ГАЛАКТИОН ТАБИДЗЕ
Галактион не был знаком с Мери,
но она была не просто музой - любовь
к ней давала поэту силы переносить самые
тяжёлые испытания.
В ту ночь ты венчалась, милая Мери!
Ох, Мери, в ту ночь, печаль чудо-глаз,
Я вовсе не блеском прелести мерил –
Как в чалую осень, свет в них погас.
А пламя, взорвавшись, тихо дрожало,
Лучистым горели свечи венцом.
Но больше свечей, людей поражала
Невеста с прозрачно-бледным лицом.
Пола,* купола, горящие своды –
Храм розами, верой благоухал.
Сомн женщин кротко, за многие годы,
Устало молился словно хорал.
Я слышал клятву, что снилась ночами,
Ох, Мери моя! С ума я сходил...
И чуял горе у всех за плечами:
Пир – тризной, и брак, и дым из кадил...
Родные у плит там, горько рыдали,
От злости я ветру кольца бросал.
Лишь жалость была. Сиротство видали...
И праздничный день служил, как вассал.
Ослепшим изгоем брёл я из церкви ,
Не видя дорог, всем телом дрожа.
Лик зверя обрёл и ветер...но цепкий,
,,Заботливо,, дождь нас бил, провожал.
Аж в бурке, от холода весь околевший,
Я с думой проклятой что-то творил...
Совсем безумный, измотанный леший,
Увидел твой дом и окна твои?!
Так долго стоял, к стене прислонившись,
А предо мною ряд стройных осин,
Темноголосой листвой голосивши,
Как будто орёл крылом возносил.
Но шелестела лишь ветка осины...
О чём – кто знает, кто знает, Мери?!
Мучения стали невыносимы...
И ветер твердил, что зря я верил!
Скажи, такое вот озарение,
Как так погасло? – спросил я без сил.
Та?! – шелестела, как будто знаменье,
Как будто орёл крылом возносил.
Зачем на небо взирал, улыбаясь?
Лучи всё ловил – не могут помочь.
,,Могильщика,, пел...кому, дорогая,
И слышал ли кто мой стих ,,Я да ночь,,?
Выл ветер. Лил дождь. Их грохот без фарса,
Меня не тревожил, даже не злил.
Я плакал. Мой миг слезой обрывался,
Как всеми забытый, изгнанный Лир,
* ПОла(полА) - подол, дол, низ
** Автор картины - Эсма Ониани
М Е Р И (Перевод Беллы Ахмадулиной)
Венчалась Мери в ночь дождей,
и в ночь дождей я проклял Мори.
Не мог я отворить дверей,
восставших между мной и ей,
и я поцеловал те двери.
Я знал — там упадают ниц,
колечком палец награждают.
Послушай! Так кольцуют птиц!
Рабынь так рабством утруждают!
Но я забыл твое лицо!
Твой профиль нежный, твой дикарский,
должно быть, темен, как крыльцо
ненастною порой декабрьской?
И ты, должно быть, на виду
толпы заботливой и праздной
проносишь белую фату,
как будто траур безобразный?
Не хорони меня! Я жив!
Я счастлив! Я любим судьбою!
Как запах приторен, как лжив
всех роз твоих… Но бог с тобою.
Не ведал я, что говорю, —
уже рукою обрученной
и головою обреченной
она склонилась к алтарю.