Должно быть, я родился слишком рано –
и прозевал тот миг в кругу друзей,
когда в угрюмой зелени каштана
забрезжил уцелевший Колизей.
А может, слава богу, было поздно
и проморгать, и не оцепенеть
перед мерцаньем люстры грациозной,
остепенившей брошенное впредь.
Мне чудится арена Колизея,
где крошечные воины не мрут,
а услаждают взоры ротозея
искусством боя, отданным на суд.
Мне слышатся восторженные вопли
нетрезвых завсегдатаев трибун,
и видятся монокли и бинокли,
в которых – гладиаторов табун.
Присмотришься – и нет очарованья:
дай боже, чтоб не тля и не парша,
но чистое искусство созиданья
заставило запнуться не дыша.
Тогда... любуюсь люстрой грациозной
и наслаждаюсь прелестью игры
фантазии с отрадою дослёзной,
что богу внял и вник в его миры.
...Мне мнится эта странная ротонда
с того незабываемого дня,
как будто душу тронула Джоконда,
неизъяснимой прелестью маня.
И нет конца подёнке пошехонской,
но так порою нужен этот миг,
когда каштан, и конский, и японский,
ещё цветёт и камнем не поник...
Я пал перед красой ажурной этой,
перед твореньем божьим и мирским,
заворожённый башенкой, воспетой
сейчас корявым очерком моим...
До этих строк дойдя в недоуменье,
вы спросите: при чём тут Колизей?
Молчу.
Но башня Пизы – вне сомненья!
Впаденье в детство.
И - восход в Музей.