Золотое перо Жарков сборник стихотворений

Жарки Сибирские
Жарки сибирские
Серия «Т»




Золотое перо Жарков



Сборник стихотворений












№ 6, май 2015












Уважаемые авторы и читатели сайта и альманаха «Жарки сибирские»!
Публикуемая подборка стихотворений составлена по итогам трёх прошедших в 2013 – 2015 г.г. одноимённых фестивалей. В номинации «Поэзия» за эти годы нашим жюри было отмечено дипломами лауреатов различных степеней более 100 стихотворений.
Кроме того, во втором фестивале была номинация «Стихотворение года», в третьем – номинация «Золотое перо Жарков»; а в номинации «Художественное чтение» победу одержали стихи бердского поэта Евгения Тареева, прочитанные его дочерью Галиной.
Стихотворения всех отмеченных в этих номинациях авторов вошли в предлагаемый вашему вниманию сборник.
Не случайно и название сборника – «Золотое перо Жарков». По мнению жюри, в него вошли лучшие (но далеко не все) из опубликованных стихотворений за пять лет существования нашего  альманаха.

Редакторы-составители: Галина Толмачёва, Пётр Корытко








Игорь Алексеев, Москва

Дедова сарайка

Признаюсь честно, без кокетства,
На свой оглядываясь путь,
Что помню многое из детства,
Но вот в деталях лишь чуть-чуть.
Как раз одним из самых ярких
Воспоминаний детских лет
И стала дедова сарайка,
В которой тот держал мопед.
Зачем он только сдался деду,
Я до сих пор не догоню,
Ведь, как положено мопеду,
Ломался десять раз на дню.
Но дед упорно и ударно
Чинил свой мощный драндулет...
Такой он был, мой легендарный
И удивительнейший дед!
Что мне, однако, не мешало
В ответ на слишком строгий вид
Приопускать своё забрало,
Алкая горький хмель обид.
Бывало, чуточку вспылит дед, —
Тотчас насуплюсь, дурачок,
А сам всё жду, когда он кликнет:
— Эй, подсоби-ка мне, внучок!
Уж так механиком заправским
Себя хотелось ощутить,
Что даже зов, лишённый ласки,
Не мог умерить пыл и прыть.
И, перестав мгновенно дуться,
В порыве мчался я святом...
А дед: — Надень-ка шланг на штуцер,
И зафиксируй хомутом.
О, да — сомнительной опорой
Была, когда не влазил шланг,
Та кисть у деда, на которой
Недоставало двух фаланг.
Увечье это, что в ремонте
Служить подспорьем не могло,
Он получил в войну, на фронте,
Где прочим меньше повезло.
Сегодня с точностью уже вам
Я констатировать могу —
Дед ранен был в бою под Ржевом,
Сражён шрапнелью на бегу.
Сначала сутки в медсанбате
Усердно утку орошал,
Потом три месяца в палате
Медикаментами дышал.
Пройдя неполный курс леченья,
Как мне рассказывала мать,
Просил врачей, чтоб в заключенье
Вписали: «Годен воевать»...
Но апеллировать к начмеду,
Что бить подушкой о скалу...
И стал мой дед ковать Победу
С бригадой тракторной в тылу.
Пусть не в шинели, а в фуфайке,
Но встретил праздничный рассвет...
И вот сидим мы с ним в сарайке,
И ремонтируем мопед.
Я знаю, он не любит трёпа,
Особо под руку когда...
Молчу, как совесть эфиопа,
В себе убившего раба.
Но чуть отвлёкся от мопеда,
Стал что-то шарить в стороне,
Я тут как тут: — Послушай, деда,
А страшно было на войне?
И призадумался «вояка»,
Припоминая что-то, знать...
Потом сказал: — Бывало всяко...
И страшно было, что скрывать.
Но даже в жуткой рукопашной,
Где жизнь подвешена на нить,
Я шёл вперёд, чтобы не страшно
Тебе на свете было жить!
...............................................
И так запомнились мне эти
Проникновенные слова,
Что я поклялся быть в ответе
За то, чтоб подлая молва
Не опорочила с годами
Имён поборников добра!
Чтоб все гордились мы дедами,
Лишь добавляя пра, пра, пра...
Я ж, своего дождавшись часа,
Скажу — не хуже был иных
Мой славный дед — сержант запаса
Андрей Лаврентьич Кузьминых.





Ольга Аникина, Москва

Междулетье

Больная листва сентября
в осенних ожогах,
в отметинах небытия,
багряных и жёлтых,

обрывки случайной строки,
что вымарал автор...
Идёшь, и хрустят черепки
расколотых амфор,

и взгляд поднимаешь, и вот,
по краю заката
то весть из Ниппура плывёт,
то песнь из Аккада,

и сыростью пахнет борей,
и в небе ночами
глаза аморейских царей
сияют, печальны,

и дождь, занимаясь вдали,
вздыхает, скиталец,
что люди, как листья, ушли,
а боги остались.

Форточка

От гомона столичных площадей
в каморки полутёмные окраин
попряталось всё то, что было раем,
когда мы жили в племени детей.

Вдыхая запах городских хвороб,
я всё блуждаю в переулках старых,
где молча подметают тротуары
оранжевые ангелы дворов.

Там, прежде чем позволить вам пройти,
дворовый кот вас оглядит по-царски,
там луж простор, почти венецианский,
и карусель, как лодка, посреди.

И тихо так, что кажется, вот-вот,
возьмёт и заиграет «рио-рита»...
И только форточка стучит, открыта,
и чудится, что – бабушка зовет.

Там тот же ясень так же гол и тих,
там тополь с переломанной ключицей…
И ничего со мной не приключится.
Я лишь чужак из племени больших.

Закрыта дверь. Утоплены ключи.
Ушли актёры. Завершилось действо.
…А я стою у старого подъезда
и слушаю, как форточка стучит.





Эльдар Ахадов, Красноярск

Снег идёт

Не помню, в день какой и год,
Из детства раннего, в котором
«А снег идёт! А снег идёт!» —
Мы у окна кричали хором.

Шёл снег, стояли холода,
От ветра что-то дребезжало.
Ты на руках меня тогда
С улыбкой бережно держала.

И мы кричали: «Снег идёт!»
Так радостно и простодушно,
Что он с тех пор который год
Всё так же падает послушно.

И всякий раз в канун зимы
Едва ветра затянут вьюгу,
Мне снова чудится, что мы
Кричим с тобой на всю округу…

Был тихим нынешний рассвет,
Лишь сердце с полночи щемило…
«Её на свете больше нет…», —
Сестра мне утром сообщила.

Но, только телефон умолк,
Как снег пошёл повсюду снова.
… Хотел я крикнуть… и не смог.
И выдохнуть не смог ни слова!

Летит, летит весёлый снег,
Кружит и падает, как эхо…
Неправда, что тебя здесь нет.
Смотри, родная, сколько снега!




Виктор Балдоржиев, Чита

Другу в деревню

                Володе Зырянову

А я в скворечнике бетонном
Сойти на землю не могу,
Ты в мире чистом и огромном,
В траве по пояс, на лугу.

Идешь и думаешь, что выше
Подняться надо над землей.
Но знал бы ты – какой я нищий,
Да и скворечник тот не мой…

Мне снится ночью запах хлеба,
Своя изба в родном селе.
И все мечты свои о небе
В стихи слагаю о земле.

Еще мне снится, что вдвоем мы
Картошку начали копать
В том мире – чистом и огромном,
Откуда все хотят бежать…




Виолетта Баша, Москва

Посолонь

                ПОСОЛОНЬ – по солнцу, по теченью
                солнца, от востока на запад

Алексею Серенину

По течению солнца с востока на запад,
От Курильской гряды до Балтийских ветров -
Колокольчиков звон, трав некошеных запах,
И озерный туман кораблей-островов,

Тихий ангел, по-детски слетевший с карниза,
В позолоте церквей - щедрый Яблочный Спас,
И скитов простота, их неброская близость
К небесам цвета синих доверчивых глаз.

По течению солнца, по звездам, по росам,
По полету коней, по мерцанью стрекоз,
По стремнинам речным, по туманностям звездным,
По весенним потокам березовых слез,

Узнаю тебя, Русь родниковых рассветов -
По просторам полей, погруженных в огонь
Заревой, где, на краешке лета
Нам с подсолнухом вместе навек - посолонь.

И по фрескам Рублева над смутным столетьем,
По обителям раненых душ и сердец,
По убитым отцам, не родившимся детям,
По надевшим до срока терновый венец,

По костям в девять ярусов в русских болотах,
По лесам, иссеченным нарезкой траншей,
По церквям, потерявшим в веках позолоту
Куполов, по тифозной смертельности вшей

На фронтонах Гражданской длиною в столетье,
Не оконченой с Русью войны затяжной.
По огням приграничья, восставшим стеною
Войн локальных, сомкнувшихся в круг над страной.

По течению солнца с востока на запад,
От Курильской гряды до Балтийских ветров -
Где малиновы звоны да ладана запах,
Да озерный туман миражей- островов,

По течению солнца, по травам, по росам,
По земле, уходящей уже в небеса,
Уходящей, но все еще млечной и звездной
Узнаю тебя, Русь - Божья Матерь в слезах…




Сергей Беликов, Новосибирская область

Мамин снег

Снег, он разный: бывает мокрым.
Бывает колючим и даже сухим.
А этот падал, как тень – безмолвно.
И превращался ночью в стихи.

Снежинкой-рифмою на бумаге
ложился этот январский снег.
И я подарил их наутро маме.
Маме, которой со мною нет.

Она в душе
и на старых фото,
мне улыбнулась издалека…
А снег закончился лишь в субботу.
Как будто маме сказал: «Пока!

Ещё увидимся и побродим
по летней радуге за рекой!»
И тихо гладил её надгробье
своей прохладной белой рукой…




Анатолий Болгов, Санкт-Петербург

У кустов садовых бересклетов пауками вывешен июль…

Что родимый! Выплеснуло лето сотни радуг на воздушный тюль,
У кустов садовых бересклетов пауками вывешен июль.
Пахнут мёдом солнечные ульи, ярче кольца шмелевых боков.
Белой ночью я живу в загуле от вина бордовых облаков.

На покосе выросла отава через корни скошенных цветов.
Ты, июль - пахучая отрава в дикой пляске ветреных листов.
Ты отрада, мне с тобой шептаться, тихой зорькой в озеро смотреть.
Так хочу, и это может статься – проживу ещё от века треть.

Что родимый, угол Петроградский! Я и ты вошли в шоссейный плёс.
Разделю с тобой мечту по-братски под шуршанье стоптанных колёс.
Пусть от века только четверть будет, пусть умнеет глупая тоска.
Я хочу в затоне белых буден двадцать пять июлей обласкать.

Изобильной щедрости отведать под ветвями яблочных садов:
Что нам горе или эти беды от запретной сущности плодов.
Есть желанье, а точнее жажда, пить под солнцем знойный кипяток.
Долго жить, наверно, хочет каждый, ну а я – хотя бы лет пяток.




Михаил Бормотов, Канада

Мост из жёрдочек да из ниточек…

Мост из жёрдочек да из ниточек,
погоди, Катунь, не буянь!
Лучше камушек белый выточи,
да удачу нам нашамань!

Красотой твоей заболею я,
обречён любить и гореть.
На утёсе пусть Лорелеею
нам вьюрок поёт на заре.

Торопись Катунь с Бием встретиться
страсть любимому подари!
Пусть колдун-Алтай с горя бесится,
с нами горы-богатыри...




Алина Вельдж, Мазовецкое воеводство, Польша

Давай поговорим!..

Пап, ну давай поговорим, хоть ты давным-давно у Бога.
А я, скиталец-пилигрим, иду - куда ведёт дорога.

Что помню, с детства берегу?

Твой образ...
Ваши с мамой ссоры...
Закат...
Я - за тобой бегу и мир взрываю диким ором:

- Папулечка, не уходи!

Реву...
Узкоколейка - зыбкой...
Коленки в кровь...
Ты - словно джин - растаял сизоватой дымкой.

Потом...

- "Всё папе расскажу!" - кричали дети, коль обидят.

А я... лелеяла мечту, что навестишь мою обитель хрустально-золотистых снов, где счастье детское без крапа, где чуткий камертон - любовь - звучит высокой нотой: папа.

До синяков и до кровИ дралась, когда тебя хулили. Ботинки старые твои всегда свидетелями были.
Их - я показывала тем, кто называл меня байстрючкой, кто говорил, что твой гарем пополнен вновь залётной сучкой.
Доказывала: ты - придёшь! Ты есть, но ты - в командировке!

Ты не пришёл.

С годами ложь простилась маленькой плутовке.

Быть может и сильна я тем, что было без тебя непросто?!
Мечта о встрече, как тотем, меня хранила от сиротства.
Не довелось... Обид гряда вела тебя к иным пенатам.
Но, что б там ни было, - всегда: ты - надо мной, во мне и рядом.




Николай Воротняк, Харьков, Украина

Бессонница

Я обесславил День,
и он,
пожав плечами,
вышел вон.
Не тратя зря душевных сил,
бездарно Время я убил!..
Но, в сгорбленной спине заката,
я видел близкую расплату
за свой невольный саботаж.
Кошмарный мысленный коллаж
томил бессонницей в ночи,
и лишь рассветные лучи,
играя блестками из пыли,
больные веки мне прикрыли…

Я обесславил Время тем,
что стольких не решил проблем.
Я целый день был ни при чем:
я не расталкивал плечом,
не расшибал кулак о стол,
и не был добр, и не был зол.
Я в этот день не продолжал
своих бесчисленных начал!
Я ничего не совершил.
Я не зажег.
Не потушил…

О, горечь временных утрат
и угрызений вечных яд,
и обещаний красота,
и понедельников
тщета!..




Владимир Гаврюшов, Новосибирск
Я дюж в работе…

Я дюж в работе,
ещё есть силы.
Я дом построю,
как ты, - красивый!
Тюк-тюк - топорик,
стук - молоточек,
Сошью тесовый
ему платочек.
Резные ставни
и дыма локон,
И голубые
глазищи окон.
Со стен смолистых
пахнёт живицей.
Уют и счастье.
Давай селиться?
На крыше будет
гнездиться аист
Нам на согласье
и всем на зависть.






Наталья Гордополова, Новосибирская область

***
Законов истинной любви
Ты между делом не нарушь:
Не торопи слиянье тел,
Чтоб не вспугнуть слиянье душ.

Старуха

Окно. Цветы в консервных банках
хранят подержанный уют.
И тараканов злые банды
по кухне взад-вперёд снуют.

Старушка - божий одуванчик -
на мир глядит из-под руки,
а то "прилягет" на диванчик,
всё ждёт: "Ну, где же вы, сынки?!."

...Как обувала-одевала,
кормила четверых одна?!.
Отца-то их в войну не стало,
неладна будь она, война!

Сынки - кто прост, а кто - начальник.
Уж дети у самих давно.
Всё обещали умывальник
мамане. Да сменить окно...

Взгрустнул домишко, покосился,
мужицкой требует руки.
Да тракт в деревню износился:
столичным ехать не с руки...

Свезут до дома престарелых
соседи бабку напослед...
А сыновей, успешных, смелых,
как говорят, простыл и след.




Владимир Губа, Новосибирск
Россия одна

То звоном кандальным разбудит она,
а то колокольным звоном.
Но как ни крути – Россия одна,
а нас у неё - миллионы.

Работаем мы от темна до темна,
дубиной и матом учёные…
а то как запьём по - чёрному!
Но как ни верти – Россия одна,
И как ни бунтуй – мы покорны ей.

Это врождённое, это не лечится –
сердце любовью и яростью сводит нам,
строгое, страшное слово Отечество,
тихое, тёплое, нежное – Родина.

То звоном кандальным разбудит она,
а то колокольным звоном…




Вадим Гужев,Ульяновск

Приют покинутых

Дом престарелых.
Быт – дожития.
Два стула. Тумбочка. Кровать.
Приют покинутых… Укрытие,
откуда некуда бежать.

В окне - забор, стена сарая,
асфальт, фонарные столбы.
Чужой рассвет. Трава чужая…
Чужая жизнь, чужой судьбы…

А всё своё лежит за гранью,
давно оплаканной сполна.
Погиб там старшенький в Афгане,
а младший – дома, от вина…

Теперь, на завтраки овсянка,
в столовой стол на четверых.
День этой жизни спозаранку
расписан весь от сих до сих.

В тепле казённого уюта
осталось Бога лишь просить,
чтоб он не дал ещё кому-то
детей погибших пережить!..




Ингвар Донсков, Томск

Хлебные крошки

У кого - на войне... У меня -
Дед Василий погиб под завалом.
Пять сирот - как руки пятерня...
Хлебной пайки на всех не хватало.

Та, что будет мне мамой потом -
Повзрослевший военный галчонок -
С неулыбчивым, сомкнутым ртом
Разносила беду похоронок.

А под вечер встречала фургон -
Опустевшую, хлебную будку.
И трясла - за поддоном поддон...
Загибаясь от боли в желудке.

Выскребала шершавый настил...
Высыпала добычу в ладошку...
И бежала домой - что есть сил,
Зажимая в кулак эти крошки.

Дома ждали голодные рты...
И хотя было крошек так мало,
Пересилив позыв тошноты,
Она поровну их раздавала.

Эту память в себе берегу...
Внучка мне подставляет ладошки...
Деда, птичкам... На белом снегу -
Драгоценные, хлебные крошки.




Артур Ермилов, Ростовская область

Дед, с Днём Победы!

Николаю Трофимовичу Ермилову -
солдату Великой Победы…

Здравствуй, дед!
У нас Весна,
Зацвели деревья...
Как ты там, на небесах,
Скоро ль Воскресенье?
Как там бабушка, поёт,
Как когда-то, песни?
Знаешь, вишня зацвела,
Что сажали вместе!
Речка наша уж не та,
Рыбы мало стало,
Деревянного моста
В прошлый год не стало...
Лодки нашей тоже нет,
Ускользнула в небо,
Ты встречай её там, дед,
Слышишь, с солью, с хлебом!
В этой лодке мы с тобой
Переплыли Время...
Светлой памяти во мне
Прорастает семя -
Вижу домик у реки,
Огородик, садик.
Яблонь белый сарафан,
Рядом виноградник!
И клубничный аромат,
И малины свежесть -
Вашу с бабушкой храню
И любовь, и нежность.
Запах мёда, пенье птиц
И цветов гирлянды,
И прохлады летней тень
Старенькой веранды.
Помню, как меня с собой
Брал ты на охоту,
В лес, за нашею рекой,
Каждую субботу!
Мотоцикл помню твой,
И ружьё двустволку...
Как водили вы меня
С бабушкой на ёлку!
Фотокарточку храню,
Где мы вечно вместе -
Дорогие вы мои,
Нет тех лет чудесней!
Помню, ты мне подарил
Все свои медали -
Как на солнышке они
Золотом блистали!!!
Слышишь, скоро праздник твой,
Скоро День Победы!
Поздравляю, от души,
Дорогой мой деда!
Обнимаю, мой родной,
Как когда-то в детстве,
Ведь от памяти своей
Никуда не деться...




Алексей Ерошин, Новосибирская область

Химера

Зима в Ливадии тепла.
В тиши,
Февральским утром сизым,
Хозяин
Наслаждался бризом,
На пять минут
Забыв
Дела.
Стоял у каменных перил,
В кругу
Охранного конвоя,
Глядел на море штормовое
И трубку
Черную
Курил.
Ему,
Мерилу всех мерил,
Своей не полагалось меры,
Но равнодушный взгляд Химеры
Его
Презрением дарил.
Нахально восседая рядом,
Она одна глядела -
Сквозь,
Вождя
Пронизывая взглядом,
Как доску - трехдюймовый гвоздь.
Все те,
Вокруг,
Смотрели разно:
Боясь,
Восторженно
И зло,
И лишь она одна -
Бесстрастно,
Как сквозь оконное стекло.
Что ей вселенские напасти,
Что все властители,
Когда
Струится времени вода
Из глубины
Чугунной
Пасти?
Мелькают,
Суетно снуя,
Перед ее колодцем лица,
Но так же
Продолжает литься
В пучину вечности
Струя.
И, как вода ни хороша,
Дано хозяину и гостю
Пригубить вечность
Только горстью:
Здесь нет ни кружки,
Ни ковша…

Зима в Ливадии тепла.
Шинель наброшена на плечи.
Хозяин ждет начала встречи.
Прогулка кончена:
Дела.
Уинстон ждет,
И Франклин тоже
Примчался, одолев хворобу:
Делить трофейную Европу
Ему опаздывать негоже.
Невозмутимый,
Как Аттила,
Вождь
Протянул в пространство руку,
И вытряхнул
В колодец
Трубку.
И вечность
Пепел
Поглотила…




Нелли Закусина, Новосибирск

О стихах

Из всех земных противоречий,
хитросплетений благ и мук
в моей гортани
жаркой речи
рождается начальный звук.

Еще он слаб и неустойчив,
но, проникая в жизни суть,
он крепнет и, откровоточив,
готовится на высший суд,

на суд людской, через пороки,
сквозь огражденья всех мастей,
через кипящие пороги
смятений грешных и страстей…

Пересекая зной и стужу,
превозмогая смех и стон,
и, песней вырвавшись наружу,
меня оправдывает он.




Николай Зиновьев,  Краснодарский край

День Победы

Воспетый и в стихах, и в пьесах,
Он, как отец своим сынам,
Уже полвека на протезах
Что ни весна, приходит к нам.

Он и страшнее, и прекрасней
Всех отмечаемых годин.
Один такой в России праздник —
И слава Богу, что один...

Мать

Там, где сквозь огнедышащий чад
Солнце на ночь в ущелье свалилось,
Сын погиб...
Чтоб доняньчить внучат,
Мать на время живой притворилась.

Перед встречей

На ветру дрожит осинка,
Хлещет веткой по глазам:
Не гляди, как гроб из цинка
Из Чечни летит в Рязань.

Но летит под небесами
Гроб и воет, и свистит.
А навстречу из Рязани
Материнский крик летит.

Сердце бьётся, время мчится.
Боже правый, сохрани,
Чтоб не видеть, что случится,
Когда встретятся они.

«Дерутся пьяные в проулке»
Дерутся пьяные в проулке,
Мешая с матом хриплый крик.
Прижавшись к грязной штукатурке,
На остановке спит старик.

Смеётся пьяная девица,
Садясь в попутный «Мерседес» —
Её литые ягодицы
За нить подёргивает бес.

На пустыре с начала мая
Идёт строительство тюрьмы.

Всё это жизнью называя,
Не ошибаемся ли мы?..


Юрий Иванов, Краснодарский край

Неизвестность

Ветер яростно листья срывает.
За годами проходят года.
Мы не знаем, как это бывает, -
Переходы отсюда - туда.

Чаще колет под сердцем иголкой.
Чаще ночью "оттуда" зовут.
Мы не знаем - когда и во сколько
Наши души, как листья, сорвут.




Галина Золотаина, Кемеровская область

Почернею и окаменею

Почернею и окаменею часам к четырём,
Как младая вдовица, бредущая за катафалком.
Удавиться к чертям на берёзе за пустырём,
Да ещё босоножки не сношены. Выбросят. Жалко.

Недочитанный Стивенсон между столом и стеной
Корешком коленкоровым целит в облупленный плинтус,
Ничего не случится красивого в жизни со мной,
Где же тела и духа хвалёный поэтами синтез?

Вот и птаха запела, незримая в темной листве,
Вот котёнок проснулся и лапкой песок загребает…
Просыпается жизнь, льнёт к рассвету. Как муха к халве,
Тьма безлунная медленно кожей шагреневой тает…




Татьяна Калюжная, Новосибирская область

Рябиновое имя октября

                В саду горит костер рябины красной..."
                С.Есенин

Ах, как октябрь по-русски, безоглядно,
судьбу кляня, последнее даря,
роскошный, хоть потрёпанный изрядно,
с замашками опального царя:
то - небо настежь, то - дождём наотмашь,
то веря, то не веря, что не зря -
от прежних дней оставшаяся роскошь -
костры рябин и клёнов догорят,
- всё сыплет, сыплет в серый плат тумана
рубинов горсти, горсти янтаря...

Осенний ветер отпевает пьяно
рябиновое имя октября.

Я в лес захожу, как в намоленный храм…

А нынче такая хорошая осень:
Красива, неспешна, тепла и щедра.

Под шёпот берёз и молчание сосен
Я в лес захожу, как в намоленный храм.

Уж стали сквозными осенние своды:
Лучей водопады, небес бирюза.
Опавшие листья ведут хороводы...

И горько, и сладко дать волю слезам...

Я, лесом осенним, лучами залитом,
Иду золотою тропой, не спеша...
Легка, словно свет, за любимых молитва...
Светла, словно лес, и печальна душа...




Рустам Карапетьян, Красноярск

Две тысячи лет бестолковой…

Две тысячи лет бестолковой
Окутавшей мир суеты.
Колосьями снова и снова
Взметаются в небо кресты.
.
Как много возжаждавших чуда,
Но только всегда и везде
Не держит земля почему-то,
Сумевших пpойти по воде.




Лариса Карпова, Новосибирская область

Хлеб

Я уюта не знала с детства,
Я шагала по снежной тропе,
Чтобы с радостью оглядеться
В незнакомой промёрзшей избе.

В предвечернем таинственном свете
Под играющий стрёкот угля
Я морозные трогала ленты
В насинённых пушистых углах.

Помню, мама берёт из пЕчи
Круглолицый, чуть-чуть в золе,
Подгорелый с краешку вечно,
Обжигающий руки хлеб.

Я запомнила хлебный, тёплый
Счастья детского аромат.
Я гляжусь в воронёные стёкла,
Как когда-то гляделась мать.

Только я достаю не из пЕчи,
А из сердца, чуть-чуть в золе,
Слов моих, подгорелых вечно,
Обжигающий руки хлеб.




Оксана Картельян, Одесская область, Украина

Сельская

1.
Сельская девочка, тонкие ножки,
Много работы: скотина, рассада…
Мама жалела: «Поспи, хоть немножко».
«Нет!», - как струна: «Если надо, так надо!».
Слишком старательна, слишком ретива,
Только худа, не по сельским масштабам,
Да и, чего там скрывать, некрасива,
Вряд ли получится справная баба.
А по ночам, на веранде, украдкой
(Овод и Джемма, Ромео с Джульеттой)
В книжку - фонарик, в мозгах лихорадка,
Странная нега и думы «про это».

2.
Сельская барышня. Нет, не уродка,
Кровь с молоком, только замкнута слишком.
Кое-кому даже мнится красоткой
(Тайно вздыхает соседский парнишка).
Но, недотрога (ах, Джемма с Джульеттой!
Обе давно в ней слились воедино),
Те же труды… Только мысли «про это»
Мозг прожигают и неодолимы.
«Это» - красивая жизнь… Без коровы,
Без поросят, без растопки печурки.
Вроде с рожденья не знала другого...
Мамка вздыхает: «Неладно с дочуркой».
Всё! Решено! В институт! На артистку!
Будет в столицах блистать (что ж такого?)
Хватит без устали дёргать редиску!
Наша Джульетта достойна другого!

3.
Сельская тётка (диплом был получен,
Были неровности, кочки, ухабы).
Пару театров сменила (не лучших)
И поняла: «Я же сельская баба!»
В тридцать вернулась домой с сыновьями
(Муж убежал от артистки к гримёрше).
Должность - завклубом, богата друзьями,
Часты аншлаги (бывало и горше!)

4.
Сельская бабушка. Много работы.
Внучек аж пять! Дорогие малышки.

Грустная сказка? Читатель, ну что ты?
Просто рассказ. Обо мне. Не из книжки…




Ольга Качанова, Алматы, Казахстан

Ахматова тоже болела

Ахматова тоже болела,
Лежала, смотрела в окошко.
И пело уставшее тело,
О том, что осталось немножко…

О том, что осталось две строчки
Подправить в заветной тетрадке,
А после без всякой отсрочки
Взлететь над землей без оглядки.

Взлететь вместе с клином гусиным
Над полем, над талым болотцем,
Любя с нерастраченной силой
Все то, что внизу остаётся.

Ах, если бы тратиться снова....
Хотя ни к чему эти траты,
Когда остаётся два слова,
Две строчки до мартовской даты.

До взлёта над птичьей аллеей,
Над полем, над талым болотцем…
Я тоже лежу и болею, -
На этом кончается сходство.




Ольга Киевская, Новосибирск

Баллада о матери

Сорок первый – год потерь и страха
Заревом кровавым пламенел…
Двух парней в растерзанных рубахах
Выводили утром на расстрел.

Первым шёл постарше, тёмно-русый,
Всё при нём: и силушка, и стать,
А за ним второй – пацан безусый,
Слишком юный, чтобы умирать.

Ну, а сзади, еле поспевая,
Семенила старенькая мать,
О пощаде немца умоляя.
«Найн, - твердил он важно, - растреляйт!"

«Нет! – она просила, - пожалейте,
Отмените казнь моих детей,
А взамен меня, меня убейте,
Но в живых оставьте сыновей!"

И ответил офицер ей чинно:
«Ладно, матка, одного спасайт.
А другого расстреляем сына.
Кто тебе милее? Выбирайт!»

Как в смертельной этой круговерти
Ей сберечь кого–нибудь суметь?
Если первенца спасёт от смерти,
То последыш – обречён на смерть.

Зарыдала мать, запричитала,
Вглядываясь в лица сыновей,
Будто бы и вправду выбирала,
Кто роднее, кто дороже ей?

Взгляд туда-сюда переводила...
О, не пожелаешь и врагу
Мук таких! Сынов перекрестила.
И призналась фрицу: «Не могу!»

Ну, а тот стоял, непробиваем,
С наслажденьем нюхая цветы:
«Помни, одного – мы убиваем,
А другого – убиваешь ты».

Старший, виновато улыбаясь,
Младшего к груди своей прижал:
«Брат, спасайся, ну, а я останусь, -
Я пожил, а ты не начинал».

Отозвался младший: «Нет, братишка,
Ты спасайся. Что тут выбирать?
У тебя – жена и ребятишки.
Я не жил, - не стоит начинать».

Тут учтиво немец молвил: «Битте, -
Отодвинул плачущую мать,
Отошёл подальше деловито
И махнул перчаткой, - расстреляйт!"

Ахнули два выстрела, и птицы
Разлетелись дробно в небеса.
Мать разжала мокрые ресницы,
На детей глядит во все глаза.

А они, обнявшись, как и прежде,
Спят свинцовым беспробудным сном, -
Две кровинки, две её надежды,
Два крыла, пошедшие на слом.

Мать безмолвно сердцем каменеет:
Уж не жить сыночкам, не цвести...
«Дура–матка, – поучает немец, -
Одного могла бы хоть спасти».

А она, баюкая их тихо,
Вытирала с губ сыновних кровь…
Вот такой, – убийственно великой, -
Может быть у Матери любовь.

Признание

Признаю с отчаяньем рубаки:
Не было полётов на Луну,
Взрывов в Хиросиме с Нагасаки,
Свастик, изрыгающих войну,
Нищих, побиравшихся убого,
Праведников лживых без креста,
Не было зачинщиков подлога,
Не было предателей Христа.
И не дорожат водою рыбы,
И стихами я не говорю,
На иконах не сияют нимбы,
И ещё… Тебя я – не люблю.

Жертва Сирии

Народ, Всевышнего не зли,
Он терпелив не слишком…
В больницу как -то привезли
Трёхлетнего мальчишку.

Сирийский мальчик. Он попал
В район военных действий.
И жертвою обстрела стал,
Свидетелем всех бедствий.

С обидой глядя на народ
Своим недетским оком,
Он будто чувствовал: вот-вот
Предстанет перед Богом.

Врачи над раненым мальцом
Кружили безуспешно,
А тот с заплаканным лицом
К ним обращался, грешным.

Повергли в шок хирургов тех
Слова мальца, ей-богу:
«Всё Богу расскажу! На всех
Пожалуюся Богу».

Так взрослым дядям он сказал
И Богу отдал душу…
Ну что же ты притих, мой зал?
Не рвётся крик наружу?

Известно мне, о чём молчишь,
В душе тая тревогу:
А вдруг и вправду тот малыш
Пожалуется Богу?




Людмила Клёнова, Ашкелон, Израиль
Осень пишет свои скрижали

Фонарей осмелевших стаи
Над дорогой, во тьму бегущей,
Страусиные тянут шеи
К побледневшей немой Луне.
Как негаданно ночи стали
И длинней, и темней, и гуще…
Утра свет, становясь мудрее,
Просыпается в тишине.

Стал рассвет осторожным, чутким,
Не врывается буйно в окна,
Не скользит золотой змеёю
По подушке, к щеке стремясь…
Только память, копя минутки,
От ночного дождя промокла,
И спешит навестить былое,
Нарушая событий связь.

И уже не понять, что будет,
Что важнее – и что дороже:
То ли дней пролетевших повесть,
То ль негаданный сон любви;
Как мечту отделить от будней,
Не печалясь и не итожа?
А по стыкам, по судьбам – поезд
Ритмом сердца: «Живи, живи!»

День сужает свои границы
До закатной холодной дали,
Отрекаясь от летних странствий
И дождями пастель размыв;
Полдню солнце уже не снится -
Осень пишет свои скрижали…
И одето в печаль пространство,
Погружаясь в иной мотив…





Елена Клименко, Томск

***
Уткнуться в ночь как в чёрный свитер
И вышить бисером слезинок
Слова, которых нет на свете:
Ни в словарях, ни на картинках.
Уснуть, уснуть, увидеть дальний берег,
Тревожные дороги и событья.
Вернуться в тот же дом, на то же место
И дальше жить, не делая открытий.
Мне лишь бы удержаться на краю,
Не соскользнуть с холста за рамки.
Мне лишь бы не сорваться на «люблю»,
Из крайности бросаясь тоже в крайность!

 «Простая музыка прощанья».

Простая музыка прощанья.
Минимализм его примет:
Напиток нашего отчаянья,
Кипящий в лужах и – привет!
Чего там на скамейке ёрзать,
Ища слова на пузырьках –
Лишь нарисованные слёзы
На нарисованных щеках





Александр Кноль, Новосибирская область

С морошкой на тёплых губах…

Притихла природа. Попрятались боги.
Расклинило мир пополам:
Он снова мои подбивает итоги.
А сам-то я что же?! А сам?!

Живу, как в раю, и творю, как умею.
Забрезжит рассвет – я и рад!
А годы… Что годы – одни юбилеи:
Всё так же чудно по озябшим аллеям
Юродивым шляется март.

Я рад! И я – небо! А петь – значит, звонко!
Чтоб лопнули струны: ба-бах!
Уронит звезда золотую коронку,
И мне вдруг приснится смешная девчонка
С морошкой на тёплых губах.

Приснится и скажет и ладно, и мудро:
В любви ни к чему ворожить.
И я отзовусь, очарованный будто:
Как всё-таки сладко щекочется утро,
Как всё-таки хочется жить!

И те, что хвалили, и те, что грозили,
Кудрит-раскудрит в камыши,
И те бессловесные звёзды-разини
Услышат, как вольно поёт о России
Суровый сибирский мужик.




Светлана Ковалевская, Новосибирская область

Купанье в сентябре

Купанье в сентябре…
Когда с утра туманно,
И травы в серебре,
А днем тепло нежданно.

Дни лета в сентябре
Пронзительно отрадны,
Что росы на заре,
Исчезнут – ну и ладно!

Войдешь, дыша едва,
В волну, что беспощадно,
Как старая вдова,
Тебя обнимет хладно.

Деревья в янтаре,
А в сердце жарко снова.
Купанье в сентябре…
Головушка бедова!

И будто лето вновь,
К порядку безучастно,
Как поздняя любовь,
Тебя настигнет властно.




Виктор Коврижных, Кемеровская область

У деревни моей…

У деревни моей голубые глаза,
петухами расшитый рассвет.
Там большая дорога спешит на вокзал,
а тропинка бредёт в сельсовет.

У деревни моей – огороды, сады
и немалое стадо коров,
кур полно в лопухах, а в колодцах воды,
только нету своих пастухов.

Ей иметь пастухов – нынче уж не резон...
Не престижная должность, увы...
Скот – цыгане пасут, и берут за сезон
по семь сотен рублей с головы.

Деревенька моя на дорогу глядит…
Перечтёт телеграммки родных...
У деревни моей чай разлит на двоих,
хотя стол на десяток накрыт.

У деревни моей молодые слова
вянут, словно полынь на корню...
Та деревня моя, как при муже вдова!..
Я не вас... Я себя в том виню...

***
Зарю кузнецы куют:
звон наковальни!
Весело что-то поют,
значит – нормально!

Кукует кукушка в лесу,
росы хрустальны!
На наковальню несут
лемех отвальный!

Летят из гнезда огня
птицами звоны
в зелень озона, звеня,
до небосклона!

Созрел золотой на корню
колос глагола!
Новому светлому дню
выкован голос!




Аркадий Константинов, Новосибирск

Одностишия


***
О, как несём мы бережно осколки!

***
Три пальца бы не в кукиш, а в аккорд!

***
В песочницах-то легче строить планы!

***
О, как же мы безбожно верим в Бога!

***
Не многого ли мы почти достигли?

***
Ну можно, я полезу на рожон?!

***
Свобода, долго ль статуею будешь?

***
Ну, где же запасной-то выход в люди?

***
Как долго Вам становится неловко!

***
Для зеркала неотразимых нет:

***
Верни мне поцелуй на доработку!

***
Не все поймут нас с полукомплимента.

***
В грызне забыли про гранит науки.

***
«Я помню чу..»: Ой, Пушкин, извини!

***
Эх, знать бы, из какого сорта сора…





Виталий Копусь, Украина

Я в Библию сто долларов кладу

Я в Библию сто долларов кладу
И прячу книгу в дебри книжных полок.
Не надо, чтоб стояла на виду,
Пусть будет путь к ней и тернист, и долог.
Заначка это, а не Богу взнос.
Хотя смешенье сущего с астральным
Собой являет как бы симбиоз
Духовного меня с материальным.
Когда не в силах буду переждать,-
Лох-Несси страха выползет на сушу,-
Я Библию достану, чтоб читать
И этим самым успокоить душу.
И, впитывая благости с листа,
Дам сердцу передышку и поблажку,
И, может, повторяя путь Христа,
Наткнусь на позабытую бумажку.
А если спросит строгий Судия,
В мои дела из любопытства тычась:
- Чему ты рад?
- Словам, - отвечу я.
А сотня что? Ведь это ж не сто тысяч!

Но тут жена нацелила акцент,
Заметив, что конец звучит банально:
- Ты напиши, что это прецедент.
Впервые Бог помог материально!





Лариса Корженевская, Новосибирская область

Лето в доме. Без меня

Гусеница –
на шторе,
осы –
на молочае,
и телефон в миноре
снова гудок включает.
Кот –
поперёк дивана.
Чая пиалы полны.
Лёгкий сквозняк
случайно
форточный степ исполнил.
В окна
цветы акаций
жёлтую льют истому.
Вот бы тайком пробраться
в дом,
где меня нет дома.

Цикл «Аллеи». Аллея, где обитает дождь.

Что в конце этой длинной,
плывущей по ливню аллеи
я смогу записать
в свой стихами обжитый блокнот?..
Я ведома дождём,
подгоняема им же – смелее.
И в подветренном ритме
удачная рифма придёт.

Я спешить не хочу,
я боюсь задохнуться словами,
я, чуть-чуть нараспев,
каждой ветви стихи повторю.
Пусть питают любовь
на бумагу слетевших посланий.
Пусть вбирают тепло,
не торопятся в плен к сентябрю.

С кем я встречусь в конце
покидающей август аллеи?..
Может, – с давней собой,
уводящей от лужицы дочь…
Или с новой, другой,
у которой глаза чуть мудрее,
а печаль поглотил перекрёсток,
где кончился дождь.





Илья Кулёв, Усть-Каменогорск, Казахстан

Песенка о ненужных людях

Промчался вихрем ветер перемен,
Перемешав и языки, и лица.
Была родной Россия, а взамен
Теперь она для нас – как заграница.
Всё как случилось – так оно и есть.
Но мы теперь на родине чужие.
Нам жить в России было бы за честь.
Да только не нужны мы и России.

В лицо нам тычут русским языком.
Мы – люди второсортные отныне.
Поймёт, кто с этим как-то был знаком.
На родине мы будто на чужбине.
А родились мы там, где родились,
У нас тогда совета не спросили.
В Россию жить бы мы перебрались,
Да только не нужны мы и России.

Родной земле мы больше не нужны,
А где нужны? – ответь ты нам, Всевышний.
Здесь наши мненья вовсе не важны,
Таланты наши здесь теперь излишни.
Могли бы мы, как факелы светить.
Но лишь чадим от страшного бессилья.
А нас могла б Россия защитить.
Да только не нужны мы и России.

В лицо – улыбка, за спиною – нож.
А душу рвёт истошная недужность.
Здесь нынче русский – вовсе не за грош.
И на душе обузою – ненужность.
Но русский я, и этим я горжусь!
Пусть не пророк и вовсе не мессия.
Отсюда все тебе молитвы, Русь!
Хоть вовсе не нужны мы и России.

Но русский я, и этим я горжусь!

Утренняя царица

Ну не царское это дело -
Жить в своем дворце без царя,
С не обласканной кожей белой
Просыпаться с зарей как зря.

Сполоснувшись водой из крана,
Глянуть в зеркало на ходу,
И в растоптанных тапках рваных -
Прямо в кухню варить еду,

Слушать, как наполняет вздорной
Громкой руганью коридор
Вечно чем-нибудь недовольный,
Весь какой-то не царский двор.

За окном разжигает утро
Неторопким костром заря.
В спальне замерло бесприютно
Ложе царское без царя.

Две гармони

Пункт призывной у райвоенкомата.
Гармони голос звонок и речист.
Под плач и песни уходил в солдаты
Единственный в деревне гармонист.

Жене сказал: «Ты ничего не бойся!
Сын в помощь будет, пусть пока и мал».
А после пронеслась команда «Стройся!» –
Он снял гармонь и сыну передал:

«Пусть слёзы градом – ты играй, хоть тресни!
Назло смертям – играй и не греши!
Пойми, сынок, нельзя в войну без песни.
Народ без песни – будто без души.

Я верю в то, что мы непобедимы!
Пусть даже не надеются враги –
Вернусь домой живым и невредимым.
Храни гармонь и маму береги!»

Отцом своим воспитанный с пелёнок,
Сын раньше срока в бедах возмужал.
Трудился в меру всех своих силёнок,
И общую Победу приближал.

Не сразу – потихоньку, понемножку,
Он был упрям, хотя ещё малец,
Освоил парень всё-таки гармошку
И заиграл не хуже, чем отец!

С тех пор в деревне не смолкали песни,
Ложились на мелодии слова.
Ведь всем на свете издревле известно,
Что жив народ, коль песня в нём жива.

Теплее с песней пережить морозы,
Все беды легче с песнею втройне.
И пели вдовы, утирая слёзы,
Оплакивая павших на войне.

Пришла Победа! Из далёких далей,
За всю войну не раненый всерьёз,
Отец вернулся, в орденах, медалях,
С войны гармошку тульскую привёз.

«Со мною воевал земляк с Алтая,
И не было роднее никого.
Погиб мой друг, Берлин освобождая,
Осталась эта память от него».

Столы накрыли, встретили как надо,
Взгрустнули, вспомнив тяжести годин.
Сидели оба гармониста рядом –
Отец-герой и возмужавший сын.

Склонили ветви строгие деревья,
Замолкли на мгновенье соловьи.
Под две гармони пела вся деревня
О самом главном в жизни – о любви!





Владимир Лежнин, Томск

Два деда

Мои деды -
Моих две ладони пустых,
Оба деда мои за порогом:
Дед один -
В подмосковных просторах глухих,
Дед второй -
На уральских дорогах.
Первый дед -
В <сорок первый> шагнул и во прах:
Ни холма, ни штыка, ни воронки.
Дед второй -
Обожённым Берлином пропах,
Зря пришли на него похоронки.
Улыбнулась судьба!
Ухмыльнулась беда -
Слишком много кровавых отметин.
И на свежем холме - резеда, лебеда:
- Дед, а дед?!
Только ветер ответит.
Он уже далеко,
там, где первый лежит,
Не вернувшийся с дымного поля.
Будут деды во мне продолжаться и жить,
Отзываясь особою болью…





Анатолий Лемыш, Киев, Украина

Я взглядом стаю провожу…

Я взглядом стаю провожу
Последних галок городских,
От их угрюмой суеты - такая мука.
Как будто сам я ухожу
Из этих улиц дорогих,
Как будто глянул за порог - а там разлука.

Гоняет ветер легкий сор,
И тихо кружится наш двор,
Деревья сослепу ветвями в небе шарят.
А я стою, не нагляжусь,
И из последних сил держусь
За эту землю, что для ног опору дарит.

И кто подскажет, кто поймет
Чем так тревожит этот взлет
Пустых качелей на пустой площадке детской?
Зачем летят они не в лад
На фоне каменных громад,
Что серым вписаны в закат резной и резкий?

О, как для духа дорога
Вся эта мелочь, вся труха,
Случайной памяти внезапность отпечатка!
Ах, эта птичья маята,
И безъязычье, немота,
И в сердце нежность разлита легко и сладко...





Люся ЛИ, Новосибирская область

От дождя до дождя

От дождя до дождя… Пусты
переулки души, и мысли
в акварельности строк зависли,
избавляясь от наготы.

И ни буквы из-под пера,
и журавлик, почти бумажный,
в синеве растворится влажной…
Осень. Ночь. И уже вчера.

В тёмной комнате нет углов.
Боль минутна – статична память.
Ветер сменится… белым замять
засыпает осколки слов.

Ты проснёшься. Но ни-че-го
не изменится в этом мире.
Только холодом по квартире –
одиночества статус-кво.





Лев Либолев, Одесса, Украина

песок

в пожизненной песочнице война.
характер проявляется сполна
в сражении за маленький совочек.
решается без всяких проволочек
чья сторона сильнее. и она
навеки завоёвана тобой,
но время не велит трубить отбой.
пора взрослеть - полцарства за куличик!
и девочка расстёгивает лифчик,
надеясь стать единственной судьбой
тебе - завоевателю, вождю.
другие претенденты подождут,
и будут вымирать поодиночке.
как звенья бесполезные в цепочке,
чтоб ты припомнил старую вражду.
смакуя надоевшее вино,
страдая неизбывною виной
из давнего песочного квадрата...
покажется вино денатуратом,
хотя и чем напиться - всё равно.
и вроде бы ещё накоротке
с девчонкой русой в мамином платке,
она вполне довольна каждой встречей.
она тебя лишает дара речи,
твой первый приз, цена твоих побед.
она к тебе приходит босиком,
и время рассыпается песком.
и жизнь - песок, и смерть почти песчинка...
и небо вдруг сжимается овчинкой,
напуганное детским голоском...





Иван Малов, Оренбург

Лицея светится окно…

                "...Чернильница моя..."
                А. Пушкин

Он жжёт свечу. В округе каплет
С вечерних крыш - весны пора.
Плывёт чернильницы кораблик
Под белым парусом пера.

Плывёт. Плывёт. Ещё страница!
А на дворе уже темно...
Вновь будет Пушкина окно
В Лицее заполночь светиться.

Я слышу степь

1.
Мой день глубок, свежи дубравы
И чувства нежностью полны.
Склоняюсь, падаю на травы –
На дно вечерней тишины.

И здесь, где силой и стараньем
Былинку тащит муравей,
Я слышу степь с её дыханьем –
Дыханьем родины моей.

2.
Ещё стерня лучится светом,
Но зная, что пришла пора,
Переворачивают лето
В полях плугами трактора.

Они гудят, и вся округа
Полна урочного труда.
Просёлком,
Чтоб сменить друг друга,
Вновь едут пахари сюда –

В простор, где будет:
Вьюга ноет,
И до весны белым-бело,
И нивы спят, храня родное –
Твоё, степь-матушка, родное
Земли-кормилицы тепло.

3.
Сушь. Ни тучки в степной стороне.
Хоть бы влажные ветры подули!
Без дождя в знойный день в тишине
Часто никнет округа в июле.

Дождь прольёт – снова птицы поют,
И земля окунается в негу,
И укроп – огородный салют –
Торжествующе тянется к небу.

4. Солнце садилось на летний просёлок…

Степь... От следов машин в узорах
Просёлок, взволновавший сердце,
А солнце, видом с косогора,
Оно – что хлеб на полотенце!




Сергей Махнач, Минск, Беларусь

Я не против

Пусть будет:
хлеб, надломленный тобой,
парное молоко в стакане тонком,
мелодия, рождённая трубой,
игрушки, позабытые ребёнком,
негромких колыбельных голоса,
герои книг, неведомые страны,
обратные конвертов адреса,
давнишние заштопанные раны.

Пусть будет:
день, заботы, суета,
предпраздничные хлопоты по дому,
звонки друзей, игривый взгляд кота,
торт, подгоревший чуть, бутылка рому,
нехватка стульев, плечиков в шкафу,
тост «за мужчин» — четвёртый, чин по чину,
смешинка, заглянувшая в строфу,
грустинка, взглядом встретившая спину.

Пусть будет:
перекличка птичьих стай,
гудение шмеля над головою,
мост радуги – весёлый попугай,
река, песок, трава, а над травою
кузнечиков беспечных чехарда,
луны вечерней пристальное око.

Пусть будет ночь, в которой никогда
отныне ты не будешь одинока.




Лариса Миллер, Москва

***
Варьируя на все лады,
Плодя двойняшек и тройняшек,
В десятый раз писать про пташек,
Влетевших в майские сады,
И в сотый – про зарю в окне,
И в тысячный – про свод небесный
С какой-то целью неизвестной
Господь приказывает мне.

А я не хочу кое-как

А я не хочу кое-как, еле-еле,
Хочу, чтоб внутри меня ангелы пели
И чтоб не покинули душу они.
Вот снег серебрится. Он первый. Взгляни.
Такое событие песни достойно.
Так пойте же, ангелы, чисто и стройно.




Светлана Монахова, Архангельск

Переливы жёлтых пятен

Переливы жёлтых пятен
По белёсым перелескам…

Вы хотели солнца? Нате –
По глазам, по занавескам,
По запасам зимней пыли,
Размазне из снежной каши.
Вы же так тепла просили!?
Так берите – это ваше!
И плоты разбитых льдинок
Забирайте, забирайте!
Из отдельных половинок
Счастье целое слагайте.

Лица, сбросьте огорченья!
Асимметрию веснушек
Золотистого сеченья
Нацепите. Вот вам лужи!
Отражайте в них улыбки
Широко и белозубо.
Отправляйтесь в небо, скрипки!
В шифоньеры прячьтесь, шубы!
Музы, вешайтесь на шеи
Недолюбленных поэтов!

Сколько ткани! Шейте швеи!
Из весны кроите лето!




Дмитрий Московский, Московская область

Клинок

Почти неделю эта батарея
Утюжила фугасами квартал.
Но в яростном бессилии зверея,
Комбат в ответ огня не открывал.

Почти неделю молча ждал приказа...
И от бессильной ярости устав,
Он взял с собою двух бойцов спецназа,
Заранее все шансы просчитав.

А шансов было, в сущности, немного,
Реально – вообще ни одного…
Но будет ли обратная дорога,
Уже не волновало никого.

Им главное – пробиться и добраться
До этих обезумевших чертей,
И с каждым персонально рассчитаться
За каждый залп с десятками смертей.

Здесь дело чести – значит, «или-или» -
Своя судьба теперь не дорога.
Они неспешно с тыла обходили
И вышли на позиции врага.

А три ствола - достаточно, однако,
Когда никто не лупит наугад.
И вот последний раненый вояка,
Уже к ногам бросает автомат.

Совсем пацан! Упал, дрожа от страха,
Хватаясь за пробитое плечо,
И кровью камуфляжная рубаха
В минуту пропиталась горячо.

Он рвался в бой и не боялся боя,
Когда громил врага издалека,
Но вскрикнул, вдруг увидев пред собою
Мерцающее лезвие клинка.

С обритой головы слетела каска,
Он сжался, как испуганный щенок:
«Не убивайте, дядечка, будь ласка…»
Шептал мальчишка, глядя на клинок...

Но камуфляж привычно рассекало
Отточенное лезвие клинка…
- Навылет.. – командир сказал устало,-
Перевязать! Берём с собой щенка.

«Даст Бог, и мы останемся живые…»
Подумал, вытирая пот с лица,
И в ножны свой клинок убрал, впервые,
Не отомстив, как прежде, до конца.




Алексей Назаров, Новосибирская область

Монолог беззубого

                У одного мудрого китайца спросили,
                что более жизнеспособно: твёрдое или мягкое?
                «Мягкое», – ответил он и в доказательство
                сослался на свой рот: «Смотри, зубов уже
                давно нет, а язык всё ещё болтается».
                Старинный фольклор

Старость, что ли, подступает? –
поседела голова,
зубы челюсть покидают,
словно дерево листва.

Были все в одной упряжке,
так сказать – и вот те раз:
брешь в стене! Теперь лишь кашки
кушать мне, коль нету вас.

Тот – с преградою столкнулся,
этот – вдруг служить устал…
Вот ещё один качнулся,
оступился и упал.

Мой отряд бойцов редеет –
прежде крепких, не таких…
Улыбнёшься – дёсны рдеют,
и язык промежду них.

Дробь никто не выбивает,
скрежет постепенно стих.
Зуб на зуб не попадает,
потому что нету их.

Я не щёлкаю зубами,
не скриплю и не стучу.
А чему же я с годами
свои дёсны обучу? –

Зубы Морзе знали чётко,
небольшой репертуар…
И морзянка, и чечётка –
жаль, не жаль – оревуар!*

Зубы мне уже не стиснуть,
и не сжать, и не сцепить,
зубочистку в щель не втиснуть –
хоть на память сохранить.

Не кусаю больше губы
от волнений и обид.
И никто уже мне зубы
сроду не заговорит.

У меня свобода слова –
что хочу, то и скажу:
языка как такового
за зубами не держу.

Да и как не изъясняться,
как же тут не говорить,
если свой язык мне, братцы,
больше нечем прикусить?

Но не то, чтоб без умолку
речи вёл я на виду.
Даже временно на полку
зубы больше не кладу.

Как могу, так пробиваюсь,
как умею, так держусь,
зуботычин не пугаюсь,
кариеса не боюсь.

Нет, живое не угасло
окончательно в душе.
Ну, а что в зубах навязло –
с тем расстался я уже.

Проходя опять же мимо
продовольственных щедрот,
чуть вздохну: что оку зримо,
всё равно ведь зуб неймёт.

Потому-то однобоко
возместить, хоть и не скуп,
око я могу за око,
но никак не зуб за зуб.

Это раньше, чтоб не скиснуть,
мог я зубы показать.
А теперь – ни толком свистнуть,
ни разборчиво сказать.

Я, ребята, не в расцвете,
и, хочу ли, не хочу,
ни на что на этом свете
зубы больше не точу.

Может сила рук случиться
не такой, чтоб не отдать –
нечем будет мне вцепиться,
мёртвой хваткой удержать.

Мало я на что гожуся,
хоть стать в строй всегда готов!
Если и вооружуся,
то уже не до зубов.

Пусть мои привычки грубы,
только нет уже одной:
лихо цвиркать через зубы
набегающей слюной.

Я любил ловушки ставить,
каламбурить и острить,
тут же – ни позубоскалить,
ни по-свойски подкусить.

(Кто-то думает: «Отлично! –
можно будет палец в рот
класть ему». Как неэтично,
негигиенично, вот!

Но никто не угрожает
зубы мне пересчитать,
потому что понимает:
глупо этим угрожать).

Песню, иль стишок исполню –
пропущу одну из строк.
Если что-то я и помню,
то уже не назубок.

(В школе же – не вру нисколько –
я учился – будь здоров!
Так зубрил, что тексты только
отлетали от зубов!).

Спорю ли, клянусь азартно,
ставя на кон честь свою, –
не могу, как ни досадно,
я воскликнуть: «Зуб даю!».

И монету – не того ведь, –
не попробовать на зуб,
чтобы качество одобрить,
иль, напротив, дать отлуп.

Так при всём моём желаньи,
сообщу прискорбно вам,
ныне прежние деянья
мне уже не по зубам.

Было: до седьмого пота
я вершины штурмовал.
И на чём-то, обо что-то
я все зубы обломал.

Грыз я и гранит науки,
грыз и в косточках гранат…
Не могу я слушать, други,
как сквозь зубы говорят.

И, хотя питаюсь мало,
был бы рад, хлебая суп,
если б что-нибудь попало
мне хоть на один бы зуб!

А младенцу, приносили
мне подарки на зубок.
И бывало, что просили:
«Чок-чок – зубы на крючок!».

Грустно тюбик с пастой пенной
в ванной трогаю порой.
Был я раньше полноценный,
а теперь – ни в зуб ногой.

Лишь одно мне душу греет:
нету в челюстях нытья.
Если кто-то зуб имеет
на кого-то, то не я.

Любовь к невысоким мужчинам

Как октябрьской оды зачин –
Жёлтый лист из тетради осенней.
Я люблю невысоких мужчин:
Скажем, Пушкин там или Есенин.
                Людмила Свирская

Рослых я не люблю, никого.
Невысокий мужчина – бесценен.
Скажем, Пушкин там, типа того,
Но сгодятся и Фет, и Есенин.

Польщены этим отзывом, враз
Говорят мне учтиво они же:
– Вы, конечно, повыше всех нас.
Жаль, в поэзии – несколько ниже.

Постоял

Дай постоять у этих полок,
Где корешков манящий ряд, –
Вот книги: Софья Палеолог,
Любимец вечности – Сократ.

Вот – Пушкин с баками, и Гёте
Что так провидчески глядят,
И в золочённом переплёте
Оригинал – маркиз Де Сад.

А вот... и то, и то, и это, –
Где вряд ли втиснуться дадут...
                Михаил Сальман, "В книжном магазине..."

Я снова в книжном магазине,
Как неприкаянный, стою;
Стихи Романовой-княгини,
Бальмонта, Брюсова смотрю.

Великих слава гложет душу,
Житья, покоя не даёт...
Здесь Гумилёва обнаружу...
Здесь и Софокл, и Геродот...

Здесь Шиллер, Байрон, Киплинг, Марвелл,
Бодлер, Хайям (в нём – мало строк),
Здесь – молодой Васильев Павел,
Есенин, Пушкин, Гёте, Блок...

Не понимаю: неужели,
Умея так писать уже,
Не втиснусь я меж Китсом с Шелли
Иль меж Ронсаром с Беранже?

Нет, не дадут... В любой культуре
Живут, пришельцев не любя...
Пойду к своей клавиатуре –
Опять печатать сам себя...




Дина Немировская, Астрахань

Паутинки

Мне снится осень в шёлковой косынке.
Осенним утром воздух чист и свеж.
По городу летают паутинки –
Разорванная нить моих надежд.
Блестят на солнце, на деревьях виснут
И плавно опускаются у ног.
Они – обрывки неизвестных писем.
Их прочитать никто ещё не смог.

Если б откликалось – по ауканью…

Если б откликалось – по ауканью,
Всё бы пело радостными звуками!
Прежнего утрачена реликтовость.
Если б по ауканью откликнулось!
Мы б не прятались под маски роботов.
Все б на свете были только добрыми
И забыли, ЧТО зовётся мукою,
Если б откликалось – по ауканью.




Изабелла Нестеренко, Денвер, США

Диетическое мечтательное

Хочу я торт. Большой. Красивый. Вкусный.
Но зеркало дрожит в моих руках.
Фигура неохватная. Что грустно.
Такая церeтельная, что ах.

Мужчины на руках меня не носят.
Поднять не могут. Это ль не беда?
Но если не поднимут, то не бросят.
Все остальное просто ерунда.

Я покупаю в магазине булку.
Возьму зефир. Он вылечит мне грусть.
И гордо я иду по переулку.
Он тесен мне немного. Ну и пусть.




Марина Носова, Москва

Женская песенка

Это было в прошлом веке, в прошлом мире, в этом сне.
Вдруг подул счастливый ветер и принёс тебя ко мне.
Я сказала: "Здравствуй, милый!" – и покрепче обняла,
Чтобы ветреная сила прочь тебя не унесла,
А потом достала с полки  чашки, ложки и ножи
И спросила: "Ты надолго?" – ты ответил: "На всю жизнь."
Так и жили-поживали – очень даже ничего,
Обнимали-целовали
И дверей не закрывали,
А вокруг ветра сновали,
Замышляя воровство,
Песни ласковые пели, в дали дальние маня,
Где живут мадмуазели покрасивее меня,
Обольщали миражами, обещали рай земной,
Улещали, угрожали, но остался ты со мной.
То стелились сквозняками, то срывали дверь с петель,
Зазывали, завлекали, только ты не улетел.
Почему – не понимаю и шальным ветрам назло
Каждой ночью обнимаю,
Каждым утром обнимаю,
Каждый вечер обнимаю,
Чтоб тебя не унесло.




Ирина Орищенко, республика Алтай

Три пули

Три пули мне отлили до утра
Мои друзья - они себя так звали.
Трех пуль свинцово-гладкие тела,
Чтоб в плоть войти легко и равнодушно,
Лежали в красном бархате послушно,
Как будто это чья-то кровь была.

Одну в меня направят со спины,
Мне не сказали, просто точно знаю.
Наверно, страшно в звоне тишины
Смотреть в глаза того, кто обречен -
Пусть лучше он не знает ни о чем…
Да, первую направят со спины.

Вторая предназначена в висок,
А третья - для затылка, чтоб сомнений
Не оставалось ни на волосок,
Что не подняться, чтобы снова жить.
Как хочется меня им сокрушить…
Я в мире - лишь зеленый колосок…

Не ведаю, когда придет мой час,
Но знаю - после первого удара
Я обернусь увидеть в блеске глаз
Того, кто жизнь мою так просто, даром
Отнять решился. Я к нему шагну -
Пусть ужаса почувствует волну!

А если не смогу идти - ползком,
А если не смогу рукой - зубами
Я доберусь к пульсирующей вене…
Меня уже не обвинят в измене,
Мне будет все равно, но все - потом…
Сейчас живу я, как под топором…

Три пули мне отлили до утра
Мои друзья - они вчера так звались.
Три пули: ложь, предательство и зависть.
Я выхожу из дома. Мне пора…




Ольга Островская, Харьков, Украина

Свеча

С тех пор уж минуло немало ночей, –
Бессонных, со снами... –
Балладу тебе расскажу о Свече,
Влюбившейся в Пламя.

Хоть знает она, не боясь ничего,
Что Пламя погубит,
Пронзительно нежно глядит на него
И трепетно любит.

Огни фейерверка и Солнца – не те,
А осень – сырая...
Свеча истомилась одна в темноте,
От страсти сгорая.

Ей великолепных далёких огней
Нисколько не жалко,
Но кто-то ещё посмеётся над ней,
Искря зажигалкой.

Жаль, что не хватает ей собственных сил,
Чтоб скрыться подальше,
Когда и огонь, и весь свет ей не мил,
От суетной фальши.

Издёвки, насмешки, неискренность, ложь
Приемлет, как цирк лишь.
Надеется втайне, что ты подойдёшь
И спичкою чиркнешь.

Пусть дикого Пламени страстный порыв
Растреплет косички...
Стоит она, голову низко склонив,
И молит о спичке.




Евгений Петропавловский, Краснодар

На склоне заката, облитого кровью реликтовых птиц…

На склоне заката, облитого кровью реликтовых птиц,
седлают коней казаки из далёких небесных станиц -
сбиваются в стаи и мчатся в тиши, и верстают маршрут
в неверные сумерки, в пыль уходящих минут;
черны их бешметы, черны сапоги и папахи черны,
и только в зрачках - сумасшедшая сталь восходящей луны...
Ни гика, ни стука; не звякнет нечаянно бранная снасть -
как будто и звуки боятся на тёмную землю упасть.
Несутся безмолвные сотни к мерцающей первой звезде
по мёртвому Дикому Полю, которое ныне - везде…
Вдоль гиблых лиманов, отравленных рек и бесплодных полей
размашистой рысью, а после - намётом пускают коней,
безудержно мчат по украинным вехам родимой земли,
которую в сечах с врагом нестрашливо они берегли,
пока не приспела пора уходить на небесный кордон…
Летят казаки, словно лютая память грядущих времён.
Мелькают, мелькают копыта, едва ли касаясь травы...
Когда б супостат повстречался - ему не сносить головы;
но нет никого: ни чужих, ни своих, ни великой страны -
лишь Дикое Поле... И чёрным потоком - под сенью луны -
подобные стаду могучих кентавров, летят казаки
по следу былого, по древнему космосу русской тоски...





Виктор Плешаков (Ёж), Московская область

Он… Она…

ОН

Он понимал: они совсем не пара.
Да, понимал... И это стало болью…
Ну кто он есть? Чудак. Смешной и старый,
Побитый крепко временем, как молью.
Они, увы, из разных измерений:
Она светла, мила, юна, как роза.
Ей на балах блистать, сиять на сцене,
А он в плену подагры и артроза.
К тому ж, богата... золото, алмазы
И дом за баснословные деньжищи.
А он же нищ. Лишь уголок под вязом,
Лоскутик неба – всё его жилище.
Пугливый город вздрагивал от грома
Смешная шляпа не спасёт, промокнет.
А он стоял. Не мог уйти от дома.
И всё смотрел, нахохлившись, на окна.

ОНА

Она за вечер, может быть, раз двести
Кидала взгляд в окошко на аллею.
Он под дождём стоял на том же месте,
И оттого ей было чуть теплее.
Уже немолод, но поджар и строен.
Холодный взгляд. На что-то смотрит хмуро.
Наверное, по тем лекалам скроен,
Что были до пришествия гламура.
Он как скала, что неподвластна буре,
Укроет, защитит, в беде не бросит.
А шляпа так идёт его фактуре!
Как жаль, такой фасон уже не носят.
К чему ей дом, коль в нём душа – заложник?!
Зачем ей эти бальные наряды?!
Она готова выскочить под дождик,
И быть с ним рядом... лишь бы только рядом.
Шептать слова заветные на ушко,
Из слов любви плести тугие звенья.
Но кто она? Всего лишь безделушка.
Достойная, наверное, презренья.

А ливень мыл фасады... слой за слоем,
И стёкла тёр оконные до хруста.
Дождю плевать, о чём мечтают двое -
Фонарь и позолоченная люстра.




Борис Поздняков, Новосибирск

Раздача душ

Глухая ночь. И свет давно потушен.
Я призван здесь, и далее – везде
Распределять поношенные души
Средь заново родившихся людей.
Решение комиссии абсурдно:
Малец, тебе характер алкаша,
Красавице – начатки жизни бурной,
А принцу крови – жулика душа.
Дитя интеллигента – будь путаной,
Ребёнок прачки – станет Львом Толстым.
Не правда ли всё это очень странно?
И всё в разрез родительской мечты!
А мне в ответ: «Вы с жизнью не знакомы!
На складе души нынче дефицит!
На Папуа рождаемость сверх нормы,
И план раздачи душ опять горит!
Тут не до жиру. Тратим неликвиды.
И мой Начальник нынче говорил,
Что он теперь уже имеет виды
На души крокодилов и горилл».
Но у зверья души от роду нету,
Так, пар один, да злость во всей красе.
Хотя, согласен, ходят по планете
Шакал-Адамы, Евы - шимпанзе.
Каким дерьмом отныне наделяют
Людей, что жизнь могли б прожить на ять!
Освободите, я вас умоляю!
Такое не хочу распределять!





Владимир Проскуряков, Костромская область

Старый тополь

Вонзая блещущее жало
В его могучий древний стан,
Пила прожорливо визжала,
И дрожь катилась по листам.
Грачи испуганно кружили,
Был страшен тот последний путь –
Под треск древесных сухожилий
Он тяжко пал Земле на грудь.
А через час его не стало,
Работы для пилы – пустяк.
Кряжи четыре самосвала
Украдкой сбросили в овраг…
Зачем, за что его убили?
Не знаю, но пронесся слух,
Что люди просто не любили
Его летящий белый пух.





Лариса Резаева, Новосибирская область

Лето разноцветное

Солнце – жаркий огонёк –
Словно смайлик радостный.
Замечательный денёк
Тридцати двух градусный,
Я сменила свой наряд,
Всем хочу понравиться.
Пусть же вслед мне говорят:
– Вот идёт красавица!

Сарафан красивый «в пол»
И походка плавная,
А июнь мне шепчет, мол,
Я такая славная.
Туфли новые, очки
И помада красная.
Ну, держитесь мужички!
Я – такая классная!

Супермодный новый клатч
С брошкой чёрно-белою,
И душа, как мячик …вскачь…
Что хочу, то делаю.
Улыбаюсь и пою
Про мечты заветные
И про то, как я люблю
Лето разноцветное.




Анатолий Решетников, Новосибирская область

О чём молчишь

Как я тотально не хочу быть стариком!
Чтоб никогда не злиться на погоду,
Чтобы ходить по городу пешком
На зависть ожиревшему народу,
Чтобы ловить коварный женский взгляд,
Чтобы слагать стремительные вирши,
Чтобы проплакать пять минут подряд
Над трепетным четверостишьем,
Чтобы не спать, когда в окошке ночь,
Чтобы не верить в чёрные газеты,
Чтобы бежать, бежать немедля прочь
От дурака, забыв про этикеты.
Чтобы пореже в сумраке ночном
Оказываться перед белым цветом,
Чтобы лежать с распахнутым окном
Под грозами и любоваться летом,
Чтобы, когда настанет мгла и тишь,
Не возбуждать брезгливости на лицах.

И этому всему, о чем молчишь,
Сегодня стоит тихо помолиться.





Михаил Сальников, Новосибирск

Мне уже четыре года

Двух своих котят и кошку
Покормлю из чайной ложки
Кипячёным молоком,
Красный бантик с узелком
Кошке повяжу на шею.
Я большая, всё умею!
Мне уже четыре года.
Знаю, что такое мода,
Сказки про зверей читаю
И до двадцати считаю!
Я обед готовлю с мамой,
Занимаюсь нотной гаммой…
Скоро в детский садик свой
В Новый Год приду лисой,
В жёлтом платье и с хвостом,
С улыбающимся ртом
Остроносой рыжей маски.
В общем всё совсем, как в сказке.
Про лисичку спеть хочу!
Это прааавда! Не шучу-у!






Ольга Самсонова, Новосибирск

Пигмалион

...Я слышала, ты больше не творишь
Ни тихих строк, ни музыки, ни песен,
Я слышала, что мир неинтересен
Стал для тебя.
Что ты всегда молчишь...
А я тебя представить не могу
Беспомощным, усталым иль унылым.
Я помню мощь,
Я знаю бездну силы,
Огонь творенья,
Строчки на бегу!

...А знаешь, ты приснился мне во сне:
У ног твоих - лохматая собака,
В руках - гитара.
И ещё, однако,
Ты долго говорил о чём-то мне...
О чём - не помню...

Но бывало дело,
И я вот так у ног твоих сидела,
И рифмы словно дерзкий детский мяч
Меж нами ловко кочевали вскачь...

Ведь ЭТО ТЫ УЧИЛ МЕНЯ ПИСАТЬ,
Как острый меч, затачивая строчки,
Чтобы звенели, выли от заточки,
Чтоб сталью слова скалилась тетрадь!

И я до трёх, до четырёх утра
Пишу в каком-то загнанном запое,
В забаве забытья, в неупокое,
Не осознав, что... КОНЧЕНА ИГРА!

Оборвалась связующая нить...
И все дороги -
повернули к Риму...
Пигмалион -
подался в пилигримы...
А Галатея -
учится творить...

Висит твоя гитара на гвозде,
И нет собаки в одиноком доме...

А я б сама - собакой на соломе,
Свернулась бы и выла целый день...

ЗАЧЕМ ТЫ НАУЧИЛ МЕНЯ ТВОРИТЬ?
Мечтать, любить, над строчками трудиться?!
Холодный мрамор
Начал говорить...
Из камня сердце воспылало биться!..

...Огонь творенья, строчки на бегу
Давались потом...
А разлука - кровью.
И целый мир исполнен НЕЛЮБОВЬЮ
К последнему творенью твоему...

Ах, знать бы, ЧТО во сне ты говоришь!!!
И почему для двух творящих тесен
Стал старый дом?!
И как украла тишь
Твой мир из строк, и музыки, и песен...

Азамат

У нового дворника – смуглая кожа.
И говор, на русский совсем не похожий,
И тусклый, всегда настороженный взгляд,
И тюркское имечко…Он – Азамат.

Не балуют ныне в России любовью
Все тех, кто одарен восточною кровью,
Во след им, порою, насмешки и мат…
Зачем ты приехал сюда, Азамат?

Я вижу, тебя не пугает работа,
Ты долбишь ледышки до липкого пота,
А наши Емельки – по печкам сидят…
Зачем ты приехал сюда, Азамат?

Пускай я не вижу в тебе иноверца,
Но зреет вопрос – он от чистого сердца –
Наплыв вашей расы похож на захват…
Зачем ты приехал сюда, Азамат?

Я брата увидеть в тебе не готова,
Я знаю, как плачут российские вдовы
По тем, кто на кладбищах ваших лежат…
Зачем ты приехал сюда, Азамат?

От бойни в республиках деток спасали,
Мужей потеряли, дома побросали…
Я верю – не ты в той резне виноват…
Зачем ты приехал сюда, Азамат?

Не спорю, по воле каких-то уродов
Изгажена чистая дружба народов…
Союз раем не был…
Но ныне – тут ад…
Зачем ты приехал сюда, Азамат?!

Здесь могут ударить и битой и палкой.
Убить, улыбаясь…
А мне тебя – жалко.
И стыдно, что Родину парни срамят…
Зачем ты приехал сюда, Азамат?

Правители наши вас манят гражданством,
Себе голоса покупая авансом,
Им нужен неграмотный электорат…
Зачем ты приехал сюда, Азамат?

…Ты долбишь свой лед по утрам неустанно,
В мобильную трубку клокочешь гортанно,
Наверно, мечтаешь вернуться назад?
А я – только «ЗА»…
Поезжай, Азамат…





Александр Сахнов, Астрахань

***
Накопаю червей дождевых,
наловлю окуней полосатых,
есть уху трех девчат боевых
посажу возле ног волосатых.
А когда наедятся ухи
и напьются вишневой наливки,
про любовь я прочту им стихи,
а потом провожу до калитки.
И они на меня поглядят
как на инока, как на святого,
и попросятся быстро назад,
чтоб наливки попробовать снова.
Но, увы, не затем я ловил
окуней полосатых и вишню
не затем для наливки давил,
чтобы спаивать дев симпатичных.
Я с цепи отпущу кобеля,
чтобы девушки не докучали,
что нужны вдохновения для,
а не для суеты и печали.
И усядусь за письменный стол
и поймаю, как окуня в речке,
еще не изреченный глагол –
о любви непорочной и вечной.




Азат Сейткулиев, Ашгабад, Туркменистан

Убегающий август

Убегающий август - разбуженный звон.
Недопитая радость - потерянный сон.
Недосказанных слов отголосок в ночи
Умирает как воск догоревшей свечи.
Недосказанных слов...Неoконченных фраз...
Мне отныне тоска без твоих добрых глаз.
Мне повсюду печаль без твоих нежных рук,
Я пропитан тобой, словно воздух вокруг.
Видишь, синее небо - хмельная река?
Ты вглядись в высоту, я - твои облака.
Я - твоя тишина. Я - твой город ночной,
Я дождями прольюсь над твоей головой.
Я последней росой буду в листьях твоих,
Прорасту сквозь асфальт на твоих мостовых.
Где бы ни была ты - буду рядом всегда.
Я - вокзалы твои и твои поезда.
В расставаниях долгих, в ненастье, вдали
От тепла твоих окон, у края земли
Буду имя твоё как молитву читать,
И опять, и опять, и опять повторять:
Пусть хранит тебя Бог, коль не станет меня.
Пусть хранит тебя нежность и память моя...





Сергей Сметанин, Санкт-Петербург

В саду

В майский сад на заре прилетела Пчела,
Перед ней — ароматов громада!
Там нектар, там пыльца — всё заботы, дела —
Посетить каждый цветик ей надо!

В тот же самый весенний, волнующий сад
Залетела зелёная Муха.
Для неё — лишь комки перегноя лежат.
Есть чем Мухе набить своё брюхо!

Кто-то ищет всю жизнь простоты, красоты,
Кто-то хочет быть злее и круче.
Так и время для нас. Для кого-то — цветы,
Для кого-то — навозные кучи.





Клавдия Смирягина Дмитриева, Санкт-Петербург

Про пианино

                «Стану царём — первым делом… так, что первым
                делом? А, пианину! А то что это за жизнь, без пианины?»
                (м/ф «Падал прошлогодний снег»)
.
А и правда, как без пианино,
если ходит девочка в кружок.
Доченька единственная, Нина…
Доченьке двенадцатый годок.
Вот в многотиражке на заводе
дочкин напечатали портрет.
Пишут, что талантливая вроде.
Жалко, инструмента в доме нет.
Клавиши рисует на газете
да играет в полной тишине.
Пальчики испачканные эти
видятся родителям во сне.
А девчонке снятся песни Грига,
Сольвейг на заснеженной лыжне.
Толстая растрёпанная книга
дремлет рядом с ней на простыне.
И однажды утром на рассвете
в доме появился наконец,
перебудоражив всех соседей,
новый удивительный жилец.
В Стрельне, у немецких колонистов
куплен и доставлен, как хрусталь,
вымечтанный, красно-золотистый
беккеровский сказочный рояль.

Мне бы вас порадовать, да нечем.
В сорок первом, где-то в декабре
выменяли «Беккера» на гречу,
слёзы мимолётно утерев.
Пальцы огрубели от работы,
ссадины, мозоли, волдыри…

А без пианино в доме, что ты!
Всё мечтала внукам подарить…




Людмила Станева, Болгария

Провинциальная колыбельная

Провинция, усталая старуха,
баюкает подброшенных внучат.
И слушает вполсердца и вполуха,
как стёклышки в оконницах бренчат.

Усердно подбивает одеяло
под детские ножонки и бока.
То прикрывает дверцу поддувала,
то открывает: ночь не коротка.

Ребячий сон как нежная фиалка,
как тёплое парное молоко.
И нестерпимо так чего-то жалко,
как-будто разом сжали сто оков!

- О, Господи, простри Свою Десницу,
и упаси от нАпастей* и пут.
Угомони глумливую столицу,
куда их завтра снова увезут...

Сквозь одеяло пяточки целует,
и гладит, гладит, гладит без конца.
То стон, то жаркий шёпот: "Аллилуйя!"
И свет такой, хоть воду пей с лица...




Аркадий Стебаков, Москва

У старика была игра

У старика была игра:
когда гремучая хандра
змеёй вползала со двора
в его жилище,
он покидал постылый дом
и в непогоду под зонтом
шагал в хороший гастроном
за лучшей пищей.

Готовил ужин на двоих
и ставил свечи, а меж них,
перетряхнув страницы книг,
он ставил фото;
льняной салфеткой протирал
один, за ним второй бокал,
любовно стол сервировал,
как ждал кого-то;

кляня в душе житьё-бытьё,
шагал под душ, затем бритьё
и, перебравши веретьё,
в костюмной паре,
с помолодевшим вдруг лицом
из нычки где-то под венцом
на палец надевал кольцо
работы старой;

немного медлил… вот часы
хрипели сиплые басы
и оживали изразцы
старинной печки,
и в свете радужных свечей,
звеня цимбалами ключей,
встречал владычицу ночей,
с кем был повенчан,

и говорил ей, говорил,
что этот мир давно не мил
и нет желания и сил
для этой драки;
и обещал ей, обещал
держать удар, спалить печаль,
чтоб снова, как тогда, трещал
огонь во мраке.




Елена Сурина Нейва, Свердловская область

На волю

Не верь, что карта бита.
Борись, пока живой.

Сквозь каменные плиты
я прорасту травой:
из холода и боли,
безумия ночей
росток уйдёт на волю –
свободный и ничей,
запоры и запреты
ломая навсегда –
и вознесётся к свету
ликующее «Да!»,
и никакие стены
отныне – не тюрьма.

А лопнувшие вены
свободе – не цена.




Ольга Такмакова (Акварельная),  Алтайский край)

«Растопите февраль!».

Растопите февраль,
укротите назойливый ветер –
Пусть капелью сосулек звенит пастораль.
Голубая звезда так отчаянно светит:
Растопите февраль!

Босиком пробегу
по зернистому рыхлому снегу.
Сон- траве пробиваться сквозь наст не пора ль?
Надоевшие сани сменю на телегу –
Растопите февраль!

Вот и выпита
горечь разлуки до самого донца.
Ни к чему вспоминать про былую печаль…
Ярким светом весёлого рыжего солнца
Растопите февраль!





Евгений Тареев, Бердск

Дни и годы пролетают быстро...

Дни и годы
пролетают быстро.
Оглянуться некогда назад.
Жизнь дана короткая,
как выстрел.
Плохо, если
холостой заряд.
У тебя всегда на сердце чисто?
От невзгод не прятался
ты в щель?
Жизнь дана короткая,
как выстрел!
Если так,
то выстрел -
только
в цель!

Ах, свалить бы всё на гены…

Ах, свалить бы всё на гены,
Как мешок,
. тряхнув плечом, -
Все пороки, лень, измены:
Дескать, я здесь
. ни при чём.

За мои пороки предок
Не виновен. Не корю.
Сам с собою напоследок
Как с врагом поговорю.





Юрий Татаренко, Новосибирск

***

Читать, писать, считать мы научились,
Преодолеем пропасть в два прыжка,
И позволяют изредка врачи нам
Не думать о секундах свысока.
И если очень-очень осторожно,
И на лице следов не оставлять –
Писать стихи со словом «Путин» можно,
Другой вопрос – кто будет их читать.
Я не люблю, когда – наполовину,
Когда нога – отдельно от башки.
Какой успех – захапать сердцевину
И распродать вершки и корешки…
Не проследишь, кому и сколько порций,
Когда бесплатным сыром занят рот…
Уходят стихотворцы в миротворцы,
А как бы сделать, чтоб – наоборот?
Врага вооружённый вице-спикер
При всех пошлёт в страну на букву ж…
Что не покажет лакмусовый стикер,
Подскажет новый «лексус» в гараже.
А есть ещё и «ауди», и «вольво»,
И на Рублёвке трёхэтажный дом…
Вопрос ребром: «Могу себе позволить?»
Поставлен – после крови, а не до.
И кто мы есть – для нас самих загадка,
Известно только, что до той поры,
Покуда Мармеладовым несладко,
Раскольниковы точат топоры.
Венчают «муси-пуси» с «джага-джагой» –
Всё хорошо, маркиз де Беспредел!..
Вот только не хватает Окуджавы
И тех, кто взяться за руки хотел.





Сергей Тимшин, Краснодарский край

Жук-единорог

1.
Как много радостей на свете!
Пусть ты без шашки и коня,
Но можно на велосипеде
Саму планету обгонять!
Не надо топлива - ни грамма,
А до «сидушки» не дорос -
Сверкай коленками под рамой,
Чтоб – только пыль из-под колёс!

2.
Так мчался я, глотая ветер
И неба синь, и мая цвет,
На стареньком велосипеде,
Что дал до вечера сосед;
Летел в запретное далече -
Аж за село, на зерноток.
А из полей жужжал навстречу
Мне грозный жук-единорог.

Нет, он гудел, как ливень в роще,
Как на волнах катамаран,
Как вражеский бомбардировщик,
Идущий слепо на таран!
Свистел, как мина над дорогой,
Как пуля снайперская – чтоб,
Изогнутым точёным рогом,
Меня ударить прямо в лоб!..

3.
Эх, сколько горестей на свете,
Когда шальная голова!
Лежал я с великом в кювете,
Жуком сражённый наповал.
Стучали бешеные венки
На пОтом смоченных висках,
И в кровь разбитые коленки,
Не боль являли мне, а страх…

Но лучше б пьяные от шока
Глаза мальчишки не смогли
Увидеть мини-носорога
В кюветной девственной пыли!
Шестью ребристыми ногами
Лежал он кверху, неживой…
С брюшком, покрытым волосками,
С подкладкой крыльев слюдяной…

4.
Его поднял я на ладошку
И - неподвижный и литой -
Он был, как лаковая брошка
На кофте мамы в выходной.
И так мне стало сиротливо,
И так заплакала душа,
Хоть зрел - бровей повыше - сливой,
Жуком посаженный «шишак»!

А мир лучился синевою,
Цвели и пахли зеленя!
И, не обогнанная мною,
Крутилась вечная земля!
И вёл я велик по дороге,
Хромая больно, и сопя,
И сбитого единорога
Мне было жальче, чем себя…

Режет слух и глаза мне камерный…

Режет слух и глаза мне камерный
Слог салонный - в любой строке!
Мне милее живые камешки
Слов в рифмованном ручейке.

Мне роднее словечки-зёрнышки
И зелёные их ростки -
Дикоросные пусть и сорные,
Но - естественные стихи!

Чтоб дарили благоухание
Не как розы, а как укроп,
Строки тёплые, что дыхание,
И солёные, точно кровь…






Анна Токарева,  Карелия

Русские избы

От Оки до Двины и Онеги,
От московских до псковских дорог
Ладить лапти, ладьи и телеги
Мог любой на Руси мужичок.

В городах, деревнях – повсеместно –
Хоть парнишка, хоть вовсе малец,
Знал топор, долото и стамеску,
И работал с душой, удалец.

Были русские избы нарядны,
А ладони умельцев - грубы.
Украшались любовно фасады
Кружевами тончайшей резьбы.

У окошек Авдотьи и Фёклы
Вышивали и пряли порой.
И сверкали в наличниках стёкла
Словно девичьи очи весной.

Пятистенка, родная избушка,
Ты – праматерь часовен, церквей,
Что от пят и до самой макушки
Вырастали совсем без гвоздей!

На холмах, крутоярах, в селеньях,
Украшая излучины рек,
Возвышались над миром творенья –
Рукотворная радость навек.

Белый свет, он с избою прекрасней,
За порогом расступится тьма.
Словом, что ни деревня, то праздник –
Золотые из сосен дома!




Галина Толмачёва, Новосибирская область

Алло, мой друг!

– Алло, мой друг! Ну, как ты там?
Не виделись давно мы...
– Да, знаешь, с горем пополам –
Вокзал... аэродромы...
– Увидимся ли мы когда?
– А что случилось, друже?
Неужто у тебя беда,
Что я так срочно нужен?
Всё не попутно – север, юг,
Ты снова выбрал запад...
Хотя... проделать можно крюк,
Бывает, поздно – завтра...

...Он позвонит последний раз,
А голос – как простужен:
– И что же, друг, не кажешь глаз?
Ты очень... очень нужен.

...Примчусь я, бросив все дела,
Застыну у порога...
...Прости... прощай... Не помни... зла,
я ... опоздал... немного...





Борис Тучин, Новосибирск

Десятая глава

I
В глазах черно от злого дыма.
Во мгле свободные слова
Пожрёт огонь. Неотвратимо
Горит десятая глава.
Ночной прискорбен труд поэта:
Исчезнет текст в лучах рассвета.
Сюжет собьётся и замрёт.
Поэт писать перестаёт.
Дворовый мальчик наготове
Всю боль с хозяином делить
И перья новые чинить.
Он пожеланья чутко ловит,
А за чадящим очагом
Следит, как будто за врагом.

II
Монарх спросил: - Скажи мне, Пушкин,
Когда бы рок тебя призвал.
И ты б, как Лунин иль Якушкин,
В рядах мятежников стоял?
И ты, в несбыточном угаре,
Восстал бы против государя?
И с ними, в статском сюртуке,
Стоял с оружием в руке?
- Да, государь. Во имя братства
Я с теми мысленно стоял,
Чей совершенный идеал -
Навек повергнуть цепи рабства.
... О том горящие слова.
О том десятая глава.

III
Он заподозрен в соучастье.
Над ним глумятся подлецы.
Неровен час - его запястья
Сожмут кандальные рубцы.
...Онегин держит путь на площадь.
Читатель, может быть, и вы?...
Декабрь плюмажный строй полощет
Ветрами льдистыми с Невы.
Восставший разум гонит строки.
В Сибирь, по манию царя,
Друзей везут фельдъегеря.
В Читу, в острог несутся тройки.
На жизнь в оковах среди стуж.
"Там генерал, Татьянин муж".

IV
Аудиенции добилась.
Сам царь её отговорить
Пытался. Вот что говорилось:
- Я должен вас предупредить...
- Ваше величество, я еду!
- Вы навлечёте только беды
Преступной волею своей
И на себя, и на детей....
Развязки судеб так не схожи.
Татьяна учится варить,
И печь хлеба, стирать и шить.
Онегин Таню не тревожит.
Ему в романе век прожить,
А ей на каторгу спешить.

V
Он вырос - мальчик, чьи салазки
Когда-то Пушкин описал.
Он первым пушкинские сказки
И слышал, и потом читал.
Он обращается к поэту,
Чтоб экзекуцию вот эту
Прервал. Он слёзы льёт, прося...
Глава сгорела. Да не вся.
Слуга из пепла тихо вынет
Обрывки слов и строк, и фраз -
Поэта прерванный рассказ -
И сбережёт их, как святыню.
Молва: про то Некрасов знал.
И Русских Женщин воспевал.





Игорь Хомечко, Мурманск

Здесь нет календаря. Который год – пустябрь…

Здесь нет календаря. Который год – пустябрь.
В бессмысленном строю чеканят шаг недели.
Здесь будущее – зря и прошлое – пустяк,
И душу обовьют тоскливые метели.

Как черная дыра, затянет мир печаль,
И как меня зовут, забуду я отныне.
И сумерки вчера, как мой с лимоном чай,
Внезапно обожгут горчинкою полыни.

Рассветы без тепла и зори без надежд,
И мы глотаем днем оттенки серой краски,
Тускнеют купола под солнцем цвета беж,
И даже перед сном здесь не снимают маски.

В руке держу билет, мне все равно, куда,
Но к пристани моей швартуются лишь годы,
А если не успеть – растаешь без следа
В безликом пустябре, среди тоски погоды.





Анатолий Хребтюгов, Ярославская область
Слово нас и утешит…

Слово нас и утешит,
Слово нас и обманет,
И во мраке кромешном
Ярким лучиком станет,
И на небо поднимет
На крыле вдохновенья,
Что-то даст и отнимет,
И подскажет решенья;
Если резким и грубым
Неожиданно станет,
То совсем не погубит,
А заденет и ранит.
И совсем не случайно
Слово есть у любого, —
Нас убьет не молчанье,
А отсутствие слова!..




Игорь Царёв, Москва

Бродскому

Не красками плакатными был город детства выкрашен,
А язвами блокадными до сердцевины выкрошен,
Ростральными колоннами, расстрелянною радугой
Качался над Коломною, над Стрельною и Ладогой...

И кто придет на выручку, когда готовит Родина
Одним под сердцем дырочку для пули и для ордена,
Другим лесные просеки, тюремные свидания,
А рыжему Иосику - особое задание...

Лефортовские фортели и камеры бутырские
Не одному испортили здоровье богатырское.
Но жизнь, скользя по тросику, накручивая часики,
Готовила Иосику одну дорогу - в классики.

Напрасно метил в неучи и прятался в незнание,
Как будто эти мелочи спасли бы от изгнания!
И век смотрел на олуха с открытой укоризною:
Куда тебе геологом с твоею-то харизмою?..

Проем окошка узкого, чаёк из мать-и-мачехи...
Откуда столько русского в еврейском этом мальчике?
Великого, дурацкого, духовного и плотского...
Откуда столько братского? Откуда столько Бродского?

Домашний мир

Вот дом, где каждый гвоздь забит моей рукой,
Вот три ступеньки в сад за приоткрытой дверью,
Вот поле и река, и небо над рекой,
Где обитает Бог, в которого я верю...

Я наливаю чай, ты разрезаешь торт,
Нам звезды за окном моргают близоруко,
Но мы из всех миров предпочитаем тот,
Где можем ощутить дыхание друг друга.

Очерчивает круг движенье рук твоих,
Рассеивает тьму сиянье глаз зеленых,
И наш домашний мир, деленный на двоих,
Огромнее миров никем не разделенных.

Незваная гостья

Засохший паучок висит за образами.
Уносят сквозняки последнее тепло.
Бездомная беда с голодными глазами
Алмазным коготком царапает стекло.





Сергей Цепелев, Челябинская область

Жизнь деревьев

Деревья страдали и улыбались.
И падали, вскрикнув, под топорами.
И грели собою, и оживали
Скульптурою, мебелью и домами.

Питались землёю и видели небо,
И мёрзли в морозы, и жались друг к другу,
Горели в кострах, задыхаясь от пепла.
И ранней весною искали подругу.

Деревья сражались с погодой, ветрами,
Шептались тихонько ночами сырыми.
Деревья крестили своими ветвями
Того, кто бродил одиноко под ними.




Владислав Черкасов, Новосибирская область

Время

Время безжалостно память стирает,
Прячет от нас имена.
Сколько столетий ещё будет ранить
Прошлая эта война!?
Много придумано строчек красивых,
Только какою ценой
Мы заплатили с тобою, Россия,
Дом покидая родной...
Давние выстрелы, дальние слёзы,
Страшных потерь адреса...
Нет у смертей удивительной прозы,
Кто бы о них ни писал!
Позарастали траншеи рубцами
В пепле военных дорог.
Ну, неужели мы близких списали,
Прошлый забыли урок!?
Это же наше, у каждого кто-то
Вечно останется там.
Блекнет у братских могил позолота,
Путь зарастает к крестам!
Вспомните снова, пройдите сначала
И ощутите вину:
Как на Майданеке детство кричало,
Смерть принимая в плену!
Как в лагерях миллионами судеб
Дым улетал в небеса.
Да неужели мы снова забудем
Боли своей голоса?
Вёсны придут в треугольных конвертах,
В залпах салютов в ночи.
То, что ещё о войне не допето,
Памятью в нас помолчит.
Встанем с тобою, колено преклоним
У поминальной плиты.
Здравствуй,
Победа,
мы любим и помним
Всех, кого видела ты!




Николай Шевяков, Новосибирск

Посёлок Лебедь

Не от лукавого пера
я славлю Родины природу,
где километр на полтора
деревья, избы, огороды.

Ветряк на четырёх ветрах,
коровьи тропы, запах сена
и ласточки на проводах,
и озеро - весь берег в пене.

Посёлок в памятной глуши,
но иногда возьмёт, накатит
такое, что и всей души
пересказать о нём не хватит.

Воспоминаний глубина
от звёзд колодезных, небесных,
до тех высот, чьи имена -
берёза, жаворонок, песня.

Мальчишья родина моя,
о чём молчишь ты в свете солнца:
всей высотой - остатком пня,
всей глубью - ямкой от колодца?

Валун

Туманное задумчивое утро,
шуршащий узкий галечный мысок.
На самом кончике - валун, как будто
на языке лисицы колобок.

Я с детства с ним знаком, но лишь сегодня
его открыл я вновь, когда, могуч,
он над собою, над туманом поднял
девчоночку, прозрачную, как луч.

Она скакала, нет - она плясала
в кругу скакалки, в воздухе, одна.
Тонюсенькая, стройная, босая,
пришедшая из сказочного сна.

И сквозь туман яснее и яснее
я видел, как от радости шальной
валун азартно прыгал вместе с нею,
скакалку пропуская под собой.




Андрей Широглазов, Череповец, Вологодская область

Псевдорусские поэты

Когда страна разута и раздета,
В поэзию, как нищие – в ломбард,
Приходят псевдорусские поэты –
Глаголом жечь мой бедный миокард.

Они кричат: «У русских нет работы!
На баррикады! Путину капут!»…
Но я-то знаю: эти «патриоты»
Со мной на баррикады не пойдут.

Глашатаи, пророки и мессии,
Они, к народу обращая стих,
Блюдут себя для будущей России,
Что будет завоевана для них.

Погибнет демократия, как Троя,
Расправит плечи русская страна.
И на обломках путинского строя
Они свои напишут имена.

Ну а пока с есенинским надсадом,
Но без глубин есенинской строки,
Они меня зовут на баррикады –
Полей российских злые сорняки.

Им все в строку: расстрелянный Романов,
Жиды в Кремле, кержацкие огни.
От этих псевдорусских графоманов,
Россия, Русь, храни себя, храни!

Они – певцы бессмысленной крамолы.
Им несть числа. Их имя – легион.
Иных времен татары и монголы,
Возросшие из собственных племен.

Им нужен бунт – нелепый и кровавый,
Где брату брат – тамбовский волк и тать.
Им наплевать, что русскую державу
Оставшимся уже не удержать,

Что вечный бой всегда чреват распадом.
Они не будут жертвовать собой.
Они меня зовут на баррикады –
Под пули, под нагайки, на убой.

Их слог все злей, их помыслы все круче:
Сослать, стереть, согнать, ужесточить!
Их ничему история не учит –
Им недосуг историю учить.

Россия, Русь, не слушай эти бредни,
Живи в веках заветами отцов.
В твоих глубинах сумрачных намедни
Уже родился будущий Рубцов.

Повремени. Он скоро оперится
И скажет заповедные слова.
И полетит по свету тройка-птица,
Земли касаясь крыльями едва…




Николай Шумов, Москва

Ну, почему…

Мама опять говорит: «Помолчи!
Дай тишиной насладиться!
Делай, давай, из песка куличи,
Ты их лепить мастерица!»

Вот я лопаткой по форме стучу,
Мыслей бежит вереница…
Мама, конечно же, я помолчу!
Мама, не нужно сердиться!

Молча обед буду куле варить,
Только ответь мне сначала:
«Ну почему, научив говорить,
Хочешь теперь, чтоб молчала?»




Екатерина Юрс, Новосибирск
У бабы Вареньки

В беседке - бабушка в потёртой шалочке.
А рядом деточки играют в салочки.
В пальтишке худеньком, в сапожках стареньких -
Нет никогошеньки у бабы Вареньки.

И будет выть она по тёмной ноченьке
О неродившихся сынке и доченьке,
Да обниматься с ними, с незачатыми,
И с не рождёнными от них внучатами...




Рената Юрьева, Новосибирская область

На ходу

На ходу, на бегу, на лету
Час во тьме, и лишь миг – на свету
Макраме своей жизни плету,
Узелки портят стильный узор:
То ли ножницы, спицы тупы,
То ль сюжеты печальны, глупы,
Затерялась любовь средь толпы
И картины не радуют взор.
Отчитаться придётся Суду:
В макраме, что сплела, как в бреду,-
На ходу, на бегу, на лету –
Мал узор… в основном, только сор…




Евгений Юшин, Москва

По стогам индевеет сено…

По стогам индевеет сено.
Сочной озимью вышит дол.
Ах, пустыни полей осенних,
Всё бы вами я шел и шел!

Ветру – воля, душе – молитва.
В позолоте, горчащей чуть,
Столько жизни еще разлито –
Аж по самую хватит грудь!

И, как будто хлебов краюхи,
Разлеглись, да и ждут зимы,
Перекатисты, чернобрюхи,
Перепаханные холмы.

Но о чем я пою? Послушай?!
Разве это хочу сказать,
Если ветер вынает душу
И под окнами ходит тать?

Он скупает родные земли,
Он сует меня носом в зём.
Если это мы всё приемлем,
Что же внукам-то довезем?

Не спастись под навесом крова
От нагрянувших вдруг господ.
И бесстрашно народ, сурово
Всё спивается у ворот.

Ветрова через душу дышат,
Свищет холод со всех сторон.
– Слышь, Колян!? – А Колян не слышит.
– Слышь, Василий!? – Не слышит он.

Но очухались. Небо – смрадно.
Поздно, братцы! Да что уж тут!
– Заряжай!!! –
И пошел нещадный
И бессмысленный русский бунт.

Охлонусь от раздумий мглистых.
Волны зыбятся чешуей.
И взмывают литавры листьев –
Слава осени золотой!

Слава осени! Слава звени,
Что ликует сейчас со мной!
Не спеша по вечерней тени
Возвращаюсь к себе домой.

Никому не уснуть сегодня,
Кто за пазухой теплит день.
У зари – золоты; поводья.
Шапка – месяцем набекрень.

Ночлег

                Владимиру Крупину

Дом средь леса, бревно, поляна.
И луна, словно пень торчит.
Лай собаки истошный, рваный.
Вышел дед на крыльцо, молчит.

«Приюти.»
«Заходи, покуда.»
А в руке у него ружьё.
«Опасаешься?»
«Много люда.
Реже добрые, чем гнильё.»

Покурили, попили чая.
Образа в заревом углу.
Ходит кот по избе, скучая.
Точит звонкий сверчок пилу.

Огляделся. Берёт зевота.
«Где положишь-то?»
«У икон.»
На повыцветших жёлтых фото
Над кроватью – она и он.

Улеглись. Из-под пола – сырость.
«Мне-то скоро, наверно, в гроб.
Но, скажи, что с землёй случилось?
То – пожарища, то – потоп.»

Что ответить? Молчу нескладно.
Точат ходики: тик да так.
«Не хотишь говорить, и ладно.
И твои дела не табак.»

Светит полно луна в окошко,
Даже видно: на сундуке
Дремлет щупленькая гармошка,
Позабывшая о руке.

«А умеешь сыграть?»
«Пожалуй.»
Поднимается и берёт.
Эти звуки сквозь сердце жалят,
Словно он свою душу трёт.

Отыграл. В темноте пошарил
И опять – на сундук её.
«То – потопы, а то – пожары.
Что же деется, ё-моё!»

Наступи – тишину раздавишь.
За диваном скребется мышь.
«Вот и ты ничего не знаешь.
Утоптался. Поди-ко, спишь?»

В белой майке сидит на лавке,
В мироздание погружён.
Тени скользкие, как пиявки,
Шевелит листва у окон.

«А ведь что-то неладно в мире:
У земли повернулся крен…».
Расплывается жёлтым жиром
Лунный свет от сосновых стен.

Тонконогий, как белый аист,
Он поднялся: « Пойду я спать.
Ничего-то и ты не знаешь,
Потому, что не хочешь знать».

…Вот и думаю о погоде.
За печуркой прилёг старик.
«Что в народе, то и в природе...»
Только ходики: тик да тик.




Ульяна Яворская, Красноярск

Она для него вышивала сны

Она для него вышивала сны,
Держа между пяльцев свет.
А дни, будто ночи, темным-темны,
Лишь вышитый силуэт
Почти вороных блестящих волос
На фоне чернильных мук
И месяц, похож на скобку-вопрос,
А, может, из ивы лук.
Стежок за стежком, графитом канвы
Латала разлуки срок.
Ей не было дела до дыр молвы,
С надеждою на восток
Смотрела. И вновь стальная игла
Тянула упорно нить,
Терпела и верила, как могла:
С рассветом он сможет жить.




Виктор Яценко, Новосибирская область

Маленький остров

Вы сказали, мадам,
Что я слишком лиричен,
Что не модна сейчас
Соловьиная трель,
Если в мире поток
Грязных слов, неприличий
Затемнил божества
Первородную цель.

Пусть я с ваших высот
Буду выглядеть странным,
Я по воле небесной
На земле – индивид.
Я себе запретил
Брань отпугивать бранью.
А для доброго слова,
Надеюсь, открыт.

Очерчу намереньем
Мой маленький остров:
Жизнь порой переменна,
Как ветер, мадам,
А вот если и вам
Завтра станет непросто,
Я вам руку надежды
Оттуда подам.