Первыми замолчали собаки, до того постоянно устраивавшие шумные игры-драки вокруг, вороша пушистый снег и ероша на холке шерсть. Следом стихли птицы, нет-нет, а мелькавшие то вдалеке у границы, то в высоком прозрачном небе, то средь гор вереницы. Увял оживлённый говор солдат. С горизонта медленно наползала тень, и не было сомнения в её значении. Одни, посреди пустынного плоскогорья, с двумя больными на носилках, подкошенными неведомой хворью... они не переживут бурю. Многие думали, чай не учёные и не лекари, что все беды от пленника, единственной живой души, встреченной за последнюю дюжину дней. Вот только живой ли? Издавна верили, что колдуны и ведуньи приносят в жертву свою душу, что убивает её волшба и житьё в глуши. Что платой она служит за силу и могущество.
Как бы то ни было, колдуна, откуда ни возьмись появившегося перед отрядом, подозрительно легко отловили и заковали, и вели в цепях вторые сутки кряду. Кто ж откажется от полутысячи таллов, обещанной награды в городе за каждого живого пограничника Вальгаллы, то бишь колдуна или мага? Даже за перевёртыша три сотни дали, не далее, чем в третью седмицу, видали? Таким всегда применение найдётся, а уж какое — то дело господне, не солдатско-простое.
Колдун с момента пленения не вымолвил ни слова, не взмолился о свободе, как многие надеялись. Наоборот, молча упрямо толкался вперёд, снова и снова, желая, кажется, идти едва ли не первым. Плащ его драный волочился по земле, не скрывая, впрочем, босых ног, что и не думали проваливаться в глубокий снег по колено, как у остальных — обычных людей. Глубокий капюшон прятал лицо, лишь мельком видели раз неестественный блеск чернильных бойниц — глаз. Больше не пытались стянуть капюшона, себе дороже, право слова, ещё проклянёт ненароком этаким кривобоком. И будет прав, ей богу, дело его.
Темнело. Надвигались горы, а с ними — горе. Всё небо затянуло, ветер с воем метался кругами, хлестал по щекам и рукам, заставлял давиться снегом и слезами. Все как-то неосознанно жались друг к другу, хоть и солдаты, привыкли к сражениям и дракам, но всё же стихия — непривычный враг. Лихие порывы ветра сбивают с ног и с толку. Такой судьбы не пожелаешь и волку, затеряться в стуже, проваливаясь всё глубже с каждым шагом неуклюжим, а в результате — быть в снег свежий заутюженными. Неужто такова их судьба, и не протянется помощи рука?..
Все ступают шаг в шаг, не шатаясь, строго держась на дорожке, единственном следе колдуна, идущего первым и уже затерявшемся в тумане. Что режет по нервам — жутко оставаться одним, а от него веет уверенностью, да и просто — верой. Как начались горы, он сразу ненавязчиво оттеснил от края всех желающих свалиться в пропасть и теперь чертил свою тропу, скользил без сомненья вперёд, словно не замело давным давно дорогу. И солдаты шли, внезапно поверив босоногому недотроге, видимо, за неимением другого.
Вдалеке показалось тёмное пятно — провал? Но колдун, возникший из пелены тумана, кивнул туда, махнул для верности руками, звякнули цепи, словно напоминая, пленник ведёт людей, не друг. Размышлять недосуг, на ночь остаться в глуши и неумолимо надвигающейся буре никто не желал, так что без колебаний следовали за тонкой юркой фигурой.
Пятно неожиданно оказалось домом. Небольшим, но с камином и горой из вязанок дров, пустынным, но всё-таки обжитым и уютным. Где его хозяева, что с ними?.. Вскоре все оказались у огня, с дымящими отварами травяными, свежими сухарями и винными ягодами. Задаваться вопросом, откуда всё это добро, перестали после обнаружения тёплых одеял, сочтя всё даром свыше. А если кто и пытался, ответить было некому: свои точно так же не знали, колдун упорно молчал как немой.
Ночь навалилась мгновенно, стих тихий смех, отвар усыпил почти всех, а на стены налетела голодная буря. Она выла, крутила тяжёлые массивные вихри-кудри, гудела, как жерла вулканов. Словно звала кого-то. Едва эта мысль дошла до сонного сознания, затуманенного, очевидно, магическими травами, как сами собой открылись глаза. Братья спали чуть поодаль, укрывшись покрывалами гостеприимного дома. За окном кружило белое, всё ещё яростное, но уже не агрессивное. В белом мелькали яркие всплески огня, а среди них взвивались стальные отблески. Обернуться вмиг — и точно, оковы на пол сброшены, там же валяется драный плащ. Прилипнуть к окну, ну не выходить же наружу, а посмотреть нужно...
Конечно. В вихре бури плясал колдун, вознося руки ввысь, извиваясь и вытягиваясь струной, шепча что-то в обезумевшее небо. Нет, не пламя сперва виднелось, всего лишь длинные огненные пряди. Кто знает, сколько длился танец, только вот под конец, когда унялся блеск и глянец, когда вьюга допела свою песнь и колдун замер на месте, у окон стояло с дюжину человек. И, казалось бы, слов не найти вовек, но кто-то через потрясение вымолвил:
- Зачем?..
Ведь колдун, успокоивший стихию, очевидно мог освободиться в любую минуту, так на что же он шёл с ними двое суток...
- Думаете, спроста наткнулись на колдуна перед бураном?
Голос его звонкий и чистый, глаза не страшные — лучистые, а в голосе — ласковая насмешка.
- В чьём доме, как думаете, вы оказались? Неужто не догадались, быть не может. И вообще, кто-то ж должен был провести вас через бурю, тоже мне, любители авантюры... так и быть, проведу до конца через горы, а то следующая вьюга скоро, ещё вспугнёте и снова...
18/2/2014