Глава вторая из повести "Не такая"
До того незабываемого в жизни моих уже не молодых, по тогдашним меркам, родителей дня, когда бог послал им в моём лице позднего и любимого ребёнка, у каждого из них уже был за плечами богатый жизненный опыт и своя Одиссея. Особенно у папы Яна.
Момент моего появления на свет был выбран не самый подходящий, - в богом забытой дыре в Забалькалье, в доме, где писатель-демократ Чернышевский отбывал когда-то ссылку, о чём я рассказывала в предыдущей главе, - папка был уже в больших воинских чинах. Больших насколько, насколько позволяла "пятая графа", как, шутя, любил приговаривать папа, - графа национальности в паспорте...
В доме его родителей было идеально чисто и вкусно пахло клёцками. Мама моего Янчика, а тогда его звали Йосиф, плавно, но быстро передвигалась по дому, несмотря на необъятные размеры:
- Йоселе-Йоселе, и где ты вечно пропадаешь? - причитала моя бабушка, выискивая неугомонного самого младшего рыжего веснушчатого мальчишку.
- Все дети, как дети, а ты - скочим (сорванец – идиш), каких еще поискать!
- И что из тебя вырастет? Что тебе положить - лапшу или суп с клёцками?
Бабушка обладала невероятными достоинствами в виде необъятного бюста, вскормившего семнадцать(!) детей, непревзойдёнными кулинарными способностями, позволявшими ей из одной курицы готовить семь блюд, чтобы накормить всю свою семью, и огромной любовью и терпением, которые позволяли ей достойно содержать дом со всем этим выводком и мужем-сапожником.
Дед был честным и бедным, соблюдал традицию, искренне молился своему богу и любил пропустить рюмочку после трудов праведных. Он давно смирился с главенствующей ролью жены в доме, не вмешивался ни в какие дела, хотя бабушка искренне почитала мужа и подчёркивала важность его слова и его присутствия.
Типичная еврейская семья в типичном еврейском местечке в Белорусии. Нетипичным было лишь то, что из этого огромного количества детей вышло пять человек высшего комсостава Красной армии! Старший брат папы, - дядя Семён, - станет впоследствии одним из первых комиссаров конницы Будёного, о нём будут писать книги. Забегая вперёд, скажу, что папа будет стоять у истоков Звёздного городка. Один из старших братьев будет всю жизнь играть на трубе в Большом театре. А когда их городок оккупируют фашисты, то всех их, всю семью, всех, кто не уехал, не удрал, не призвался в армию, включая деда и бабушку, немец выведет на центральную площадь местечка и закопает живыми в большой, специально для этих целей вырытой, яме на глазах других местечковых жителей, за тех самых пятерых офицеров... По доносу. Я знаю, что сейчас на этом месте соорудили стелу в память о семье моего папки. Я там не была. Больше, к сожалению, мне ничего не известно.
Но вернёмся в тот день, когда бабушка безуспешно пыталась отыскать своего младшенького - Йоську. А Йоська, тем временем, прихватив из дома немного хлеба и сахара, спал на верхней полке поезда, уносившего его из родительского дома в такую желанную Москву! И вправду – "скочим".
В Москве в то время начиналось строительство метрополитена. Требовались рабочие руки, строительный материал, мозги. Йоська сколотил бригаду из такой же, как он сам, шпаны, приехавшей в Москву за счастьем и удачей, придумал способ очистки выжиганием старых заброшенных склепов на безымянных кладбищах и, поставляя строительные каменные плиты подрядчикам метрополитена, сумел заработать неплохие деньги.
Подавая документы в машиностроительный техникум на дневное отделение, ясно понимал, что если вместо Йосифа он назовётся Яном, его шансы на успех увеличатся...
Бог дал ему мозги. Я всегда шучу, что если бы у меня было хотя бы пять процентов его способностей, то я была бы уже Нобелевским лауреатом! Блестящий математик, музыкант, полиглот, - он за два с небольшим года экстерном закончил техникум и семнадцатилетним пареньком был принят на один из старейших заводов Москвы зам. начальника цеха! Тогда очень ценилось образование.
Московская жизнь бурлила! Мой Янчик сколотил один из первых джаз-бандов в Москве, попевал в оперетте, работал за двоих и... женился в семнадцать лет... В заводоуправлении выделили молодым заводскую квартиру. В этой квартире вырастут впоследствии мои старшие брат и сестра.
Сюда, в эту старую просторную квартиру из красного кирпича на Матросской тишине, и я однажды заявлюсь нанести визит папкиной первой семье, когда стану московской студенткой. Встретят меня по-разному... Сестра - сдержанно-вежливо, брат - откровенно-радостно, бывшая папина жена - настороженно-брезгливо, муж сестры - восторженно: "Посмотри, какая чудная у тебя младшая сестрёнка!"- что и послужило потом поводом для довольно холодного предложения бывать у них как-нибудь при случае...
Так вот, Янчик мой женился на очень красивой женщине, намного старше него и вскоре родил детей - мальчика и девочку - умных, как сам, и красивых как их мама. В то время шёл активный набор в сталинскую авиацию. Папка был молод, хваток, умён и имел отличную физическую подготовку. Его послали на учёбу в Вольское лётное училище - колыбель всех ассов нарождающейся советской авиации.
Уж и не знаю, какими такими пируэтами, но судьба круто вела моего родителя к каким-то невиданным в то время вершинам! Люди, окружавшие его в то время, с какой-то небывалой лёгкостью входили в историю! Папа летал в одной эскадрильи с Чкаловым, до его знаменитого беспосадочного перелёта, рос в чинах и в мастерстве. Даже после гибели Валерия Павловича продолжал очень долгую переписку с его женой. Перед отъездом в Израиль у меня хватило ума передать эту переписку в музей...
И всё бы было отлично, не случись один казус... Кирпичные стены квартиры, полученной папкой от завода, были очень тонкими, звукопроницаемыми, а он в то время просто бредил немецким языком! Я уже говорила, что папка был полиглот: ему хватало двух недель для взятия языка, но при условии полного погружения... Так вот, в то самое время он "погружался" в немецкий. А соседке за стенкой страшно приглянулась их квартира, тем более, что папа по ночам цитировал по-немецки Шиллера, ну просто, как немецкий шпион!
"Немецкого шпиона"-папку держали в Лефортовской тюрьме в одиночной камере целый год без суда и следствия. Водили на допросы, били, истязали. Он никогда мне не расскажет толком об этом периоде своей жизни, потому, что, выйдя оттуда чудом и чудом же уцелев, он даст подписку о неразглашении и будет своё слово держать... Только будет плакать, вспоминая свою "одиночку", уткнувшись мне в плечо лысой старой родной и любимой головой...
А в то самое время, как в Лефортово пытались сделать из папки "немецкого шпиона", военные начальники бравого рыженького талантливого майора стучали во все двери и таки достучались! На станции Взлётная по Люблинской дороге в Подмосковье формировался прообраз будущего Звёздного городка, и по счастливой фортуне над моим Янчиком сделали показательный процесс под лозунгом: "Невиновных мы не обвинаем!" и приняли на службу лётчиком-испытателем.
Страна неуклонно приближалась к войне. Перед самой войной Яна послали на учёбу. На этот раз - в Институт иностранных языков на военное отделение учить японский язык для будущей деятельности в качестве японского шпиона (шпиона-таки!). Для шпиона самое главное - ничем не примечательная внешность и - никаких татуировок, кстати! У папки внешность была самой заурядной, а вот татуировка была, - по глупости в молодости наколол на руке сердце, пробитое стрелой... Татуировку тщетно пытались вывести, но не успели... Да и учёбу закончить не успел - началась война. Но любовь к японскому языку осталась впоследствии на всю жизнь.
О военных дорогах папы и мамы я ещё расскажу, что знаю, попозже, когда настанет время воспоминаний о военных друзьях и встречах с ними, а сейчас я только хочу напомнить, что маму мою он повстречал, когда стоял на постое в хате её сестры на Украине. Мама уезжала за ним на фронт в составе лётной дивизии, - сначала по материальной части, потом стрелком-радистом. Они прошли вместе всю войну, прикрывая друг друга своими телами при бомбёжках, приняв для храбрости фронтовые сто грамм... Войну папка закончил подполковником:
- "Пятая графа!" - смеялся папка...
Было много всякого и разного - расскажу по ходу. А вот сейчас настало время объяснить, как же два моих голубка всё-таки остались вместе после войны: папа ведь был женат и в той семье росло двое детей...
Два любящих фронтовика, Ян и Маша, прошедшие всю войну вместе, увешанные фронтовыми медалями и с трофейными часиками в чемоданах, прибыли в Москву на Киевский вокзал...
- Сиди здесь и жди! Я - к семье. Мне говорили, что жена моя очень бурно не скучает с офицерами на вечеринках... Но я сам должен убедиться. Если всё так, как шепчутся, - я отдам ей всё, что имею, вернусь сюда и уеду с тобой на твою Украину!
Ещё поднимаясь по лестнице, он услышал шум пьяной оргии. Дверь открыл какой-то незнакомый офицер. Папкина жена, пьяная, выплясывала в одной немецкой комбинашке на столе, а несколько пьяных офицеров бурно поддерживали её вихляния и хватали её жадными руками... Папа, как в немой сцене, положил на стол деньги, часы, парфюмерию и, крутнувшись на каблуках, быстро сбежал с лестницы…
Когда мамочка, обливаясь слезами и не веря, что увидится со своим Янчиком ещё раз, увидела своё рыжее счастье, которое мчалось к ней, опаздывая на поезд, она уткнулась ему в грудь и не смогла вымолвить ни слова, только сжимала в кулачке два заранее купленных билета...
Потом были папины старания на Украине привыкнуть к гражданской жизни. Не очень-то получалось. Потом папку вызвали в Ленинград преподавать в Военной академии, но маме-хохлушке Ленинград не глянулся, а потом папке предложили с семьёй (он усыновил маминого сына от первого брака, моего брата Валерку) отправляться начальником на военный стратегический аэродром. Там я вас и оставила в конце первой главы, когда рассказывала о своём необычном появлении на свет.
(Продолжение следует)