Старца этого в жизненном дрейфе
не смущала ни ложь, ни слеза.
Но однажды на высохшем древе
перед ним распустились глаза.
Он вскричал:
- Да за что ж эта кара?!
Он притих, будто дали под дых…
Ветки к югу – в соцветиях карих,
Ветки к северу – сплошь в голубых.
Старец
чуду препятствовать силясь,
то ругался, то рушился ниц.
По ночам эти лица светились
в ореолах невидимых лиц.
…Наши встречи с ним были не редки.
Он поведал про горе-беду:
- Я-то сдюжу, - не выдержат ветки.
Хочешь, сам всё увидишь в саду
День, меж тем, разгорался всё ярче.
От улыбки сдержавшись едва,
я насмешливо вымолвил:
- Старче,
где глаза? Это просто листва.
Чем его, очевидно, обидел.
Он сказал:
- Иронический пыл
поубавь... Я и раньше их видел.
Только вот у кого, позабыл.
Старость!
Путаю грёзы и были.
Что начало? Что – вечный причал?
Где ж я видел вот те – голубые,
Где я карие эти встречал?..
Но об этом старик не поведал.
Как в бреду, он молил зеленя:
- Может быть, я когда-то их предал?
Пожалейте! Простите меня.
С дикой жалость – неутолимой –
он взирал на свои деревца.
…Ночью снились мне очи любимой,
очи матери, очи отца.
Жжёт печаль
с каждым годом сильнее,
если вижу средь рощ и аллей:
Ветки к югу, где листья темнее,
Ветки к северу, где – голубей.
И - конец!
суете и покою, -
Так захочется в сумраке дня
разрыдаться над вечной листвою:
Пожалейте! Простите меня.