Он молчал. Почти всегда. Молчало
даже то, что плелось за его спиной.
Мастерская сужалась неровным овалом
вечерами. Тогда он, присев у камина,
наблюдал в нем мой автопортрет, мимо
меня посмотрев. Заливало луной
колыбель верстака. А я уже знала,
что у этой вот будет какой-то льняной
звук, а у этой шафраново-мудрый.
И, рыжея его сединою, утро
прилетало привычной синицей, и липы
с балеринами новорожденных скрипок
на секунду встречались в окне. Сначала
я ждала.
Обернувшись, какой-то иной,
он глядит, узнавая.
...
Закат над причалом...