И всё же этот город – на беду:
Невольниками волны забредут
За берега условленный редут,
Гранитом укрываясь от расстрела.
Надсмотрщик-ветер яростен, суров,
Погонит вереницы ордеров
В проспекта разливающийся ров
Велением планиды оголтелой.
А некогда мерещился причал.
У ног плескались тысячи начал.
И город нас к ладоням приручал,
Баюкая на дне двора-колодца,
Стирая с рук сует московских грязь.
Ночь бледностью к дыханию стлалась.
И мы в нее бросались, не боясь
О полыханье шпилей уколоться.
А ангелы поглядывали вниз,
Нашептывая следом: оглянись.
Но крылья зазывали на карниз,
К поступку, обывателя слепого.
И каждый сам себе твердил - беги.
В парадном было не видать ни зги,
Но к свету выводили нас шаги.
Всё просто: этот город нам дорога,
Ему предназначение дано.
В колодцах серебрится небо-дно.
Благословляя с градом заодно,
Нас ангелы дождями окропили.
Чернее ночь – желаннее звезда,
Длиннее путь – домашней поезда,
И чем плотнее врежется узда,
Тем выше и больнее колют шпили.
А город… этот город нам на грех.
В руках соприкасающихся рек
Лежит мечты невольный оберег,
Васильевский, томящий сфинксов, остров –
Надеждою в святое вознесен.
Скулят шаги с волною в унисон.
Туман живое превращает в сон
И облако прошпиливает остро.
Мосты впивают жизни испокон.
Фасад параден. Воротник-балкон
Белеет. Пасть готов Иерихон,
Заслышав трубы ветряного хора,
Но набережных выстоит гранит,
И сколько б ни маячило планид,
Тебя крылом дождливым охранит
Закованный в колонны ангел-город.
Кто б ни был ты, и как бы ни продрог –
Подставят спины тысячи дорог,
И голову пред ним поклонит рок,
Успокоённый таинством причастий
К безвременному. Батюшка таков.
Исаакиево око велико –
Присматривает. Голосом веков
Ниспослан этот город нам на счастье.