Без пушкина нельзя!

Заречанский Станислав
Заречанский Станислав
Г.Новосибирск 630040 ул.Кубовая 29 кв 2
stanislav-zarech@yandex.ru


Цикл: Без Пушкина нельзя…


Без Пушкина нельзя….
Метель ласкает душу,
И за окошко взгляд
Несется безоружный…

Без Пушкина нельзя….
Смотрю, а сердце плачет
«Все в ней»: душа…наряд,
Люблю…и не иначе…

Без Пушкина нельзя….
И как не вспомнить Бога,
У каждого своя
И до него дорога…

Без Пушкина нельзя….
Как прежде, самовластье,
Вонзает якоря,
В народ, в стремленья, счастье.

Без Пушкина нельзя….
Коль ты поэт, коль честен…
Не зря же говорят:
«А Пушкин!? -  Много чести! »

Без Пушкина нельзя….
Стою на Мойке, плача.
И Питер в тон, слезясь…
                И сердце снова скачет.

                Без Пушкина нельзя….
                « Очей очарованье…»
                По строкам взгляд, скользя,
                Вновь  Пушкина встречает.
               

В ГОСТЯХ У ПУШКИНА

У Пушкина не встретил я планшет
На письменном столе в два, (что ли?) метра.
На полках книг, сложить коль, с – километр.
Пыль вековая, кажется, уже.

У Пушкина не встретил я айфон,
Вай фая нет и за окном не слышно
К дворцовой, проезжающих, карет.
У Пушкина в квартире – неподвижность.

У Пушкина и трубка не дымит.
Нет гаража и нет в нем Мерседеса.
На «сотовый»  никто на позвонит.
У Пушкина в квартире много места.

Но нет джакузи и других удобств.
И здесь давно не зажигают свечи,
У Пушкина в квартире будто лечит
Тебя  деталь любая – стол и холст.

А был бы жив, он верно б наводил
Свой свежий взгляд на мысли и на власти,
Наш Пушкин в гости б к Путину ходил,
На Бентли б ездил, был с женою б счастлив.

А если б довелось ему стрелять,
За то, что честь и совесть замарали,
Его б смогли за сутки – подлатать,
Дантесу срок скорей всего бы дали.

Но нет поэта в мире, где в метро
С рекламой и его висят портреты.
Красавиц, если честно, перебор.
Не редкость Пушкинисты и поэты.

Проносятся на тачках Натали,
Делишки грязные вершат Дантессы.
И только мысль, что: «НЕ УБЕРЕГЛИ!»
Уже два века не находит места.



 


                МОЙ ПУШКИН

Есть такие вещи на земле  – незыблемые, может быть , истина которую знают все и которая не требует доказательств.
Пушкин?! Что для меня Пушкин, у каждого поколения есть свой сленг, фольклор, обиходные выражения, что ли. В моем школьном возрасте, особенно когда не знаешь что ответить, ходило выражение – Я что, -  Пушкин?! Или – спроси у Пушкина, реже – Пушкин знает. Может быть, это и есть истина.
   Спустя много лет, когда я оказался в его кабинете последней квартиры на Мойке 12ть, увидев обилие стеллажей и тысячи книг, письменный стол и незаконченные рукописи – я понял все его зрелое совершенство, его рабочий интеллект. Наверное, Пушкин знал все, или догадывался.
В школе мне попался интересный педагог по литературе. Церемониться Татьяна Михайловна с нами не стала, объявив, что будет ставить по «пятерке»  за каждое выученное стихотворение Пушкина.
     Благодаря этой частной инициативе я наколотил достаточно пятерок, чтобы вылезти из категории троечника и у меня в аттестате стояла твердая четверка.
   Потом в поздней юности я вдруг стал писать стихи, как Пушкин! Казалось мне. Тогда я еще не понимал, что Российская словесность уже не нуждается в новых Пушкиных и таких как я – по России очень много.
       В ХХ1 веке все равно человек знает или догадывается  больше чем в 19м.
       В том, что человечество не одно разумно во вселенной  и душа не умирает вместе с телом,  я догадался, собрав  опыт очевидцев.  Можно прийти к разным истинам и логически. Впрочем, не хочу вдаваться в подробности, есть люди, которым всегда хотелось жить на трех китах и быть пусть и дальним родственником обезьян.
      Наверное, Пушкин был тоже авантюристом,  когда приснился мне ночью. Может его душу заело,  себе внушил: будто  в прошлой жизни – я был Пушкиным! Встреча была не долгой. Он подошел ко мне близко и  вспыхнул! (ну во сне можно проделывать и не такие штуки) – мне показалось – что подожгли несколько …рамм пороха. Потом, улыбнулся, раскланялся и был таков. Я пробовал разжечь в себе тоже самое, но пламя было слабоватым.
     Может быть, это было благословление?! Но мысль – Я это -  Я, а Он это - Он в ту ночь засела в меня прочно. И я перестал писать как Пушкин. Наверное, это был плацдарм, с которого либо стартуешь вверх и находишь свой стиль, либо остаешься в стране любительства и так и не вырастаешь из старых форм. Хотя пишешь, пожалуй, как Пушкин!
     Потом была долгая разлука с Пушкиным. Конечно, о Пушкине по прежнему говорили.  Пышностью отметили 200летие его рождения. Пушкин был везде. Но знакомство с Пушкиным все же носит скорее энергетический характер. По крайней мере, у меня. Вот так вот возьмешь томик его стихов – прочтешь парочку, а в тебя уже попали все его литературные пласты и главное – живая энергия.
    Мой город третий по величине в России. Но он молод и не настолько богат памятниками. Когда я увидел в заельцовском парке бюст Пушкина, то стал частым гостем. Значение парк в Сибири - это не то же самое что в Москве или Санкт-Петербурге.
     Плечи и голова Пушкина стояли на кирпичном кубе, зашитом фанерой в сосновом бору в десяти метрах от дороги. Лицо его весною белили известью. Но потом парк пришел в упадок. Чертово колесо заржавело и встало окончательно. Сквозь асфальтированные площадки полезла сорная трава. В парке в основном катались на велосипедах летом и на лыжах зимой. А Пушкин с каждым годов становился хуже. Почернел. Кто-то ему нос отбил. Стали отваливаться куски с головы. Фанеру оторвали. Лишь высокие сосны казались вечными.
     И все же об этом узнали, то ли Пушкинское общество, то ли…ну вобщем Пушкина спасли – перенесли его на площадку Пушкинского лицея, отреставрировали и водрузили на нормальную платформу. А прежняя кирпичная кладка в бору так и осталась стоять.
     К тому времени я уже стал театральным режиссером. У меня был студенческий театрик в Университете и один из студентов с кинооператорского курса решил снять игровой фильм. Тогда мне и пришла в голову идея о дуэли Пушкина и Дантеса. Студенты загорелись, порылись в наших гардеробах, и нашли костюмы. Нашли также на роль Пушкина, Дантеса и Натальи Гончаровой актеров и двинулись в сосновый бор. Благо там было много развалин более или менее, пусть по Сибирски отражающее несовременность.
     Мой студент, впрочем, как и я был человеком артхаусных взглядов, и фильм ставился нестандартно. А именно – современный фотограф пришел в бор, фотографировал белку, а снял случайно сцену дуэли.
     Снимать решили у бывшего бюста Пушкина. Но актер, похожий на Пушкина не приехал. Студенты – народ свободный. К тому же, как обычно, куча обстоятельств. Как снимать без Пушкина?
     Кстати, Наталья Николаевна не нашла обувь. Как и Дантес. Но у нас был пистолет, который мы выпросили в музее Пушкина в Пушкинском лицее. Одежда: китель на Дантеса, рубашка на Пушкина, платье для Натали…Вообщем, мы стали жарить на костре сосиски, и кто-то сказал, что я смахиваю на Пушкина. То, что я не кудрявый и у меня нет баков – вопрос решили быстро. Облили волосы минералкой и пошаркали их руками. А баки сделали из моих же волос, обрезав их с зади и приклеив по вискам клеем: « момент».
     Так и сняли – меня с баками из моих волос, Наташу в современных сапогах, а Дантеса в кителе и кроссовках.
     И вот я в Питере. На Мойке 12ть. Ели сдерживаю слезы. Когда заходил в музей квартиру Пушкина, то во двор выскочила  зареванная школьница. Ее успокаивали подружки. Она все повторяла: «Не знаю, че я плачу. Все было почти 200лет назад. Вот дура! А я реву!»
     Я тоже хотел плакать. Если на кого-то действует служба в храме или внезапно проснувшаяся совесть. То мой храм, по-видимому, был здесь на мойке 12ть. Именно здесь мне хотелось плакать, исповедоваться, просить. Хотя я тоже не знал ни Пушкина, ни его жизни. И случилось все это более чем 200 лет тому назад. Через несколько минут я сам выскочил из музея и уже бежал по набережной Мойки, чтобы найти выход к реке и умыться.
    Мойка в 2014 г поднялась. Верхние ступеньки были в воде. Волна била по ним, стучала будто сердце. И только плавающие утки крякали по обычному – домашнему.
    Может быть, душа Пушкина дежурила на той квартире? Может быть, атмосфера тысяч людей посетивших эту квартиру была намолена. Но квартира Пушкина на мойке 12ть – точно храм!      Страшно думать, что в этих комнатах, где бурно кипела жизнь – было много маленьких детей; огромный кабинет с книгами, столовая с большим столом, детская, и комната первой красавицы северной столицы: как, вдруг, погас свет, воцарился траур…    Пушкин, как писал Тургенев, который бежал за каретой увозящей труп, пока она не свернула за углом,  «закончил свой земной путь раз и навсегда».
Наверное, Гоголь интуитивно догадывался, Что Пушкин все знает, когда пришел к нему за идеей Мертвых душ. Я тоже пришел…. Может быть потому, что у меня в столе лежит сотни рукописей. Все они начаты и не дописаны. Начаты, потому что талант невозможно зарыть и он требует раскрыть ту или иную идею. Брошены, потому что с наступлением цивилизации все время уходит на суету, да и вера в написанную книгу как таковую – засела как сорняк в окрепшей, неокрепшей литературной душе.
     Я сам, смотрю больше кино. Слушаю аудио книги. Читаю мало, в основном себя, нежели других. Зато сколько книг написано, если собрать воедино все сообщения в социальных сетях. Эта переписка, порой пустая, и заменила мне литературную жизнь. То, что у Пушкина не умещается на стеллажах, может уместиться в зримой папке на мониторе. А чтобы перевезти текст на русский язык, достаточно найти «переводчик». Но я у Пушкина на мойке 12ть. Мне хочется плакать. Мне хочется верить, что писать никогда не поздно. Страшнее не написать, при наличии тем и идей, бьющих, что волны Мойки о ступеньки моего возраста…

На смерть Поэта

 А завтра Пушкина убили…
Восьмого, точно, февраля,
Не в Лондоне на Пикадилли,
А там где Русская земля,
Совсем не близко от Парижа,
И от других чужих земель,
И к черной речке  будет ближе,
Санкт-Питербурская  дуэль.
Где снег у Комендантской дачи,
Краснеет и по наши дни,
И воронье  над рощей плачет,
А сердце, в ком он жил,  саднит.
А мы осколки подбирая,
Его разбившейся души,
Как будто бы ключи от рая,
Его таланту подражая,
Как Пушкин написать спешим!

 "Учитесь властвовать собою…»   

  МНЕ СНИТСЯ ПУШКИН….

Мне часто  снится Пушкин по ночам,
Какое счастье, если снится Пушкин!
Мы рубим неприятеля сплеча,
Стреляем по врагам из сотен пушек.

На конях мчим, карабкаемся ввысь.
Он часто за собой ведет гусаров,
Во сне я проживаю чью-то жизнь,
И много в ней чернил, штрихов, помарок…

И в жизни Пушкин дорог для меня,
Сегодня погибает ополчение
На, двадцать, века, первого, полях.
Скрывая правду, крысы жрут печенье.

  Россию вновь пытаются чернить.
Воскрес фашизм и много в мире боли.
В Донбассе день и ночь идут бои,
И в интернете оживились тролли.

Но главное, торжественную ложь
Приспешники ООН несут в докладах,
За ручку я хватаюсь, как за нож.
Слова мои похожи на снаряды.

Но снится Пушкин, вторя: «Не спеши!
На форумах Дантесов будет много,
Служение иное у души:
Работой аккуратнее со слогом…»

И я, проснувшись, снова начертав
Свой грозный стих, вычеркиваю фразы
Где грубый мат, где был и я не прав,
Смешав талант с очередной заразой.

А где-то гибнут люди на войне,
Рука, коснувшись клавиш, тоже плачет,
И белый лист, что за окошком снег
Шрифтами вдруг исписан и испачкан.

А лирика, пусть для мирских утех,
Копируют художники природу.
Я для защиты свой настроил цех,
Для торжества Российского народа.



                НОЧЬ БИБЛИОТЕКИ или ДОМИК В КОЛОМНЕ

      Я шел по улице большого сибирского города. Почему шел?! Катился! Сейчас все катаются – на роликах, на досках для скейтборда, велосипедах. Точнее катился. Но мне казалось – летел.  А город будто двигался мне на встречу в африканском модерновом рэпе! Сейчас многие делают так – одевают наушники и в путь! Иногда это чревато – можно не услышать в маршрутке, когда к тебе кто-нибудь обращается. Опасно, если тебе сигналит автомобиль. Но это здорово – жить, когда в твоей голове звучит музыка!!!
     Знаете, когда живешь в мегаполисе – раздражают люди, которые переходят тебе дорогу, путаются под ногами, наступают на пятки. Люди разные, ритмы тоже у людей разные. В основном это  ритмы судорожные. Конечно не такие, как скажем, в столице, но тем не менее.
      Под 29дюймовыми колесами - покрышками моего спортивного велосипеда хрустела, застывшая под вечер, смешанная со льдом грязь. Есть своего рода романтика  - почувствовать себя на  Хардтейле  (от английского hard «жесткий» и tail «хвост») как на коне. Отсутствие заднего   амортизатора, жесткость схожая с седлом, возможность использовать пересеченную местность -  все это мне нравилось. Нет, не для  стрит байка или кантри-кросса, по случаю, я купил себе дорогого помощника, скорее для активного отдыха и возможности добраться до окрестностей города с новой работы, не толкаясь в автобусе и не тратя драгоценное время в пробках.
      В одной из маршруток я даже прочитал надпись на таблице: «Лучше тихо ехать, чем быстро идти» В 25ть лет еще хочется идти на своих двоих, чем просто ехать на чужих четырех. Впрочем, моя племянница, которой нет еще и пяти лет, проснувшись, уже через час говорит: «Я  - устала!»
      Ночные огни приветливо бегали по сторонам. В городе весна вечером - особенно притягательна. Потому что свежий воздух пропитан приближением новых чувств и перспектив. В городе спилили деревья наполовину и днем он похож на берега с корягами, но вечером…. Ощущение марта всегда пленительно!
     Была пятница. Конец рабочего дня, наколенная за неделю усталость и радость от предстоящих выходных, которые я уже начал использовать: сначала с друзьями в стрит баре на тематической вечеринке с клубными танцами  Гоу-гоу Go-Go. – закончилась как надо!  Я провожал Аленку домой.
     Аленка – классная девчонка. Моя любимая девушка. Учится в медицинском. Танцует с пятого класса. Принимает участие практически во всех флэшмобах нашего региона. В принципе, для меня главное не ее успехи. Правда, я еще не решил – что с этим делать. Но у нас много общих точек соприкосновения. И она постоянно вытягивает меня на ту или иную акцию. Заботится.
     Проезжая дворами, я собирался выехать на шоссе и помчаться до дома. Но неожиданно наткнулся на какого-то мужчину. В темноте не совсем заметил его, когда выехал из дворика. Наверное, это моя ошибка, пересекать местность в наушниках,  не обращая внимание на  те или иные помехи, потому что я всегда успеваю сманеврировать. Не знаю, как меня угораздило слегка наехать на этого чудака в цилиндре, как мне показалось, мужчину среднего возраста.
     Этого было достаточно, чтобы он упал. У меня уже был случай, когда я мчался позади парковки и сдавший назад автомобиль меня не заметил. Пришлось заплатить и хозяину машины и за свое колесо. А как разойтись с обычным человеком на пустой дороге?
     - Что слушаешь? – только и спросил он, отряхнувшись. В темноте, похоже, он что-то искал.
     Сначала, мне показалось, что это была палка и сумка. Потом, я снова обратил внимание на его вид. Упавший цилиндр. Он взял его в руки, попытался выпрямить. Похож он был, ну разве что на Пушкина! Его плащ тоже висел на нем и широко распахивался при ходьбе.
     «Священник!» - мелькнуло у меня в голове, и я постеснялся сказать ему, что слушаю русский рэп.
     - Музыку, - только и ответил, - Извините еще раз.
     - Как тебя зовут? – спросил мужчина, удаляясь так быстро, что я  подумал: может, стоит сесть на велосипед и поехать рядом, пока мы разговариваем.
     - Вадим! – ответил я.
      Мужчина остановился и, обернувшись, посмотрел на меня. В темноте  блеснули глаза. До фонарного столба оставалось, чуть более восьми метров, и освещение было слабое.
     - Вадим? А я думаю:
Чей это парус? Чья десница
Его во мраке напрягла?

Их двое. На весло нагбенный,
Один, смиренный житель волн,
Гребет и к югу правит челн;
Другой, как волхвом пораженный,
Стоит недвижим; на брега
Глаза вперив, не молвит слова,
– легко прочитал мужчина стихи, будто свои авторские.

Он повернулся спиной и снова стал удаляться.  Я хотел объехать его и посмотреть ему в лицо. Одет он был, скажем, как Пушкин с картины, не помню какого художника. Но мужчина так быстро перемещался, что мы снова попали в темную полосу. Желтый свет, попадавший на остатки сугробов, тянущихся за тротуаром – был похож на вытянувшегося, на отдыхе тигра.
      - А вас как зовут? – спросил я из вежливости.
 
Что в имени тебе моем? - весело выразился незнакомец.
Оно умрет как шум печальный…

- Впрочем, извольте – Александр! Александр Сергеевич! – добавил он.
- Саша! -  от души посмеялся я над актером. Не знаю, как-то по свойски получилось. Само собой. Я даже попробовал сделать небольшой бани-хоп. Думал, распрощаться  со странным мужчиной навсегда. Но не рассчитал и завалился на спину. Быстро оправившись, услышал как легко и непринужденно смеется надо мной человек в черном плаще с цилиндром на голове.

 - Безумных лет угасшее веселье! – буквально поржал надо мной актер и двинулся дальше.
- Послушай Пушкин! Ты из какого театра? – прокричал я ему во след, понимая, что с окончанием фонарей начинается настоящее захолустье.
- Обижаешь? Я – живой! – посмотрел Поэт с укоризной.

* * *

Я любил и не любил свой город. Любил «свой город» в городе. Некоторые места. Центр, друзей, глаза любимой девушки, память. Память всегда жива. Я не любил  город за серость, грязь на улицах и спешку, людскую депрессию. Конечно, в городе есть движение, драйф для сильных и амбициозных, есть из чего выбрать. Даже эти серые камни можно наполнить при желании безудержной юностью.
Но бывают такие дни, когда начинаешь воспринимать мир под другим углом. Также едешь по городу, слушаешь музыку. Но будто выполняешь важную миссию. Идешь до цели.
- Знаешь, а я однажды пересел на два колеса. Иногда хочется не плыть по течению бревном, а хотя бы грести руками. – Не зная для чего,  крикнул я вдогонку актеру.
- Я бы ходил по городу пешком. Но слишком много машин и пыли, шума и город, что большая деревня растянут непонятно для чего. Непонятно для чего  это все построили, и  живем
мы в пыле и газе. сКоро сами будем из пыли и газа – как звезды! С какой целью?
Не знаю – зачем я ему все это сказал? Он же не священник. Просто захотелось.
Пушкин остановился и, повернувшись ко мне, сделал в мою сторону несколько шагов:
Метафора? Бедная, но имеет место… А ты знаешь: (стал он снова в благородную позу)

Чтырехстопный ямб и  мне наскучил: - начал он издалека, весьма двусмысленно.
Чтырехстопный ямб   мне надоел
Им пишет всякий. Мальчикам в забаву
Пора б его оставить. Я хотел
Давным-давно приняться за октаву.
А, в самом деле: я бы совладел
С тройным созвучием. Пущусь на славу!
Ведь рифмы запросто со мной живут;
Две придут сами, третью приведут.

II

 А чтоб им путь открыть широкий, вольный,
Глаголы тотчас им я разрешу...
Вы знаете, что рифмой наглагольной
Гнушаемся мы. Почему? спрошу.
Так писывал Шихматов богомольный;
По большей части так и я пишу
К чему? скажите; уж и так мы голы.
      Отныне в рифмы буду брать глаголы

Я от души похлопал. Тесты были, что надо. Много, правда, было непонятного.

 - А давай дуэль? – опять вылетело из меня.
 Слово что воробей. Просто легко было общаться с этим человеком. Хотелось говорить свободно. Будто с горла замок сорвали. Да и ситуация располагала. Я под фонарем, он – под фонарем. Между нами шагов двадцать. Настроение игривое, творческое. Еще, вдалеке, светофор, будто услышав нас: с зеленого перешел на красный в последний раз и ритмично заморгал желтым.

- За женщин! – придумал я.
 - О женщинах!- поправил Поэт.

Я вас любил: любовь еще, быть может,
В душе моей угасла не совсем;– начал Поэт.

- Не совсем, не совсем. Ты одна из тех тем,
Которые, как скорая, для души,
Когда сердце к сердцу струной стальной пришито,
И я не тороплюсь – стал я сочинять.

Я вас люблю, - хоть я бешусь,
 Хоть это труд и стыд напрасный, - парировал Пушкин.
 
Ты такая разная и в этом опасность,
Зачем нам гласность,
Я буду следить,
Тебя нельзя любить…- вошел в ритм и я.

Я вас любил, чего же боле,
 Теперь душа моя пуста, - мужчина сделал еще шаг в мою сторону.

Сегодня не приколит – стоял я как вкопанный, держа свой велосипед.
Твоя простота,
Устал.
Губы – не уста,
Глаза твои -  не взор.
Девушка – позор!

Пушкин, посмотрел на меня с укором. Оценивая ситуацию:

Безумных лет угасшее веселье! – констатировал он.

Мимо, по шоссе промчался черный Патриот с такой скоростью, что мне показалось, от меня что-то оторвалось. Джип исчез так же как появился. Поздним вечером на окраине города можно было позволить такое лихачество. Но веселье, вырывавшееся каким-то гулом из динамиков, действительно скоро угасло.

                *  *  *

Я стоял и не знал что делать. Подражание классике в стиле рэп меня не озадачило, как и то – откуда все это взялось.
Разговаривать в таком ритме я научился, когда выезжал с Аленкиными друзьями  пикники. Помню, была сказочная осень.
Мы сидели на берегу небольшой речушки. Смешанный лес недалеко за нами постоянно раскачивался от порывов ветра и периодами летели ворохи листьев, пестря и мелькая. Один листок долетел до нас и приклеился ко лбу Аленки, когда она что-то рассказывала. Было смешно.
Она смотрела на солнце, вьющиеся волосы, иногда развивались. Ее глаза наполненные светом звучали по новому. Она  было похожа на богиню. Богиня в толстовке и в широких штанах. С шарфом на шее.
Это был ее стиль. Когда группа стала танцевать, то нам, друзьям друзей, тем, кто не владел хип-хопом, оставалось только хлопать. Мы сидели и хлопали, наблюдая за  прыжками, пружинами, подчиненному интенсивному биту. Создавали ритм.  А осень снова затихла. Бор на другом берегу, стоял не шелохнувшись. Будто нарисованная картина. Мне тогда показалось, что танцующие наши друзья привязаны к большой выразительной свободе, несмотря на жесткую привязанность к ритму и противоположность природы. Впрочем, ветер тоже был хип-хоповцем.
Тогда я и стал придумывать стишки. Сначала шутливые.
 Аленка – котенок,
Почти еще ребенок,
Штаны как из пеленок и т.д.

Она на самом деле была смешной в этих штанах с мотней. Афгани, как их называют. Еще недавно я созерцал ее классические черты лица, грациозность, величественную красоту. Когда она сидела на берегу и смотрела – как уносит мысли речушка. Я даже представил ее в платье восемнадцатого века, с веером, перчатками, зонтиком и шляпкой.
 А сейчас она девушка двадцать первого века, как пружинка, кидающая руки из стороны в стороны и эти забавные локотки и кулачки – игриво угловаты. А на днях, когда я пришел в университет и она провела меня в лабораторию института. Кода она стояла в белом халате и держала какую-то колбу с человеческим мозгом – она  была совсем и вовсе  другой: строгой, с подвязанными волосами, даже – деловой.
Аленка – такая разная. Когда их группа допрыгивает до степени искусства и в этой своей творческой свободе рождает зримые продукты, я думаю – а кто я? Многосторонность еще не уровень таланта? А трезвый образ жизни – давно не привилегия для сильных. Сейчас в России и сигареты и алкоголь не продают в киосках. Стало мало пьяных и курящих.
И то, что я толкаю для богатых Россиян пять дней в неделю разную недвижимость, воспеваю Испанию, Болгарию и даже – Грузию – похоже, не совсем интересный смысл моей 
профессиональной деятельности. Но если Аленка любит меня, значит не все потеряно.

 *  *  *

Пушкин подошел ко мне совсем близко. «Похож!» Мне даже показалось – он – рыжий!
Глаза его волшебно светились.

- Люблю цезуру на второй строке! Наконец сказал он, с интересом изучая меня –
На первой и на пятой…..- Добавил он.
- Я что-то не то насочинял? – спросил я.
- Хоть весь словарь; что слог, то и солдат –
Все годны в строй: у нас ведь не парад. – Отвечал он, после паузы добавил:

Держись вольней и только не плошай,
А там уже привыкнем, слава богу,
И выедем на ровную дорогу.

Добавил он еще:

Все кажется мне, будто в тряском беге
По мерзлой пашне мчусь я на телеге.




Я помню чудное мгновенье:
Передо мной явилась ты,
Как мимолетное виденье,
Как гений чистой красоты.

Продолжил он дуэль,  подначивая меня. В глазах его забегали искорки, легкая ухмылка уголками потянулась до бакенбард. По лбу побежала рябь морщинок. Изо рта шел пар. Он громко чихнул, и я заговорил речитативом:

Я помню тех чудес штрихи
Твои глаза. И зал затих. А за
Пределом, где летела…
к тебе стрела, душа была…
Рассвет и снег, и дождь, и взгляд,
 В котором я, любовь – снаряд.
 И мне сподручно,  в ритм, созвучно,
быть былью  битом (бит — ритм песни) бытия.
А после встречи, вечер, Ты,
Как сказал бы
Александр Сергеевич – гений чистой красоты,
Город, огнями
 переполнен до края,
Как шампанское в бокале.
В руке рука, - ключи от рая.
Месяц на звездной плите подгорает.
Все ниже, ниже. А мы все ближе.
А после привычного: бла-бла-бла.
Уже в поцелуе долгом сгораем
И главное: «Я этой встречи ждала!»

Я был настолько увлечен своими текстами, что и не заметил, как на здании появилась световая инстоляция в виде большой книги и далее – картинки, картинки, картинки.

     - Однако! – только и произнес Пушкин, просматривая необычную форму современного искусство – фото на домах.
Из библиотеки вышло много людей. Все они хлопали.
     - Ясно! Библионочь! – понял я.
 Скоро, пристегнув своего велодруга к ограждению у дороги. Я прошел в библиотеку и попытался найти актера. Хотелось пожать ему руку. Что-то открыл он во мне. Может некая степень свободы появилась, которую я не знал в себе. Будто в зеркале себя увидел – не бегущего, едущего, пусть и быстрее других. Но остановившегося. И что самое главное – во мне что-то происходило, позитивное.
     В библиотеке мне понравилось. Пушкинисты обсуждали шуточную противоречивую поэму: «Домик в Коломне» Сюжет про служанку, точнее мужика, переодевшегося в служанку. Как то его застукала хозяйка, когда он сидел весь в мыле и брился…Было смешно.
     Не склонный к мистицизму, я не озадачивался – видел я настоящего Пушкина или это был оригинальный розыгрыш. Достаточно было, когда я спросил – про Пушкина, того – что мне показали на целый ряд книг. И главное – кажется, я уловил в своей душе – октаву! Выйти на настоящую Октаву – большая сила!  Библиотека, пожалуй, одно из тех мест, где нет свалки. Потому что информация, попадающая в книгу, проходит фильтрацию. И бумага на самом деле не все и не всех стерпит.
       Человек, который замкнут на узких эгоистических интересах, вряд ли принесет вклад в развитие человечества. Открыт свою Октаву – не это ли настоящее творчество!.
Немного жаль было поэта. Парнасский костоправ – управленцы не меняются из века в век.
Политика правит миром. Мой друг, молодежный Мэр мог бы рассказать по этому поводу…Но кому это интерено?
И все  таки приятно было открыть для себя новую книгу, поэму: «Домик в Коломне»



«Приятно было пламя. Странным сном
Бывает сердце полно; много вздору
Приходит нам на ум, когда бредем
Одни или с товарищем вдвоем.
XII

 Тогда блажен, кто крепко словом правит
И держит мысль на привязи свою,…»




 



А библионочь, отшелестев книгами, чувствами и голосами еще наполняла атмосферу большого города, по улицам которой прошел Пушкин, еще раз убедившись – память жива!

                Новосибирск 2014г