Дети о войне! Помним и Гордимся!

Татьяна Таша Васильева
Позволю опубликовать три работы детей... Мы счастливые - Дети наша память и Гордость.

XI Международный детский творческий конкурс художественного проекта «Мы – дети Атомграда!» 2015 года, г. Сосновый Бор

Тема: «Помню и горжусь!»



             «Мы все пошли к Попову Яру…»
 
(воспоминания очевидцев, переживших годы оккупации
села Кожля Курчатовского района)

Автор:
Булгакова Александра, 13 лет,учащаяся ДО «Славяне» МКОУ ДОД
«Дом детского творчества» г.Курчатова
Руководитель:
Немцева Людмила Николаевна,педагог дополнительного образования
МКОУ ДОД «ДДТ» г.Курчатова


 Зачем кому-то в битвах погибать?
Как влажно дышит пашня под ногами!..
Какое небо щедрое над нами!
Зачем под этим небом воевать?..

В краю, где все достоинства полны,
Прекрасных женщин ласковые лица…
Мне этот край до смерти будет сниться,
Край Тишины, священной Тишины…

Но долог путь, и яростны враги,
И только сила силу остановит.
Как в Тишину войти по лужам крови,
Меча не выпуская из руки?..

                М.Семёнова

                Глава первая.
_________________________
Немного статистики

Курская земля… Она в годы Великой Отечественной войны обильно была полита кровью солдат. Старики рассказывали: когда летом 1943 года после Прохоровского сражения на Курской Дуге пошёл дождь, то по улицам ближайших деревень шла потоком кроваво-красная вода1… 
В каждой курской семье своя боль, своя незажившая до сих пор рана, напоминающая об утрате: 143 321 курянин не вернулся домой с войны 2. В сентябре 1941 года наша область стала прифронтовой. А с конца сентября по начало декабря в результате генерального наступления фашистов на Москву, бои шли на территории края. К началу июля 1942 года Курская земля была полностью оккупирована3.
 
Весть о начале Великой Отечественной войны для жителей Иванинского района, как тогда назывался Курчатовский район, явилась тяжёлым ударом. Красная армия отступала. Мирные жители помогали отступающим войскам Брянского фронта, которые уходили с рубежа Макаровка – Фатеж на полосу обороны г.Ливны Орловской области – Касторное. По территории нашего района отходили дивизии 13-й армии.
Через населенные пункты Мармыжи, Костельцево, Николаевку отступала 6-я дивизия, через Лукашевку на Черницыно уходила 121-я дивизия, а через Новосергеевку на Любимовку шли войска 160-й.
3 ноября 1941 года гитлеровцы оккупировали район. Они установили жёсткий режим. За малейшее нарушение порядка – расстрел. Так, в пос.К.Либкнехта за самовольный уход с работы немцы на семь часов привязали к столбу двух подростков.
   Я хочу рассказать о тех людях, кому досталась нелёгкая судьба - жить в оккупации, растить в неволе детей, хранить очаг и родную землю.
   А поводом к этой работе послужил случайно найденный в архиве нашего музея видеоматериал из экспедиции 2002 года - разговор с удивительными женщинами Евдокией Устиновной Сироткиной и Ольгой Ивановной Дериглазовой, мастером знаменитого на всю Россию игрушечного промысла с.Кожля Курской области.

                Глава вторая.
_________________________________________________
«Мне казалось, что для нас всех конец света наступил…»

     Евдокия Устиновна в свою любимую Кожлю приезжала ежегодно к младшей сестре Любови Устиновне. В беседе о жизни, о былой славе родного села, о судьбах земляков возникла тема прошедшей войны.  Евдокия Устиновна вспоминала4 :
             «Всё село у нас такое: лепили игрушку, делали горшки, без дела не сидели. Да… Часто мы выживали с игрушкой… Даже в войну собирались с подругами, лепили, так легче было - за работой забываешь про страх. А тогда мне 16 лет было…»
             
              На осторожную просьбу рассказать о войне, сёстры заговорили разом5 :
«Дети, милые, не дай Бог войны! К нам беда пришла осенью 41-го. А наши мужики не успели уйти на фронт – перед самой войной большинство семей собирались переезжать в Донбасс, куда и отослали все документы, а военкоматы отказались кожлянцев призывать… Так и остались дома… А немец так быстро продвигался…Они стояли в  каждой хате. А мы, хозяева, на земляном полу… Чего только не натерпелись! Разве всё расскажешь… Но война – войной, а человеческое иногда пробивалось даже у немцев.  Может потому нам и запоминались мелочи, что фашисты редко думали о нас, как о людях. Мама наша рассказывала случай такой. Нас, детей, у неё много было, в углу на соломе сидели мои сестры, братик 4 лет и брат Алёша, уже подросток. Немцы чай с сахаром пили в хате. Вот один из них и кинул кусок сахара им в угол.  А другой говорит: «Что ты им как собакам кидаешь, они дети». Стыдно стало немцу, оправдывался перед своими, мол, плохого не хотел. А потом один из них подошёл к маме и попросил посуду, сказал, что не может больше смотреть, как мы голодаем. Немец помогал только тогда, когда никто не видел, стыдился что ли, что человек.
               Всякое было в войну… Вот Евдокию приметили немцы: молодая, красивая, и в хату пришли. Беда хуже не бывает… А брат Алёша, чтоб спасти сестру, выбил окно. Немцы всегда опасались партизан, ведь кругом лес. Пока они выясняли кто да что, Евдокию спрятали…

            А зимой 43-го года уж наши близко были: и мы, и немцы знали это. Совсем плохо стало. За мужиками, стариками, мальчиками следили строго, заставляли шлях чистить от снега, копать укрепления. Что делать было нашим мужчинам: семьи рядом, приходилось подчиняться. Обложили нас со всех сторон. Пулемёт установили на бугру, стреляли постоянно - наших солдат всё ждали. А это как раз напротив хат. Вот мы и прятались в погребах, детей спасали… А ведь февраль, земля промёрзла… Мы сутками в земле сидели.
            Немцев этих была горстка. Предупредить бы наших, ведь они ничего не знали, что делалось в Кожле, тогда б быстро освободили, да нельзя было никак: ночи были в то время такие лунные, такие видные, что всё как на ладони, невозможно было перейти поле – нас предупредили, что за это расстреляют всё село.
            Помню, согнали в наш двор всех мужиков и ребят. Когда пошёл разговор, что собирают мужчин, к нашему Алёше подошёл какой-то немец и сказал, чтоб брат спрятался в кустах. А родной дядя Кузьма и племянник Семён вместе со всеми… Сказали, что шлях чистить нужно, но повели к Попову Яру. Село как вымерло - беду ждали. Хаты немцы запалили: горела Кожля вся, не было места куда спрятаться.  И мне казалось, что для нас всех конец света наступил: так было страшно… Нашего отца немцы работать в лесу заставили. Стемнело. Отец просится домой, а немец говорит: «Сиди тут - жив останешься».  Так и было…      
           Пришли наши утром, как раз 23 февраля было. Стало известно, что расстреляли наших мужиков, 51 человека.  Какая тут радость – горе кругом, стоны и слёзы по убитым… Выжили только двое: Руденко Сергей Дмитриевич и Федоткин (пусть простит он меня, никак не вспомню как его звали, только по подворью). Сергей Дмитриевич долго потом жил, а вот другой встретил наших и сразу помер – отморозил прострелянные ноги. Страшную морозную ночь пролежали они под трупами в крови, мёртвый на живом: немцы расстреляли, а потом ещё и штыками добили. 
           Времени много прошло, но не помню я зла. Разные они были, немцы: кто спасал - тот же и убивал. Ведь тоже – люди…  Вот игрушки нашей не стало – и Кожли не стало… Никого ж-то не осталось. Никого… И не только у нас: вон вокруг деревень почти нет. Как после войны…  Ведь нет мест на всей земле краше наших!.. Божьи земли… Господи!.. Детки, посмотрите: ведь это же рай!.. Пустынный рай!..»
          И Евдокия Устиновна долго-долго смотрела на родные бугры, лес, дорогу…
          Я смотрела видеозапись. Было стыдно за всех нас, молодых и сильных, живущих рядом, что погубили, не сберегли  для такого светлого человека, как Евдокия Устиновна, её «рай» - лучшее место на земле.             

                Глава третья.
______________________________
«Мы все пошли к Попову Яру…»

     Ольга Ивановна Дериглазова7 во время войны жила с семьёй в Кожле. Вот что она рассказала:
             «Когда начались бои, жители села помогали отступающим солдатам, копали окопы. Военные, будто виноватые, шли по селу, обещали скоро вернуться. Но мы-то понимали, что ничего не поделаешь, изменить ничего нельзя.
В это время я жила с сестрой Ульяной и племянницей Машей. Мужа забрали на фронт, а перед самым приходом немцев родился сын Коля.
             Помню, пришли фашисты в село, зашли в хату, влезли на тёплую печку прямо с оружием. «Как бы ничего не взорвалось»,- боялись мы. Но ещё больше нас пугало то, что как бы не было домогательств со стороны немцев. «Оля – баба, а мы с Маней – девушки», - беспокоилась Ульяна. Чтобы избежать приставаний, приходилось одеваться похуже, мазать лицо сажей, а одежду – навозом.
            В начале оккупации на нашем краю было много живности в хозяйствах. С приходом немцев ничего не осталось, были истреблены куры, немцы поели коров и овец, отняли припасённые на зиму продукты, разорили дворы. Мы начали голодать. Как-то немцы пришли за продуктами, а ничего съестного в хате не было. Ульяна тогда сказала: «Стреляйте, ничего нет!»
               
         Месяц простояли немцы в хате, и месяц я просидела на табуретке, склонившись над люлькой с маленьким сыном: боялась, как бы они ничего плохого не сделали ребёнку. Немцы иногда сочувствовали: «Матка, какао, молоко надо!»
            В феврале 43-го года перед их отступлением, когда Кожлю запалили, я побросала что успела спасти из горящего дома в погреб, думая хоть что-то сохранить, оставив кое-какую одежду для ребёнка и одеяло, чтоб укрыться, потому что немцы, стоявшие у Натахиных, планировали даже вывезти всех жителей за 12 километров и расстрелять.  «Хоть по пути удастся не замёрзнуть ребёнку», - думала я, надеясь на оставшееся одеяло.
           Эти дни почти никто на улицу не показывался, сидели тихо, окна закрыли. В дырку между ставнями глядим, как дежурный смотрит в бинокль на Костельцево. Советская разведка подошла совсем близко. Молодой немец, лет восемнадцати, увидел наших, испугался, прибежал к нам в хату прятаться под лавку.
- Пан, что он? – спросили мы у другого немца.
- Он первый раз на дежурстве, а русь – вот он, - растолковал тот, показывая в сторону поля.
       Перед уходом из села фашисты собрали мужиков, якобы для того, чтобы те помогли сделать заграждения, но на самом деле их повели на расстрел.
      Папироски дали закурить перед расстрелом. По 17 человек приводили стрелять. Серёжку Руденко ранили в руку. Борисков вылез на Яр и там замёрз, раненый, - зима была холодная. Одного пятидесятилетнего мужчину ранили в ногу, он лежал, уже замерзал. Звали его Бескаравайный Николай Павлович (из Федоткиных – авт.) Когда разведка подошла, он говорит: «Выручайте, я не один». Думал, что ещё живые есть. Когда Серёжку повели по селу, разбираться свой или нет, выбежала женщина, закричала: «Это наш!»  А он как неживой, остолбенелый, но узнал её, сказал: «Мария, мужиков не жди!» Потом военные разрешили: «Женщины, идите мужиков заберите!»
       Мы все пошли к Попову Яру…
Васька, муж Веры Мармыгиной, лежал мёртвый, укрыв лицо варежкой. Ваську везти надо, а она села на санки и встать не может… Много женщин тогда заболело сердцем - ложить было некуда: не сгорело две-три хаты всего, а село было на 300 дворов. Пыжиха Колю своего привезла, а у него ещё кровь течёт… Плач стоял по селу такой, что я затыкала уши, а он всё продолжал слышаться.
      Похоронили мужиков в общей могиле вместе с убитыми во время штурма села воинами. В той же могиле похоронили и двух женщин, случайно погибших в это время. Одна из них, Козикова Наталья, побежала за водой для детей, и в неё угодила случайная пуля. Сейчас на месте братской могилы поставлен памятник, написаны имена погибших воинов, но почему-то нет имён расстрелянных односельчан.
      Пришли в село наши. Сиднева Ольга прибежала: «Девки, котелки звенят – наверно, наши». Вышли, прислушались. Военные сели на завалинку, один подошёл к нам: «Здравствуйте, родимые!» Спросили про полицая, а он спрятаный у Полотая на хате был. Полицай у нас  плохой был, «загадывал» на работу, сам искал её для нас: всю зиму заставлял шлях чистить от Макаровки до Мармыжей, чтоб немцам лучше воевалось, не скрывал людей. Один он был такой на всё село.
        Наши... Радист на завалинке передаёт что-то, а мы сидим, слушаем: «Красный посёлок прошли. Рыков, Кочетень. Во Льгове долго бились…» Господи! А для нас их голоса - как чистой воды напиться…
      Наши дальше пошли… Есть в селе было нечего, разруха… Пришло время делать игрушки и возить по деревням в Фатеж, Льгов, Конышевку, Дмитриев – туда, где люди меньше пострадали. Одну игрушку обменивали на 8 картофелин. Так и выживало село в военное время. Грудного ребёнка бросала с сестрой. Оставлю немного молока и ухожу. Спереди кошелку яиц несёшь, а сзади – полмешка картошки. За 25 километров ходила. За пазухой выменянное молоко несёшь для мальчика. Ночевать приходилось где придётся. Но мальчика так и не спасла, умер он сразу после войны: всё самое страшное дети наши видели, откуда у них силам взяться жить…»
            Такого красивого и чистого человека, как Ольга Ивановна, редко когда встретишь. Эта женщина великой души. Она часто принимала у себя детишек. Огромное ей спасибо за неисчерпаемый кладезь мудрости, доброты, терпения, который она расходовала на детей, обучая не только ремеслу, но и воспитывая любовь к людям, гордость за предков, ответственность за свой труд.

                Глава последняя.
_________________________
Не имеем права забывать!

     Победа в битве под Сталинградом позволила нашим войскам перейти в наступление. Усилиями Армий Центрального и Воронежского фронтов, зимой 1943 года была освобождена часть Курской области, образовав как раз тот самый Курский выступ, за который  летом будет идти жесточайшее сражение, названное Курской Огненной Дугой.

      Полностью от фашистов Иванинский сельский совет был очищен 26 февраля 1943 года.    
       С начала войны в составе Советской Армии сражались более 10 тысяч уроженцев нашего района. Четыре земляка из них – Герои Советского Союза. Это П.П.Артёмов из д.Бородино, В.Ф.Башкиров со ст.Лукашевка, С.А.Лобусов из с.Загрядское (получил за освобождение Рыльска) и А.М.Ломакин из д.Кожля (он повторил подвиг Матросова и закрыл своим телом дзот).
         
      Семьдесят лет прошло с тех пор. Совесть и долг перед живыми стариками и павшими воинами не должны позволить нам забыть эту войну.
В сентябре 2015 года я и мои друзья приехали в с.Кожля для того, чтобы побывать на могиле расстрелянных кожлянцев, убрать территорию, покрасить оградку...
Мы долго сидели у памятника, рассказывали о трагедии села, сходили к Попову Яру... Уже не осталось в селе очевидцев тех страшных лет, но память осталась.


ИСТОЧНИКИ ИННФОРМАЦИИ


I.  Материалы экспедиций ДТО «Славяне» Дома Туризма г.Курчатова:
1.  Свидетельство Цыкиной Елены Станиславовны, 1949 г.р., жит. г. Курчатова Курской области
2. Свидетельство Сироткиной (Кармановой) Евдокии Устиновны, 1924 г. р., жит. г. Москва 
3. Свидетельство  Воротынцевой (Кармановой) Любови Устиновны, 1930 г. р., жит. с. Кожля Курчатовского района  и  Сироткиной  Евдокии Устиновны, 1924 г. р., жит. г. Москва
 4. Свидетельство Ольги Ивановны Дериглазовой, 1912 г.р., жит. п.Лука-шевка Курчатовского р-на

II.  Материалы архива Курчатовского городского краеведческого музея

III. Литература:
1. «История Великой Отечественной войны в документах и судьбах (по материалам Курской области)». Н.В. Сухомлинов. «Слово о книгах памяти и гордости».  – Курск, 1995 г. 
2. И.Г. Гришаков. Курская область в годы Великой Отечественной войны. В книге «История Курской области». – ЦЧКН, Воронеж, 1975 г.


               Этот рассказ я услышала от своей бабушки...


Номинация: Лучшая литературная работа
Название работы: Живые воспоминания
Фамилия, имя, возраст автора: Сунгатуллина Алина, 15 лет
Педагог: Николаенко Ирина Васильевна
Муниципальное бюджетное общеобразовательное учреждение «Средняя общеобразовательная школа №6»   г. Курчатов ул. Садовая 25 – 21
alina..sun@mail.ru


22 июня 1941 года. Жаркое летнее утро. Настя сидит на берегу речки и наблюдает, как утка учит своих маленьких утят плавать. Девочке очень нравится каждое утро провожать их к речке, подгоняя хворостинкой,  а потом, сидя на бережку, опустить ножки в воду и качать свою любимую куклу Маруську.  Маруську ей подарила любимая тётя Мария, привезла с ярмарки. Да и какая она тётя, только – только исполнилось шестнадцать, а Насте  уже  пять лет.  Мария  как старшая сестра: и косу заплетёт, и книжку со сказками прочитает, и буквы начала учить  складывать. Что-то засиделась Настенька, пора домой, надо маме помочь в огороде, да и с младшим братом Ванечкой посидеть. Он стал таким шустрым, того и гляди  залезет куда-нибудь.
Но вдруг как-то шумно стало вокруг. Пробежала бабушка Просинья, а у самой слёзы катятся,  за ней - дед Никанор, и тоже какой-то мрачный. Наверно, что-то случилось. Подхватив Маруську, Настя побежала домой. Ещё во дворе услышала, как  громко голосят бабушка, мама. А отец с дедом курят одну закрутку за другой. Так в дом вошло слово «война».
Вскоре и опустело в доме. Отец ушёл на фронт  ещё в июле.  Письма писал редко.  Но исправно. И по вечерам мама читала им с Ванькой отцовские письма. А в ноябре письма перестали приходить. В деревню вошли немцы. Прошли танки, за ними шли немецкие солдаты в зеленых мундирах, кованых сапогах и с автоматами на груди. Они стали устанавливать свои порядки, грабить и убивать людей. Угнали в Германию любимую Настину Марию. Как же плакала Настенька, прощаясь со своей любимицей. Дом заняли немцы, а ей с мамой и Ванечкой пришлось перебраться в подвал. Насте так хотелось на улицу, но мать не выпускала, боялась, как бы не сразила шальная немецкая пуля. Только Маруське могла Настя рассказать самое сокровенное: как не хватает ей Марии, как хочется прижаться к небритой отцовской щеке.
 Пришла зима. Жить стало еще труднее, мучил голод и холод, не было еды, а  зимнюю одежду забрали немцы. Насте всё время хотелось есть. С нетерпением  ждали наступления весны. Весной перекапывали картофельное поле, и мама пекла лепёшки, они казались такими вкусными. А ещё сушила свёклу, заливала кипятком, и с Ванечкой Настя пила эту сладенькую воду.
А на столе у немцев  всегда были невообразимые деликатесы:  колбаса, грудинка, шоколад. Всё это Настя видела, когда вместе с мамой приходила наводить порядок.  Немцы, конечно, разные были. Кто на тебя, как на щенка, смотрит, норовит пнуть, а кто заговаривает, пытается шоколадкой угостить. Именно таким был Ганс.  Он любил показывать  фото своей семьи, детей. Ему казалось, что  Настя с Ванюшей  похожи на его детей, и угощал их шоколадом и мармеладом.  А через какое-то время отозвал мать и тихо сказал: «Хозяйка, я знаю, что ты прячешь хозяина. Скажи ему, чтобы сегодня ночью ушёл, гестапо будет зачистки делать». И действительно, несколько недель назад, ночью, пришёл отец. Он попал в окружение, был ранен, удалось бежать.  Мать прятала его на чердаке, куда немцы редко заглядывали. В ту же ночь отец ушёл в лес.  А наутро заявились гестаповцы, но никого не нашли. А всех, кого находили в запертых изнутри домах, сараях убивали, на месте.
Лето, 1943 год. Настя сидит в подвале, прижав к себе Маруську.  А  на улице какой-то странный  страшный гул. Рядом мама с бабушкой  истошно молятся. А молились они за победу на Прохоровском поле, отзвуки которого и слышала Настя, прижав к себе Маруську. А вскоре и фашистов прогнали. Настя с мамой и Ванечкой вернулись в свой дом. В мае 1945 года возвратился домой отец,  встретивший Победу в Праге. А вскоре из Германии и Мария приехала. Как радовалась Настя её возвращению, обнимала, целовала, не могла от неё оторваться. А какие два платья привезла ей в подарок Мария! Настя таких никогда и не видела. И только спустя годы узнала, что  в Германии на Марусе были проведены медицинские опыты, после которых она не смогла иметь детей.
Этот рассказ я услышала от своей бабушки,  Барковой Анастасии Павловны. В этом году ей исполнится 79 лет. Она может не вспомнить, что с ней было  вчера, полгода назад. Но воспоминания о той, страшной войне, не теряют остроты, вселяют страх и всегда вызывают слёзы.

Антаков Евгений, 8 лет. - пусть  шероховаты, но смысл...
Литературная работа на тему  «Помню и горжусь»

Мне только семь

Мне только семь и я не видел боя,
Солдат в атаку за собой не поднимал,
Не просыпался от сирен воздушных воя,
И голода блокадного не знал.

Я никогда не слышал взрывов грохот,
И пули свист меня не догонял.
Не видел деревень сожженных окон,
И папу на войну не провожал.

Я танки видел только на картинке,
На самолете к морю, а не в бой летал.
Я не терял друзей, родных и близких,
И ужасов войны не испытал.

Мне только семь, и все пути открыты,
И я могу объехать целый свет.
Но миллионы жизней отданы за это,
В пылу тех огненных военных лет.

В свои семь лет я голову склоняя,
Героям - победителям «спасибо»  говорю.
За то, что никогда не видел боя,
За детство мирное я их благодарю.