Глава третья из повести "Не такая"
Одни из самых ранних воспоминаний детства связываются у меня с ярким и противоречивым образом моей бабушки по материнской линии.
Вторую мою бабушку - папину маму - мне узнать не довелось... Фашисты закопали её живую, вместе со всеми домочадцами, во времена оккупации в Белорусии. Я писала об этом в предыдущей главе. По словам оставшихся в живых папиных родственников, она была добрейшей души человек! Но вместе с тем, - строгая и решительная. Папа сохранил о ней самые нежные и тёплые воспоминания на всю жизнь...
Чего совсем нельзя было сказать о его взаимоотношениях с тёщей. Я, конечно, была ещё совсем несмышлёнышем, но и меня иногда озадачивал характер моей бабушки.
Вот я сижу в её маленьком уютном и чистеньком домике, построенном у нас в саду, и рисую или пытаюсь писать большими печатными буквами.
Здесь надо кое-что объяснить. Когда родители осели на Украине после демобилизации, папе было предложено стать директором военного завода, который располагался в пойме реки Днепр. Там впоследствии всё было затоплено - сотни процветающих сёл с плодороднейшими землями ушли под воду, уступив место огромному Кременчугскому водохранилищу! А перед этим великим действом "на низу", как это тогда называлось, и располагался папкин танковый завод. Жить новому директору с семьёй было негде и, посему, ему с женой, сыном 15 лет, маленькой, новорожденной в Бурятском крае, дочкой нескольких месяцев от роду, которая с трудом перенесла двухнедельный переезд на поезде из Забайкалья, мотания туда-сюда в Ленинград и обратно, и тёщей, которая не представляла своей жизни без младшей своей ( и единственно любимой ею!) дочери.
Жильё им выделили... в церкви, стоявшей тут же, рядом с заводом, на небольшом пагорбке. Церковь была старой, полуразвалившейся, непригодной для проживания. Но руки моей мамочки были сноровистыми, ухватистыми, работящими. Да и солдат давали в подмогу. Так что вскоре семья заселилась в эту необычную квартиру.
И всё бы было хорошо, да вот только - комары... Житья от них не было! А в это время на Украине, да и по всей Европе, шагала эпидемия полиомиелита. Дети сотнями заболевали этой страшной штукой, их нервную систему парализовывал коварный вирус, приговаривая тело к атрофическому полу-обездвиженному существованию... Несметное количество комарья "на низу" увеличивало шанс заболевания в разы.
Бабушка подошла к немецкой трофейной коляске в которой я должна была, по всеобщему замыслу, мирно посапывать, охраняемая и покачиваемая Альмой, - немецкой овчаркой специальной выучки по охране и игре с ребёнком, - и отпрянула со страшным криком:
- Воно померло! Немовлятко не дихає!* (укр. - Ребёнок умер! Он не дышит!)
И, накрыв меня с головой простынкой, села возле коляски, причитая, отмаливать мои ещё не существующие грехи... На моё счастье, в те же минуты пришёл на обед папа. Отбросив бабушку и простынку, схватил меня на руки, ринулся к самолёту, который находился в его ведении, как директора военного объекта, на небольшой взлётной полосе, проходящей тут же возле церквухи...
В Киеве, где он был, спустя уже пару часов, в военном госпитале, была зафиксирована клиническая смерть. Но потом что-то там не срослось с моим преждевременным уходом, и я осталась здесь, с вами, ещё на долгие-долгие годы...
На этой оптимистичной ноте папка получил от местных властей кусок болота (но в центре города!) и начал осушку и строительство огромного (как его широкая душа!) дома. А я вдруг, вопреки прогнозам врачей, пошла!
Стройка продвигаась семимильными шагами, уже заливали смолой крышу. Во дворе для смолы развели костёр... Никто не заметил, как я встала с расстеленного на траве одеяльца и поковыляла к такому интересному и манящему огню...
Кричать я не смогла из-за шока. Рука лежала на тлеющих углях и дымилась. Завыла Альма. Все бросились на этот вой и выдернули меня из дымящихся углей, куда я, видимо, упала, споткнувшись на слабых ножках. Я была без сознания. Сильно пострадала от ожога рука. Кожа на правой ладони практически отсутствовала - мне пересадили мамину кожу "из-под мышки". Долго, это я уже помню отчётливо, на большом пальце у меня была дырка, в которую я любила смотреть на солнышко... Ходить я перестала.
Я - ребёнок-инвалид. Хожу с трудом. В основном сижу и рисую. Рисовать мне тоже трудновато, - обожжённая до кости рука может лишь с трудом удерживать
карандаш. Бабушка живёт рядом с большим домом в своём маленьком, кирпичном, на одну комнатку с печкой, который папа был вынужден для неё построить.
Дело в том, что бабушка не общается с зятем-евреем и переступает порог его дома только в крайнем случае, преимущественно, когда он не дома: искупаться, помыть голову, пообщаться с любимой дочкой.
Я помню, как мама льёт горячую воду из кувшинчика бабушке на голову, моющей свои роскошные русые густые косы... Скорее всего, она была ещё очень не старой женщиной, со следами неимоверной красоты! Но одевалась она в длинные до полу юбки, телогрейку и никогда не снимала с головы платок. Так что присутствовать на мытье головы, как на каком-то таинстве, было для меня любимым и заманчивым занятием.
Вот они закончили с водными процедурами, и мама берёт специальный костяной гребень бабушки и начинает осторожно и с любовью расчёсывать её пышные длинные волосы... Бабушка сидит на табуреточке перед мамой в одной сорочке и кажется непривычно молодой и весёлой! Папы дома нет. Они воркуют о чём-то своём, чего я ещё не понимаю, со смехом и с любовью. Когда папа возвращается домой, бабушка уже у себя, чтобы не встречаться с "жидовской мордой"...
Самая большая беда бабушки - это то, что её любимица, в которую она вложила столько сил и души, решила связать свою жизнь с евреем! Бабушка - из обедневший семьи польских шляхтичей-дворян, она жуткая антисемитка! Её история заслуживает особенного внимания. Получив прекрасное по тем временам образование со знанием нескольких языков, бабушка нанялась в услужение к графу Бобринскому, знаменитому в те времена сахарозаводчику, владевшему огромными количеством земель на Украине, гувернанткой.
Уж не знаю точно, как (тайну эту знала только мама, а потом и я), но три моих старших тётки родились в его имении... Граф был уже в летах и хотел устроить бабушкину жизнь. А к бабушке - неимоверной польке-красавице - сватался , но несколько раз - безрезультатно, мой будущий дед, влюблённый в неё безумно! Дед хотел взять её замуж с тремя детьми и носить её на руках. Да так всё и случилоь. Дед был мастеровитым, весёлым, заводным, любил и "заложить за воротник". Но на бабушку молился. Так, в один прекрасный день, высокомерная гувернантка согласилась, тем более, что племянник графа уже начинал прибирать имение и заводы к рукам, и в любой день бабушка с детьми могла оказаться на улице...
Отца деда, то есть, моего прадеда, то же графское семейство выменяло на охотничью собаку в Орловской губернии, ещё во времена крепостного права. Так что дед был гол, как сокол, весел, балагурист и - безумно любил бабушку, которая относилась к нему, как к "быдлу". У них родились ещё четверо детей (двое близнецов-мальчиков умерли в младенчестве). Мама была последней, седьмой.
Бабушка семью свою, мягко сказать, не любила, деда ни во что не ставила, лежала на печи и читала французские романы. А дед делал по дому всё, - и стирал, и готовил, и деньги зарабатывал, и за детьми смотрел! Не удивительно, что начал пить лишнего. Бабка держала деда в строгости, деньги отбирала, и у него, я так думаю, другого пути не было, как податься в пролетарии...
Так они и жили: бабка ненавидела всю свою семью, кроме младшенькой - мамы, дед был председателем местной парт-ячейки, нередко "закладывая за воротник", дети росли неграмотными и лишёнными ласки. Кроме мамы. Маму мою бабушка, единственую из всех, выучила в техникуме, а потом и в институте (том самом, который основал ещё граф), вывязывая и продавая чепчики на местном базаре.
С мамой бабушка связывала свои чаяния о счастливой старости вдвоём с любимой дочкой, и кто бы мог предположить, что красавица-мама из всех её бесчисленных ухажёров выберет этого рыжего "жидёнка"!
Деда убили немцы во время оккупации, как коммуниста - расстреляли в лесу за городом. О тётках своих, - не очень интеллигентных, порой скандальных, порой злоупотребляющих самогоном. - расскажу отдельно попозже. А сейчас меня не оставляет чувство удивления перед "выбрыками" истории: граф Бобринский был прямым потомком Екатерины II (внебрачным правнуком) от её романа с графом Орловым. То есть, мои крикливые самогонщицы-тётки, детей которых мой папа помогал выучить и "поставить на ноги", и которые, так же, как и бабушка, не любили его только за то, что он - еврей, являлись прямыми потомками Екатерины! Какая шутка истории, какой "чёрный юмор"! Хорошо, что они этого не знали при жизни...
И вот я сижу у бабушки в её домике. Повторяю немецкие и польские слова, глаголы, спряжения... Для своих пяти лет я неплохо читаю и пишу карандашём. Пишу я актёру - главному герою фильма "Матрос с кометы": "Я тебя люблю. Не женись. Скоро я вырасту". Письмо это мама не отослала, как обещала мне, а хранила долгие годы.
Если я правильно отвечаю на вопросы, бабушка гладит меня по голове:
- Файна дытына! (укр. - Чудное дитя!).
Если же невпопад - подзтыльник и :
- Пся крев! Жидівська морда! (урк.- польск. - Собачья кровь! Еврейский выродок!)
К брату моему бабушка относится с большой любовью и нежностью. Он же не сын моего папы... Брат отвечат ей тем же. Я вот собираюсь у него спросить, да всё ещё не собралась: знает ли он тайну бабушки? И что он знает о том, что мама мне однажды шепнула?
Раз в месяц бабушка одевает "праздничное" платье с кружевами, красиво укладывает пышные волосы, печёт яблоки и раздаёт соседям ("святая женщина!") и уезжает на богомолье во Львов. Папа кайфует!
Потом бабушка заболела. Болела тяжело и тихо. Болезнь была неизлечима и протекала быстро. Папа хотел помочь лучшими врачами, лекарствами, операцией. Не принимала. Только когда стало уже не до гонора, брала от мамы болеутоляющее...
Мама кричала и плакала навзрыд! Она схватила кухонное полотенце и рыдала погрузив в него лицо...
- Мама, мамочка!
Я подъехала к ней на стульчике на колёсиках и тоже заплакала - было страшно... Мама оттолкнула мою руку и зарыдала ещё горше. Так я первый раз столкнулась лицом к лицу со смертью. Остального не помню. Скорее всего, меня берегли от стресса - я ведь ещё не ходила... Брат тоже плакал за бабушкой. Папа в тот день пошёл на футбол.
(Продолжение следует)