Тильзитский мир — мирный договор, заключённый в период с 25 июня по 9 июля 1807 года в Тильзите (ныне город Советск в Калининградской области) между Александром I и Наполеоном после Войны четвёртой коалиции 1806–1807 годов, в которой Россия помогала Пруссии.
Разгром принёс успокоение печальному российскому двору,
На Александра плечи ,налагая историческую ношу,
Вести Россию,с честью ,к блеск войны познавшему уму
И управляя им,остаться всем хорошим.
И он взошёл на вечный эшафот,
Сияя духом славы русского надела,
Остановить, тьмы покоряющий оплот,
Свободой духа,очищая истины пределы.
Он выдержал в переговорах неприкрытый бой,
Не отступая в силу горьких откровений,
Он вынес всё, холодной в страсти головой,
Не выдавая собственной Души и Сердца чистых намерений.
И Пруссии досталась участь не своя,
Она пришла просить, не ведая расплаты,
Осталось оплатить "из дружбы" ,славы векселя,
Свободой нравов императору ,доставшись не распятой.
На герцогство Варшавское пришлось страдание борьбы,
Не выносившей споры императоров о личной жизни,
Влиявшей на пределы окончания войны,
Хранившей честь Величия Отчизны.
И образцом неведомых решений,
Был обретён известный компромисс,
У кодекса ,собравший истины свершений,
Переплести судьбы решения на бис.
И кто хотел с Россией вскоре воевать,
Пошёл на службу , выглядев героем,
А в ком судьба решила волей торговать,
На прусском поприще остался крайне недоволен.
Худой монетой отплатили всем одной,
За проданные жизни интересы,
Убрав «российский меч» над неповинной головой,
Заставив Душу,сохранить настрой в пределах срока пьесы.
Турецкой картой били прямо по двору,
Она больнее всех на сердце налегала,
И предоставив право,речи продолжаться связью по нутру,
Но Франция им помогать не перестала.
Эрфуртский конгресс (Эрфуртский съезд) — переговоры между Наполеоном и российским императором Александром I, проходившие в период с 27 сентября по 14 октября 1808 года в Эрфурте. Их результатом стало подписание союзного договора между императорами, который, однако, впоследствии не соблюдался.
Первые несколько дней ушли на то, чтобы взаимно позондировать друг друга, попытаться определить, выяснить предположения и проекты друг друга. Император Наполеон уже не находил своего союзника таким покладистым, как в Тильзите. Он жаловался на то, что Александр сделался недоверчивым. Проявленные Австрией враждебные намерения с самого начала конгресса изменили характер переговоров и отвратили Россию от ее целей: чем больше император Наполеон, спешивший послать в Испанию свои войска, находившиеся в Пруссии, домогался предварительно выяснить, до каких пределов он может рассчитывать на союз и на помощь России против Австрии, чем более он настаивал в соответствии с этим, чтобы император Александр принял по отношению к этой державе угрожающий тон и занял по отношению к ней даже угрожающую позицию, что было, по его словам, единственным средством помешать ей взяться за оружие, тем больше русское правительство, усматривавшее в демонстрациях, которых от него требовали, средство довести дело до крайности, проявляло свою -неохоту. Отсюда оживленные споры, которые задерживали разрешение других вопросов. В течение некоторого времени все было подчинено этой проблеме. Дело дошло даже до упреков, указывавших, что неуместная щепетильность, оставляя безнаказанными угрозы со стороны Австрии, делает союз бесплодным и убеждает Англию, что она еще может найти союзников на континенте и может обойтись, следовательно, без переговоров о мире, который-ей намеревались предложить.
Император Александр оставался непоколебимым. Ничто не могло заставить его изменить свое решение. В доводах и в настойчивости своего союзника он видел только лишнее доказательство враждебных намерений и проектов мести, в которых он его подозревал. Вопрос об интересах Пруссии и другие вопросы нелегко было затронуть в разгаре этих серьезных споров. Время проходило. Дело не двигалось вперед. Министры не могли помочь ничем, так как монархи сохранили за собой руководство делами даже в деталях.
Мир оказался подтверждённым в откровеньях,
О целях ,полагающих основы на миры,
Свершённые на битвах и стремленьях,
Собрав их вместе умилиться до поры.
Пока народы ,получив дары победы,
Не призывали верить в новый счастья час,
Основанный на вере в родовые веды,
Зовущие на месть в любви сейчас.
И дух переговоров и занятий,
Ушёл от сути бранных дел,
Творя веление понятий,
Мешающих творить любви удел.
Пытаясь сформулировать ответы,
На вызовы , звучащие внутри,
Дух истины призвав в советы,
Душой и верою Божественной Любви.
Расположив на картах судьбы под паролем,
Открывшим заново великие сердца,
И обьяснив континентальною блокадою и морем,
Возможность верить в честность до конца.
Политики , владевшей королевским миром,
Где каждый был кумиром Света и Любви,
Основанным Божественным Эфиром,
Для процветания Божественной Земли.
Прошла неделя, а каждый из императоров все еще зондировал почву, стараясь выяснить, до каких пределов доходят претензии его противника, но не будучи в состоянии полностью постигнуть их. Они наблюдали друг за другом, надеясь, что завтрашний день принесет разрешение всех проблем. Император Наполеон прилагал все старания к тому, чтобы добиться обязательств, которые оказали бы воздействие на Австрию. За эту цену он, при всем своем желании сохранить в Германии существующее положение, удовольствовался бы, может быть, в принципе сохранением лишь одной крепости на Одере в качестве гарантии уплаты контрибуции. А излишек своих войск он тогда удалил бы из Германии.
Будучи лучшим дипломатом, чем его противник, он почти примирился с мыслью об этой жертве при виде той настойчивости, с которой император Александр добивался вначале эвакуации крепостей и части прусской территории. Но когда вопрос об Австрии, который в принципе имел лишь побочный характер, сделался главной проблемой в связи с тем значением, которое ему придавал каждый из императоров, то центр тяжести переговоров переместился. Россия отклонилась от своей первоначальной цели. Все было подчинено страху перед возможностью разрыва мира с Австрией. Император Наполеон сохранил крепости, которым он придавал большое значение. А Россия считала, что она послужила интересам Европы, хотя бы в ущерб своим собственным интересам, и выиграла все, приняв на себя всего лишь условное обязательство, которое, с ее точки зрения, не могло компрометировать ни Австрию, ни европейский мир, так как из него вытекало, между прочим, что французские армии обрушатся на Испанию, где император Наполеон будет занят надолго. Россия боялась, что, настаивая слишком упорно на эвакуации крепостей, она помешает отправке французских войск в Испанию и привлечет политическое внимание завоевателя к Германии как раз в тот момент, когда оно было уже слишком сильно приковано к Австрии; она считала, что если отсрочить грозу подольше, то гроза пройдет, и события в Испании, а также потребности испанской войны приведут через несколько месяцев к эвакуации Германии, а это, по мнению России, имело самое важное значение для будущего всеобщего мира.
Неловкое притворство Австрии, как я уже говорил, разрушало доверие к ней. Откровенное обращение к императору Александру, декларирование широких и благородных взглядов по вопросу о судьбе Пруссии и о положении Германии оказало бы полезное влияние на политику этой эпохи; но Австрия, занимая столь угрожающую и столь неуклюже враждебную позицию и уже решившись столь определенно на войну, не сумела воспользоваться моментом. Она, по-видимому, думала только о себе и считалась только с Испанией, которая при наличии острой и актуальной опасности для Пруссии лишь весьма отдаленно интересовала Россию. А Россия, вероятно, не без тайного удовлетворения, видела, что военные силы Франции призываются на юг Европы и находят применение там.
Эта неловкая линия австрийского правительства повредила всем делам. Винцент был тем не менее доволен, или по крайней мере должен был быть доволен, результатами своей миссии, так как он приобрел уверенность в том, что император Александр по своей собственной инициативе отказывался от всякого обязательства, которое могло бы привести к агрессии против Австрии, и даже энергично высказался за то, чтобы против этой державы не делалось никаких посягательств. Я не знаю, осталась ли неизвестной Винценту условная статья о сотрудничестве, а также согласие Франции на то, чтобы Россия добилась, если она сможет, уступки ей Молдавии и Валахии. В день моего отъезда кто-то уверял меня, что Винцент пронюхал об этом соглашении и был, по-видимому, очень им недоволен, как будто опасность для Австрии и для Европы при тогдашнем мировом положении могла таиться в этот момент в Турции, даже если бы России удалось добиться успеха. Император Александр, оказав длительное сопротивление по вопросу об Австрии и считая, что, приняв на себя лишь условные обязательства, он отстоял величайшие политические интересы данного момента, обратил затем все свое внимание на то, что интересовало его больше всего.
И государи, и министры, и оба двора начали скучать и уставать от всех парадов, а в особенности от бесконечных споров. Споры между императорами часто принимали резкий характер. Наполеон пробовал быть ловким, уступчивым, обаятельным, порою настойчивым и, видя, что он не может ничего добиться от своего противника, все время остававшегося в очерченном им для себя круге, два раза пробовал рассердиться. Но это средство ничего не изменило в решениях Александра, а так как вспышки гнева со стороны Наполеона были скорее дипломатической хитростью, чем действительным порывом, то он быстро успокаивался и возвращался к более мирному тону.
В конце концов он удовольствовался тем, чего ему удалось добиться; по существу это было гораздо больше того, на что, по его мнению, можно было принципиально рассчитывать. В глубине души он был очень доволен, что при созданном событиями в Испании положении вещей ему удалось придать эрфуртской встрече и союзу явную антианглийскую окраску при помощи соглашения о демарше, который собирались предпринять с целью предложить Англии мир. Было условлено: государи напишут английскому королю, Румянцев приедет в Париж, и будет предпринят большой политический демарш; это было то, чего император Наполеон желал и — я повторяю — должен был желать, так как это доказывало существование большого согласия между союзниками, отвлекало внимание от испанских событий и возлагало всю ответственность за продолжение войны на Англию, ибо теперь легко было предвидеть, что осложнение событий в Испании в результате восстания, которое во всех отношениях было выгодно Англии, сделает эти предложения безрезультатными.
Соглашение двух императоров заставляло и Австрию насторожиться и отсрочить свои проекты.
Швеция также должна была оказаться вынужденной примкнуть к континентальной системе, то есть к единственному оружию, которым располагали против Англии; это дополняло меры, условленные в Тильзите, и являлось результатом того положения, в которое поставили Европу эгоизм Англии и проекты Питта, сводившиеся к войне не на жизнь, а на смерть. Конечно, с точки зрения прозорливой политики нелегко было отдать Швецию, а следовательно, и Финляндию, на произвол ее честолюбивого и могущественного соседа, но такова была логика фактов.
Европа оказалась в двух руках,
В России ,ощущая дух знаменья,
Кто может быть гарантом при умах,
Творящих родовые прегрешенья.
Основою величия любви,
Основой властной и далёкой,
От ожиданий счастья жизни всей Земли,
Творя политику в величии души высокой.
Словами стратегических основ,
Стараясь скрыть незримую реальность,
Свет интересов облекая в сладость слов,
И опираясь в основном на пунктуальность.
В сведении переговоров и обид,
И разведении до демаркационных линий,
Творя истории дипломатический гранит,
Величием Божественных Усилий.
Континентальная система могла быть эффективной лишь в том случае, если бы она была повсеместной. Оставить для английских товаров рынок сбыта на севере значило бы парализовать все другие меры и превратить в иллюзию все уже принесенные жертвы. Уже слишком явственно ощущался ущерб, причиненный тем, что не удалось закрыть для этих товаров двери Турции, которая наводняла ими южную Германию и Польшу. Да и какая щепетильность должна была останавливать императора Наполеона? Здраво рассуждая, мог ли он предполагать, что Швеция, в случае если ей предоставят по собственному выбору закрыть свои порты перед англичанами или ввязаться в войну с Россией и Францией, предпочтет эту последнюю столь реальную и столь близкую к ней опасность временным неудобствам, вытекающим из торговых затруднений, которые испытываются к тому же всем континентом и даже Австрией, несмотря на ее враждебные намерения? Даже допуская, что король в порыве раздражения доведет дело до крайности, должен ли был император проявить к Швеции, которая была тогда его явным врагом, больше внимания, чем проявила к ней когда-то Англия, ее союзница?
Прежде чем возвратиться к рассказу о том, что происходило в Эрфурте, я считаю необходимым отметить еще некоторые подробности, касающиеся договора о согласии, договора, весьма замечательного, поскольку он разоблачал те принципы, которые отныне Англия считала нужным установить в своих интересах и которые она заставила Европу положить в основу умиротворения 1814 г.
Этот договор о. согласии, явившийся результатом предварительных шагов и предложений, сделанных 19 января, был подписан в Петербурге 11 апреля. Одна из статей договора обеспечивала за Россией Финляндию, Молдавию и Валахию. Другие статьи провозглашали независимость Голландии, объединенной в виде Нидерландского государства, независимость Швейцарии, восстановление сардинского короля в Пьемонте с расширением пьемонтской территории, эвакуацию Италии, передачу Неаполя Бурбонской династии, и, наконец, договор провозглашал так называемый европейский статут, гарантирующий независимость всех государств и создающий преграду для всех будущих попыток узурпации.
Когда я перечитываю теперь свои заметки, чтобы привести их в порядок, я никак не могу написать эту дату, не вспомнив о другой, последующей дате (11 апреля 1814 г. — договор в Фонтенбло), которая положила конец великой эпохе и дала возможность осуществить этот план, до тех пор, несомненно, казавшийся лишь мечтой, родившейся в 1805 г....
Союз континентальный обретал здесь новые черты,
Последнее препятствие Наполеону устраняя,
Пообещать венок цепей для «будущего рая» ,
Мог только Empereur ,сохраняя верности мечты.
Скрепить сей «мирный» в сути договор ,
Могла одна любви утрата,
Она должна была уже тогда в опоре конкордата,
Найти в семье ,истории любви столь славный приговор.
Он предложил создать семей союз,
Владеющих подлунным миром,
Не сотворив себе ни в ком кумира,
Царя, связать цепями вечных брака уз.
Возвращаюсь к переговорам монархов в Эрфурте. Как я уже сказал, беседы между ними были порою более чем оживленными. Однажды император Наполеон, который никак не мог добиться желаемого от императора Александра (речь шла об Австрии), попытался вспылить и, увлекшись, бросил свою шляпу или какую-то другую вещь на пол и стал топтать ее ногами; но император Александр остановился (надо заметить, что монархи почти всегда разговаривали, прохаживаясь по кабинету императора Наполеона), пристально посмотрел на него, улыбаясь, и, как только заметил, что он немного успокоился, что было делом одного мгновения, сказал ему:
— Вы вспыльчивы, а я упрям. Со мною ничего нельзя поделать при помощи гнева. Будем говорить и рассуждать или же я ухожу.
При этих словах он взялся за ручку двери и сдержал бы свое слово, если бы император Наполеон не бросился вперед, чтобы его остановить. Беседа возобновилась в спокойном тоне, и император Наполеон уступил. Подобный инцидент повторился еще раз в связи с прусскими делами, но в менее острой форме, ибо, как мне говорил много раз император Наполеон, император Александр день ото дня становился все более тверд в своих решениях.
Эти подробности рассказывал мне сам император Наполеон, сказав при этом:
— Ваш император Александр упрям, как мул. Он притворяется глухим, когда речь идет о вещах, о которых он не хочет слышать. Дорого же мне обходятся эти проклятые испанские дела!
Император, который в этот день проявлял большое доверие и даже благосклонность ко мне, заговорил со мной затем о том указании, которое он хотел получить от императора Александра в качестве дружеского совета и знака внимания, а именно об указании на то, что ему подобает заключить новый брак и необходимо иметь детей, чтобы упрочить свое дело и основать свою династию. Император хотел, чтобы Талейран{36} или я повели об этом предварительный разговор с императором Александром как о деле, которого мы лично желаем и которое соответствует и общим нашим интересам, ибо оно упрочит наше будущее, а кроме того, будет способствовать успокоению воинственного пыла императора и внушит ему любовь к пребыванию у себя дома. Эти намеки должны были быть сделаны со всеми приличествующими деликатностями. Талейран тоже говорил со мной об этом и взял с меня слово, что я первый поставлю этот вопрос.
Заметив, по-видимому, произведенное на меня тягостное впечатление, император Наполеон прибавил:
— Это для того, чтобы проверить, действительно ли Александр является моим другом, действительно ли он чувствует себя заинтересованным в счастье Франции, ибо ведь я люблю Жозефину. Я уже никогда больше не буду счастлив. Но таким образом будет выяснено мнение государей об этом акте, который был бы для меня жертвой. Моя семья, Талейран, Фуше, все государственные деятели требуют этого от меня во имя Франции. В самом Деле, на любого мальчика больше можно положиться, чем на моих братьев; их не любят, и они не отличаются способностями. Вы укажете, быть может, на Евгения? Некоторые хотели бы этого, потому что он — вполне Сложившийся человек, женат на баварской принцессе и имеет детей, но это не в ваших интересах. Новые династии не основываются посредством усыновления. У меня на него другие виды.
Император задал мне несколько вопросов о великих княжнах и спросил, что я о них думаю.
— Только одна из них, — ответил я, — достигла брачного возраста, но надо вспомнить, что произошло с вопросом о браке с принцем из шведского дома: на перемену религии они не согласятся.
Император возразил, что он не думает о великих княжнах, не принял еще решения и хочет лишь знать, будет ли одобрен его развод, не оскорбит ли такой акт взгляды русских и, наконец, что думает об этом император Александр. Он рассчитывал, — так мне казалось, — что эта идея может понравиться петербургскому правительству, что она окажется, может быть, увлекательной приманкой для России и что он намерен действовать в соответствии с тем, как отнесется к этому Россия.
Император, который очень легко мог бы направить разговор со своим союзником на эту тему, добивался и настаивал, чтобы император Александр первый заговорил с ним об этом. Он бесспорно надеялся, что Александр облечет этот предварительный шаг в достаточно красивые и любезные формы для того, чтобы он мог впоследствии найти в нем хотя бы косвенный намек на его сестру. Не могу умолчать, что мои замечания по поводу вопроса о религии и о Швеции встретили плохой прием. Они явно не понравились императору, который пожатием плеч и выражением лица дал мне понять, что между Тюильри и Стокгольмом не может быть никакого сравнения.
Талейран говорил с императором Александром после меня. Нам нетрудно было добиться от него общения поговорить с императором Наполеоном о той мере, которая была в наших интересах, а вместе с тем, внося успокоение, в такой же степени соответствовала интересам Европы, как и интересам Франции. Он сделал это со всей той любезностью, которую ему внушала его приязнь к нам, но, как он мне сказал, ограничился лишь общей формулировкой тех соображений, которые политическая мудрость и интересы будущего должны были бы внушить Наполеону.
Надо заметить, что еще год тому назад, когда я уезжал в Петербург, вопрос о разводе усиленно обсуждался .в Фонтенбло, и полиция распространяла идею брака с француженкой, что не устраивало никого. Эту идею выдвинул герцог Отрантский, чтобы позондировать почву в общественном мнении и выяснить планы императрицы Жозефины, а также для того, чтобы приучить Францию к мысли об этой перемене.
Маркиз де Коленкур Арман Огюстен Луи marquis de Caulaincourt Armand Augustin Louis
Поход Наполеона в Россию
Глава I.Посольство в Санкт-Петербурге
Эрфуртский конгресс. — Его цель. — Взаимоотношения между двумя императорами. — Зондирование почвы по вопросу о браке Наполеона с русской великой княжной.
Дух откровений и дипломатических основ,
Смешал дух веры с красотой решений,
Предложенных,создать каркас грехов,
Основой мира и низложенных стремлений.
Страх сечи,воздвигая над сиянием с вершин,
Орлов,символизирующих дух и веру рода,
Дамоклов меч,призвав на головы старшин
И ничего не сознававшего народа.
Признав наследием возможности других,
Искать и верить,в вновь предложенное завтра
И наконец то,мир достигнутый скрепив,
Печатью нового к победе духа старта.
В эпоху русского Величия Любви,
Мир возвышавшего в Величии Стремлений,
Хранить границы Рода и Земли,
Для счастья будущего новых поколений...