступлением). Работают, в основном, женщины, старики и подростки. Отцы воюют. Письма с фронта читают вслух всем бараком. Случаются письма из госпиталя и «похоронки». Взрослые слушают и горячо обсуждают сообщения по радио. Заслышав голос Левитана и слова «от советского Информбюро», ребятишки прекращают игры и тоже замирают возле радиоточки.
Детишек много в каждой семье. Те, кто постарше, помогают по хозяйству: добывают топливо, носят воду из колодца, собирают съедобные травы: дикий щавель и чеснок, крапиву, какие-то камыши, иногда турнепс и брюкву на колхозном поле. Но последнее опасно: поле охраняет хромой объездчик на коне, который может не только огреть нарушителя длинным кнутом, но и подвести подростка под суд. Однако для игр время находилось. Летом играли «на песке» у озера, хотя территория считалась закрытой. Играли в лапту тряпочным мячиком. Большой резиновый мяч, ярко-синий с белой полосой, впервые увидела у дочки военпреда, прилетевшего из Москвы. Но это было позднее. Мальчишки играли в городки, мастерили рогатки, подбрасывали ногой «жоску» (так называли кусочек свинца, прикреплённый к лоскутку овечьей шкуры с шерстью). Зимой катались на санках, играли в «снежки», заливали каток. Коньки привязывали к валенкам. Иногда подростки каким-то чудом проникали на стрельбище, играли в окопах, в разбитом танке, находили гранаты или патроны, что порой кончалось плачевно. Одноклассник моего старшего брата подорвался на гранате, другому двенадцатилетнему мальчишке оторвало руку.
Однажды ночью проснулась от громких криков и плача. В ночную смену на заводе взорвался какой-то «погребок». Позднее узнала: так называли подземные «основные» цеха. После взрыва был митинг на братской могиле, хоронили сгоревших. К счастью, из наших соседей никто не погиб. Но по посёлку ходили две слепые девушки-детдомовки, которых удалось спасти пожарным.
Начало мая. В воздухе носилось предчувствие конца войны, говорили о скорой Победе. С утра – все оживлены, ждут сообщения по радио. Загудела заводская сирена. Ожил репродуктор. Все закричали: «Победа! Победа!» Обнимаются… Плачут…Вывесили красные флаги. Пожарные в блестящих касках играют какой-то марш, сверкают трубы духового оркестра. Ребятишки ликуют. Пляшет безрукий дядя Саша. На гармошке играет слепой танкист в шлеме.
Вдоль барака – накрытые столы. Детям наливают сладкий морс из бочки с жёлтым краном, раздают невиданное чудо – розовую пастилу, по три штуки. Люди поют, пляшут, рыдают. Завели патефон. Молодёжь танцует довоенную «Рио-риту».
Иногда мои сверстники удивляются: «Неужели было так? Как ты всё это запомнила?». Запомнила. И теперь собираюсь рассказать вашим детям и внукам. Мои всё об этом знают. Так родилась поэма «Искры памяти».
Вот отрывки из неё:
1. Музыка Победы
Из репродуктора гремели марши,
И голос Левитана рокотал…
«Конец войне!», – кричал братишка старший.
Слепой танкист с гармошкой танцевал….
Мелодия обрушилась внезапно.
Сверкал «неотразимый» геликон.
Пожарная команда троекратно
Сыграла туш – и сразу вальс-бостон.
Столы накрыли бабы в честь Победы.
«Картоха», винегрет да холодец.
Из свёклы бражка – приношенье деда.
И собралось застолье, наконец.
Взвились над полигоном три ракеты!
«Директор приказал. Какой смельчак!
А, может, получил команду где-то», –
Гудел от возбужденья весь барак.
Доставили подарки от завода:
Коробку пастилы, бесплатный морс.
Спроворил кто-то с салом бутерброды,
Сам военпред во фляжке спирт принёс.
Запели все про тонкую рябину,
Потом «Катюшу» и про ямщика.
А мне всего три года с половиной.
И «похоронки» не было пока…
2. Возвращение
Военный марш по радио звучит…
Сегодня выходной – Парад Победы.
А почтальон опять разносит беды:
Кто «без вести пропал», а кто убит.
Ругая «распроклятую» войну,
Кричали вдовы, поминали павших,
Оплакивали «без вести пропавших»;
Их утешали: «Может, он – в плену,
Или контужен. Всякое бывает.
Вчера вернулся Федя – инвалид,
На костылях, но ведь не унывает.
«Есть голова – прорвёмся», - говорит».
Мы слушали трофейный патефон
И трогали медали «За от-ва-гу».
Фронтовики неспешно пили брагу
И спорили, и пели в унисон...
Именно в бараке, в тесноте и бедности, среди таких же семей формировались наши жизненные ценности, характеры, здесь дети получали первые нравственные уроки: Мы мало знали о Боге, поблизости не было ни храма, ни священника, но родители сумели внушить нам понятие о Совести как мере нравственности, о сострадании. Ещё отрывок из поэмы «Искры памяти»:
День рождения
На тумбочке большой букет сирени.
Сварила мать похлёбку из пшена.
А говорили, карточки отменят
теперь, когда закончилась война.
Вздыхает мама: «Всё-таки Победы
мы дождались. Какой тяжёлый год!»
Соседка, сэкономив от обедов,
мне принесла подарок – бутерброд.
Я поняла: «Победа – как жар – птица!» –
и съела без остатка с маслом хлеб,
забыв с сестрёнкой Надей поделиться,
а, вспомнила – расплакалась взахлёб.
От старших – ни единого упрёка,
лишь утешения да добрый смех.
Но это стало для меня уроком:
не поделиться с ближним – тяжкий грех…
В детстве для меня ключевым словом стал родник. «Родник – природный источник, ключ, который зародился глубоко под землёй» – так мне объяснили в детстве родители. «Значит он родной?», – спросила я.
Моя мудрая мама: «А ты подумай.» Думаю… Понимаю: главное слово – род. Это корень многих важных слов: родник – природа – родина – народ – родня – родословная. Слова одного корня, родные, родственные слова. Я с восторгом ощутила это родство, о чём изумлённо сообщила родителям. А стихи написала много позже. В период безвременья, когда нас в очередной раз лишили великой Родины – СССР, и все, кому не лень, принялись шельмовать российскую историю, упрекать Родину за «слабость» и беспомощность, а продвинутые «демократы» заклеймили само слово «патриотизм». Вот строки из стихотворения «Завет»:
Заклинаю тебя, сородич,
Не забудь родные слова!
Не постичь «демократам» безродным
Тайну русской мятежной души:
Пока жив наш язык и природа,
Им народный задор не изжить!
С детства привыкла гордиться, что мы – уральцы. Помню, на побелённой стене над кроватью висела большая географическая карта. Мы, дети, любили отыскивать на ней Уральские горы, реки: Урал, Миасс, Волгу и, конечно, Москву и Ленинград. Кто знает, может, это и было патриотическое воспитание. Во всяком случае, любовь к Уралу – нашей малой Родине унаследовали от предков и дети, и внуки.
В семье всегда читали русскую классику, бережно относились к родной речи, ценили её самобытность и выразительность. Не случайно среди родственников многие служат на ниве просвещения. Мой педагогический стаж 38 лет; любовью, к российской словесности заражена дочь, филолог, кандидат культурологи, доцент, заведующая кафедрой литературы и русского языка ЧГАКИ.
О сбережении русского языка я написала стихотворение «Не растерять бы…» Вот строки из него:
Помнить бы наше родное, ан нет,
Всё недосуг, конъюнктура да лень...
Солнцеворот, а за ним – бокогрей.
Грозно грозой угрожает грозник.
Кладезь поэзии – русский язык:
родина – родич - природа – родник!
Не растерять бы родимых корней…
В другом стихотворении «Уберечь!» есть такие слова:
Мы, наследники русских гениев, –
Самобытны. На том стоим.
Слово Пушкина и Есенина
От «провайдеров» защитим!
Родные слова – своеобразные обереги. Ведь язык – тонкая и точная субстанция. Он интуитивно выражает не только образ мыслей и состояние человеческой души, но и отражает социокультурные процессы, говорит о зрелости и самосознании нации. Родной язык и природа помогают человеку сохранить достоинство и нравственность в самые лихие времена. Об этом строки из моего стихотворения «Провинциальные поэты»: «Незримая таится сила/ в родимом нашем языке./В нём отразилась вся Россия, / как Волга в малом роднике». Может быть, в этой незримой силе и сокрыта национальная идея, которую никак не могут придумать некоторые политики.
Я бы выстроила такую цепочку: род – природа – родной дом – родное слово и. конечно, Родина. И главное здесь – родное Слово. Вот они, наши родники, обереги народные, Это и мои родники, мои корни, без которых жизнь была бы пустой и бездуховной, и я не состоялась бы ни как учитель, ни как поэт.
Глубоко убеждена, что эти наши родники позволили советскому народу выстоять в Великой Отечественной войне. Именно поддержка глубокого тыла позволила нашей стране одержать Великую Победу над фашизмом.
Не факт, что главная Россия –
Внутри Садового кольца.
Алевтина Терпугова