«Если голос тих – не дождаться серьёзных арий,
а ведь было обещано: каждому, мол, по вере...» –
так, укрывшись под пледом от зябкой парижской хмари,
горевала Джильда, мечтая о хабанере.
А за стенкой Брунгильда махала метлой в гостиной,
ожидая любовника, вагнеровским сопрано
вдохновенно мурлыкала нежную каватину,
от которой в серванте лопаются стаканы.
А художник в мансарде слушал, жалел обеих,
роковую досаду чувствуя по вибрато,
и отставив мольберт, где гортензии голубели,
на холодной стене углём рисовал квадраты.