- Кэт! Кэтрин Вустер! Мы не сделаем Вам ничего плохого, Кэт.
Голос звучал хрипло и как-то... знакомо.
Вот и кончилось ее бегство. Ее долгое бегство, длиной в три года, что началось в тот день, когда Джон... не время сейчас. Вместо ответа, Кэт плотнее вжалась в стену. Еще оставалась надежда, что они ее не найдут. Она проявила неосторожность — и вот результат. Она сама виновата, и тут некого винить. Жизнь на улице всегда заканчивается так. Однажды ты проявляешь неосторожность, и больше тебя нет. Или жизнь оказывается сильнее. Или ты, наконец, ослабеваешь настолько, что больше не можешь бежать. И умираешь от болезни, голода или холода, а то и от всего вместе. Это еще в том случае, если до того ты не подвернешься кому-нибудь из местных банд или одиночному отморозку, не попадешь под руку пьяному полицейскому. Много разных «если». Жизнь на улице, в среднем, длится от года до десяти, это Кэт знала еще по своей практике в городских социальных службах. Похоже, что ее лимит исчерпался, и что она попала в ту группу, за чей счет и высчитывался этот «средний срок» - в низшую ее часть.
А ведь она не всегда была бездомной. Еще три года назад Кэт работала медсестрой в частной клинике предместья и жила в маленьком домишке, доставшемся ей от родителей. Родители умерли лет десять назад — мать попала в автокатастрофу, отец с горя запил и очень быстро подхватил двухстороннюю пневмонию, а лечиться не стал. Кэт в это время была в университете за несколько штатов от дома. Когда ей позвонили соседи, было уже поздно и приехать она успела только к похоронам. Так дом и остался ей, печальное, ненужное наследие.
Но Кэт оставила его, не стала продавать и вернулась домой после прохождения интернатуры. Что бы ни говорили, это был ее дом и ей хотелось работать там, где она выросла, быть полезной тем, кто знал ее еще ребенком. Однако работа в городской клинике не дала бы ей возможности выплачивать ипотеку, с этим пришлось повременить — Кэт устроилась в частную клинику, где и работа была проще и зарплата выше, и дорога короче (сорок минут вместо часа двадцати). А чтоб выполнять данное себе обещание, Кэт дополнительно работала волонтером в городском приюте для бездомных, пусть и не каждый день. Это примиряло ее с миром. Там она и насмотрелась на результаты уличной жизни. Иллюзий у нее не было. Попасть на улицу стало самым большим ее страхом.
А это было не так уж и нереально, даже имея профессию и работу. Повсеместно освобождались дома, люди теряли жилье, работу, когда закрывались заводы и связанные с ними учреждения. Целые пригороды освобождались от людей и в приюте все чаще оказывались вполне уважаемые образованные люди, еще вчера имевшие крышу и кусок хлеба. Они бахвалились и обещали себе снова стать на ноги, но, как видела Кэт, почти никто из них на ноги уже не поднимался. Кризис поглотил тысячи человеческих жизней.
А потом был Джон. И Кэт переживала так, что наверно, это сказалось на работе. Во всяком случае, работу она потеряла в связи с сокращением штатов. Дом пришлось продать банку за проценты от первоначальной суммы, а машину отдать обратно фирме, у которой купила ее. Кэт сняла маленькую квартирку на окраине, куда перенесла лишь самые необходимые свои вещи. Что-то взяли друзья. «Это ненадолго!»- сказала им Кэт, но друзья лишь понимающе хмурились. Большую часть пришлось выкинуть. Следующий год она кое-как перебивалась случайными заработками в кафе и офисах, работала уборщицей, официанткой, мыла посуду, разносила заказы из магазинов. Но даже и такую работу находить стало все труднее, а зарплаты едва хватало на оплату жилья за месяц плюс еду. С работой медсестры в приюте пришлось расстаться уже потому, что добираться туда после работы стало невозможно и слишком опасно.
Но пришел день, когда квартплату повысили так, что на погашение не хватило месячной зарплаты. Некоторое время Кэт еще барахталась, но когда пришлось освободить квартиру и другого жилья не нашлось, удержать работу стало невозможно. Кто пустит в офис нищенку в грязной одежде, кто разрешит мыть посуду женщине, которая не мыла голову уже месяц и пахнет как мусорный бак?
Вот и пришло время вспомнить о приюте. Может быть теперь годы работы помогут ей обрести место там, где раньше она помогала другим, может быть старые знакомства сработают теперь в ее пользу, не может быть, чтоб Отец Николай не нашел ей места — так думала Кэт, бредя затихшими улицами к знакомому ей дому. Она оттягивала этот момент, как могла. Прийти сюда означало сдаться, признать поражение, стать на одну ступень с неудачниками, чей путь всегда только вниз. Но настал и ее день.
На месте обнаружились перемены. Отца Николая убили несколько месяцев назад неустановленные лица. Возможно, грабители, хотя что было у него взять? После его смерти приют отошел к муниципалитету и был закрыт. Здание стояло, щурясь заколоченными окнами на темные улицы, что знали много историй о жизни и смерти, настоящих, непридуманных историй. Найдя знакомую щель в задней стене (раньше, бывало, она использовала ее, чтоб выходить и заходить незаметно, если возникала необходимость), она проникла в здание и переночевала на пустом деревянном полу. Слишком опасный квартал, чтоб ходить по нему даже днем, тем более на ночь глядя. Эти дружелюбные стены оказали ей услугу еще раз, последний.
С тех пор прошло около полугода. Она пережила за это время такое, что должно было стереть память о прошлом, о Джоне и его уходе, о жизни «до». В жизни «до» она была миловидной пухлой блондинкой с длинными кудрями, уважаемая сотрудниками и обожаемая друзьями. В жизни «после» она стала опустившемся существом, худым, грязно-желтым, в многослойном наряде из грязных тряпок, с колтунами слипшихся прядей непонятного цвета. Грязь, опасность и насилие стали ее постоянными спутниками. Она научилась есть то, на что с отвращением не посмотрела бы раньше, спать на земле, зарываясь в газеты, песок, листья и обрывки картонных коробок. Сложнее всего было переломить внутренние барьеры, привыкнуть к тому, что и такая — это тоже жизнь. Но неистребимое жизнелюбие все еще держало ее на плаву. До этого дня.
Тревожные сигналы стали поступать три дня назад. На старом заброшенном складе, где ночевала Кэт последний месяц, ей сказали, что кто-то искал ее. «Странный человек со шрамом, и голос у него такой, скриплый» - сказала ей старая Тесса, которой Кэт иногда растирала больную, сведенную судорогой ногу, когда боль становилась слишком уж сильной. Других средств облегчить чью-либо боль у нее не осталось. «Я-то уж никуда не денусь, а ты беги. Странные это люди, нечисто дело», - добавила она. Тесса не была склонна к преувеличениям, так что Кэт поверила. Она сменила место, но во всех ночевках, в которых она когда-либо останавливалась, и где ее знали, кто-то из знакомых стариков говорил то же: «Тебя ищут, Кэт. Странные люди. Беги». Совсем не в том состоянии, чтобы спорить, доказывать, бороться или размышлять, Кэт делала последнее, что ей еще осталось — бежала.
Так, постепенно, кружа по городу, Кэт оказалась отрезана от всех относительно безопасных мест. Остался путь в кварталы, контролируемые бандами, от которых слабаки, вроде нее, старались держаться подальше. И в этих-то местах Кэт продержалась последние двое суток, все время прячась, все время готовая бежать дальше. Она надеялась, что через несколько дней те «странные люди» устанут от поисков, или им наскучит и они переключатся на кого-то другого. У нее не были ни малейшей идеи о том, кто бы это мог быть. Ни персональных врагов, ни знакомств в бандах, во всяком случае добровольных и таких, чтоб ее знали там как человека, представляющего интерес, у нее не было. Полиции вроде бы, дорогу не переходила. Друзей — таких верных, чтоб искали три дня, искали по трущобам, рискуя жизнью, у нее никогда не было. Да и прежняя работа не оставила ни коллег, ни обожателей, способных поддержать в беде. Если они бросили ее тогда, кому нужна она теперь? Но не дело дичи раздумывать над прихотями охотника. Ее задача — прятаться. И Кэт пряталась.
И вот, ночь третьего дня застала ее в подвале полуразрушенного дома, такого хлипкого и неуютного, что даже бездомные, как видно, почти не посещали его, если верить запахам и следам на осколках разрушенных стен. Хуже всего, что у подвала был один только выход. Настигнутая усталостью и безразличием, Кэтрин не проверила это заранее, а теперь было уже поздно. Думалось, переночую тут и уйду, ну что может случиться за несколько часов? Здесь, куда не заходят ни копы ни приличные люди, в дыре, которая даже бандам не нужна. И вот, они нашли ее здесь. И она даже не знала кто.
Итак, вжимаясь в камни старых искрошенных стен и стараясь не выдать себя дыханием, Кэт ждала. Может быть, они еще уйдут.
- Кэт, мы не причиним Вам вреда. Выходите! - настойчиво повторил голос.
Послышался шорох шагов и свет, яркий свет ударил по глазам. Лучик фонаря выхватил сжавшуюся фигурку у стены, словно наколотую иголкой бабочку. И некуда бежать.
Отчаянно, вложив в этот рывок все свое стремление жить и все, неудавшиеся до сих пор надежды, она кинулась навстречу. Может, повезет, и удастся проскочить у них под носом.
Не удалось. Что-то ударило на ходу. И уже падая, она поняла, что это все. Это конец. Конец бегству.
Мир стремительно удалялся, погружаясь во тьму, но она все еще боролась за себя, за то, чтобы остаться и не потерять то последнее, что принадлежало ей и только ей — свое имя, Кэт. Приглушенно звучали чужие голоса.
- Может, это не она?
- Она. Разве ты не чувствуешь след? На ней его метка.
Сознание возвращалось постепенно, по капле. Сначала вернулся слух — но слушать было нечего. В комнате было тихо. Затем из полутьмы стали выныривать один за другим предметы обстановки. В комнате было серо, не темно и не ярко, как раз так, чтоб не утомлять усталые глаза и не заставлять напрягаться в поиске источников опасности.
Комната была невелика. Узкий диван, на котором лежала Кэт, завернутая в серое шерстяное и мягкое одеяло, да низенький столик рядом, на нем кусочек хлеба и стакан воды. Вот и все. Медсестра в ней одобрила увиденное. Всем известно, что голодавшему нельзя давать сразу много. И, хотя она пока не знала, о ком идет речь, действия незнакомцев говорили об их доброте. Она уснула.
Чуть позже сквозь пелену серого прорисовалась стена, она была недалеко. Серая. Кэтрин. Меня зовут Кэтрин, вспомнила она, и уснула опять.
Так, просыпаясь и засыпая, постепенно воссоздавала она для себя окружающий мир и прошлое. В мире этом было не так уж много деталей для наблюдения. Последующие пробуждения добавили еще несколько предметов — шкафчик у стены, закрытые окна, округлую лампу у потолка, подушку под головой. Больше изменений произошло с ее собственным телом.
Все болело, словно прокрученное через мясорубку, неясно где, везде. В одно из первых пробуждений она пошевелила пальцами рук и ног. Шевелятся. Значит, руки и ноги работают. Двигать ими — это уж слишком, на это не было сил. Но шевелятся, а это значит, что когда-то она встанет и пойдет.
Что еще страннее, больше она не была грязной. Видимо, кто-то вымыл ее, пока она была без сознания. Волосы больше не были сплетены в узлы, а аккуратно подстрижены, расчесаны и лежали мягкой и свежей волной вокруг головы. И легкое покалывание за ушами говорило о том, что что-то было сделано с кожей за ними. Она догадывалась, что это похоже на то, что она видела тогда у Джона. И резь в горле, больно глотать. Впрочем, постепенно вся эта боль затихала, и наступало спокойствие. Нечего делать. Только спать.
Проснувшись в очередной раз, она застала стоящего возле кровати человека. Человек этот — тот самый, о котором ей говорили, и чей голос слышала она в подвале. Странный, мягко говоря. Лицо такое же резкое, с такими же крупными и некрасивым чертами, как было у Джона и с его крупными золотистыми глазами. Тот же неопределенно-чужой запах. И резкий, как сказала Тесс «скриплящий» голос. Шрам на лице. Мужчина этот внимательно смотрел на нее, но от глаз его не хотелось спрятаться, как бывало раньше, когда взгляды чужих, благополучных людей случайно падали на нее на улице.
- Кто вы? - тихо прошептала Кэт.
- Кэтрин Вустер, та, что жила на Мэдисон-роуд двадцать семь? - Спросил он. И, не дожидаясь ответа, добавил, - не нужно бояться. Вам тут ничего не угрожает. Мы ваши друзья.
И вышел.
И, наконец, словно это дало ей сил, Кэт сделала то, что так давно не могла — отвернулась к стене и заплакала. Она плакала долго, пока всхлипы не перешли в громкий, животный рев, крик ужаса, горя, боли, всего того, что невозможно было ни пережить, ни оплакать, пока больное горло не сжалось спазмами и не стало трудно дышать. И лишь тогда она замолчала, продолжая беззвучно всхлипывать и дышать. И ее не волновало то, что ее, скорее всего, видят те странные люди. Они не мешали ей плакать. И за это, больше чем за все остальное, она была им благодарна.
Тогда, три года назад, она еще жила в своем доме. Ха! В «своем»! В том доме, что привыкла считать своим с детства.
Однажды вечером, возвращаясь домой после дежурства и часов в приюте, Кэт сбила человека. Он возник на дороге внезапно, возник в лучах ближнего света, словно выскочил на дорогу в последний момент. Возможно, так и было.
Это произошло на Мэдисон-роуд, примерно в десяти минутах от дома. Семья Вустеров жила, фактически, за городом, в лесу, лишь дорогой соединяясь с внешним миром. Их это устраивало. Лес окружал город, лес простирался во все стороны вокруг, узкая лента шоссейной дороги прорезала его, стремясь из одного мегаполиса в другой, но тут было тихо. И вот, он выскочил из бесконечного леса, хотя мог оказаться где угодно, он выскочил лишь для того, что попасть под колеса ее авто.
Кэт резко затормозила, чуть не слетев в кювет. Машина взвизгнула и развернулась почти на девяносто. «Кажется, пронесло», - подумала Кэт. - «Кажется, не задела». Хотя он лежал теперь там, где, по идее, совсем недавно был передний бампер, и она все-таки могла задеть его. Двадцать бесконечных секунд понадобилось ей, чтоб перевести дух, собраться с мужеством и выйти из машины. Это могло быть убийством. Это могло быть ловушкой. Уже ночь, и кроме нее тут никого нет.
Выйдя из машины и сделав несколько неуверенных шагов, Кэт склонилась над человеком. Это был мужчина. Молодой, белый, в странных каких-то тряпках неопределенного цвета. Судя по всему, он долго шел в них по лесу, наверно, ночевал там, и может даже не один раз.
Прощупала пульс — живой. По правилам, она обязана была теперь позвонить в полицию или службу спасения и заявить о происшедшем, затем вызвать скорую и ждать. В этом есть смысл, ведь некоторые травмы, если неправильно «спасать» больного, могут стать смертельными или привести к окончательной инвалидности. Например, если стронуть больного с переломом позвоночника. С другой стороны, медиков можно ждать часами и Кэт прекрасно знала статистику смертельных исходов в результате опоздания врачей, когда помощь можно было оказать в считанные минуты, и человек был бы спасен. Сама она всегда надеялась избежать подобной ситуации, когда невольно оказываешься зажатым между долгом и законом. Статистику судебных дел против тех, кто не вовремя оказал помощь пострадавшему, она также знала. Нет, невозможно прожить всю жизнь не запачкавшись и не столкнувшись с законом. Судорожно вздохнув, она сбросила куртку, несколько раз хлопнула в ладоши, чтоб разогнать кровь и привести себя в чувство, и начала осмотр. Крови нет. Переломов нет. Ни ножевых, ни огнестрельных ранений. Возможно, сотрясение мозга и ушибы. Алкоголем не пахнет, хотя возможны наркотики. Кожный покров немного... но это может быть и переохлаждение. Несколько обезвожен, но не настолько, чтоб требовалась госпитализация. Нужно доставить его в больницу, и побыстрее. Но... дом ближе. И потом, она ощутила смутное и непонятное, но уже сильное нежелание вмешивать в это посторонних. В последующие дни это чувство лишь усиливалось, но в тот момент она не могла понять его и списала на свой страх перед ответственностью. Придется заполнять бумаги. Давать объяснения. В полиции. Лишение лицензии, как минимум выговор. «И ведь у него нет денег на лечение!» - мелькнула в голове спасительная мысль. Да, да! У него точно нет денег, посмотреть только на этого бедолагу. Наверняка это один из жителей того местечка в двадцати минутах к западу. Три дня назад банки «закрыли» целую улицу — т. е. нагнали технику для разрушения домов, ведь дома были конфискованы уже несколько месяцев за неуплату, но несколько отчаявшихся семей продолжали жить в пустых домах, объясняя это тем, что идти некуда. Может так, но это было расценено как гражданское неповиновение, приехала полиция, бульдозеры, говорят, были военные. Многих задержали, но, говорят, несколько человек убежало в леса. Значит, он прятался в лесу три дня. Удивительно, что его не поймали: здешние леса — это так, пшик, одно название. Зная, как по ним ходить, в хорошей обуви можно пройти насквозь к нужному тебе городу, хотя можно выбрать и длинный путь. Ах, да ведь он наверняка прятался на болотах! Про болота знают все местные, и там точно его никто не стал бы искать, зачем? Не утонет, так сам придет. А не придет, так кому он нужен, бездомный бродяга?
Так она дала себя убедить в том, что знает, кто этот незнакомец и откуда он взялся. Теперь вопрос, как доставить его в машину? Кэт взяла его под плечи и потянула — без толку. Тяжелый.
- Эй! Проснитесь! Давайте, приходите же в себя!
Она трясла его, и, наконец, человек приоткрыл глаза и что-то пробурчал.
- Идти можете? Ясно, что нет... Нет! Не отключайся! Продержись еще немного!
Она метнулась к сброшенной куртке, подпихнула ее под приподнятые плечи, связала рукавами на груди и потянула. Теперь тянуть было легче. Едва-едва, медленно, она дотащила его до машины. Но чтоб втянуть его внутрь, ей пришлось снова его растолкать. Мужчина старался ей помочь. Он напряженно цеплялся за секунды осознанности, спрашивая ее взглядом (говорить он, по-видимому, не мог), что надо делать. Послушно сгибал ноги, хватался за двери, сидение, приборную панель ослабевшими руками. Пусть этого хватало лишь на то, чтоб удержать туловище в правильном положении, чтоб передвинуть конечности, но и это помощь. Одна, Кэт не смогла бы сделать этого. Чтоб удерживать его от обмороков, она говорила с ним все время — ругала, кричала, смеялась. И так, вдвоем они доползли до дома, где, втянув его через низкий порог, Кэт обессиленно рухнула рядом. Еще никогда она не спасала жизнь человеку, которого сама же сбила, и никогда оказание первой медицинской помощи не было связано с таким трудом.
Отдышавшись, она отправилась за лекарствами. Его нужно напоить, накормить, отмыть и уложить спать — желательно в таком порядке. Но сделать все правильно у нее не было сил. Чистота подождет. Она напоила его теплым молоком, укутала одеялами и легла рядом на тот же пол. Не то, чтоб в этом была необходимость, но ей было стыдно спать в кровати, когда сбитый ею человек лежит на полу.
Но спать на полу оказалось невозможно — твердые доски словно специально выпирали там, где спина особенно нуждалась в углублениях и проваливались там, где не мешало бы что-нибудь подложить. И, наконец, Кэт сдалась и перекочевала в кресло в углу. Но и там, так же как и на полу, ее преследовал странный запах незнакомца. Совсем не такой, как, бывает, пахнет от бездомных. Грязь, тина — да, но что-то еще. Не запах тела, как бывает у здоровых людей, не воспаление и гниение, как у тяжело больных. Не запах мужчины, чтоб вызывать напряжение, нет, он настораживал именно своей неожиданностью. Неприятный, пряный и будоражащий. И где-то под утро Кэт решила назвать его корицей.
Солнце зашло за пятно на половицах и зацепилось за ковер, когда Кэт проснулась. Было, наверно, уже около семи. Конечно, она не выспалась, конечно, выспаться в такой позе невозможно и события прошлой ночи к сну не располагали, но пару часов сна она все же сумела урвать. Она открыла глаза и потянулась, и замерла, наткнувшись на внимательный взгляд ярко-золотистых глаз. Он не спал, но продолжал лежать на спине, в той же позе, в какой она оставила его накануне и Кэт испугалась. Может быть паралич? Привозить его сюда в таком случае было глупостью.
- Двигаться можешь?
Он ничего не ответил, и Кэт соскочила с кресла, готовая проверять рефлексы и ставить диагноз, но мужчина сел и избавил ее от такой необходимости.
- Так ты можешь двигаться! - Обрадовалась Кэт.
Незнакомец улыбнулся в ответ. Ну все, поняла Кэт, попалась. Иностранец!. Мало того, что бездомный бродяга, так он еще и ни слова не понимает.
Но время поджимало и глобальные вопросы она решила оставить на потом. Всякие «что делать» и «нужно теперь добыть документы» и «где же он будет работать» можно решить позже. А вот смена уже через три часа и с этим надо что-то делать. Она обзвонила несколько сотрудниц, повезло только с четвертой попытки. Лакшми Монахан согласилась подменить ее на сегодня. Если бы он не был иностранцем, а обычным бомжом... нет, пожалуй, даже обычного бомжа нельзя оставлять одного дома в первый день. Мало ли что.
Кое-какие отцовские вещи и ванна сотворили чудо, и в маленьком домике Вустеров в этот день возник новый человек. Осмотрев его повнимательнее, Кэт решила назвать его Джоном.
- И все равно ты ничерта не понимаешь. Будешь Джоном, тебе это идет. Садись там, - она ткнула пальцем в сторону стула. Это он понял, сел.
Она поставила на стол тарелки, принесла хлеб, поставила сковородку и развела руками:
- Ешь.
Это он тоже понял. Налив себе кофе, она пристроилась на другом конце стола, подперла голову рукой и задумчиво разглядывала чужака. У него были крупные черты лица, словно высеченные на угловатом лице. Большой и резкий рот, треугольный нос, вытянутые, но широкие глаза удивительного цвета то ли темного янтаря, то ли светлого топаза. По отдельности все как будто нормальное, но все вместе не складывалось в целостную картину, будто был во всем этом невидимый изъян. Голодный, он ел, не замечая ничего вокруг, но, утолив первый порыв, вдруг смутился и перестал есть. Он протянул ей свой кусок хлеба и вопросительно приподнял брови.
Кэт рассмеялась.
- Да ешь ты, ешь. У меня есть еще. - И показала ему на свой кусок.
Китаец, подумала она. Нет, не похож. Японец? Вроде, как в кино. Хотя тоже не совсем. Так кто же?
Он рассмеялся в ответ — легко, открыто, как ребенок, будто и не было улицы, не было грязи, уныния и голода, и мысли вылетели у нее из головы.
Так оно и пошло. Он был слаб, и она учила его ходить. Он был молчалив, она проговаривала вместе с ним первые слова.
С утра обычно Кэт уезжала на смену, а Джон оставался дома. Немного занимался хозяйством, но, в основном, бродил вокруг, изучая местность.
- Не уходи, - бывало, говорил он, когда уже научился говорить.
- Не могу. Ты же понимаешь, я должна работать, иначе меня уволят.
И уходила. Где-то на дне ее сознания лежала мысль о том, что так не полагается, и он должен тоже куда-то ходить и чем-нибудь заниматься. И, если бы на работе кто-то узнал о том, кто живет у нее дома, эту мысль обязательно бы подкрепили. Поэтому она никому ничего не рассказала. Несколько раз она свозила его в город и познакомила с Отцом Николаем. Джон даже с удовольствием взялся помогать в готовке на кухне, пока она обсуждала возникшую проблему.
- Он как ребенок. Я не знаю, что с ним делать. Что с ним будет?
- Необходимо провести обследование, пусть врачи дадут заключение о его вменяемости, а мы пока пошлем запрос в мэрию относительно документов.
- А что, если за ним что-нибудь найдут? Вдруг он что-нибудь сделал?
- Ты имеешь в виду преступление?
- Возможно. Я не знаю как он жил. Или вдруг комиссия решит изолировать его?
- Это маловероятно. Лишний рот в наше время.
- Знаю, но все же...
- Ты же не можешь всю жизнь о нем заботиться. Джон взрослый мужчина, он все больше социализируется и скоро впишется в жизнь так же, как любой из нас.
- Да, но...
- В чем дело?
- Не знаю, я не могу объяснить.
- Сделаем так. Ты будешь привозить его к нам три раза в неделю по утрам, и забирать вечером, после работы. Я пока начну дело с документами, а пока они придут, он уже адаптируется.
На том и решили, хотя график удалось выдержать недолго. Нежелание Кэт делить Джона с внешним миром росло. А затем случилось то, что случается всегда между мужчиной и женщиной — они полюбили друг друга. И тогда внешний мир вообще перестал существовать.
Кэтрин встала и подошла к окну. С трудом, но это уже был успех после прошлых часов слабости. В комнате становилось жарко и душно и ей хотелось открыть окно.
Она протянула руку, но пальцы наткнулись на холодную и скользкую поверхность то ли пластика, то ли стекла. То, что она приняла за окно, было на самом деле экраном. Длинный но узкий овал в окружении белой рамки, сейчас на нем было изображение леса и шелестящих деревьев в сумраке уходящего дня. Она провела ногтями по раме, но так и не нашла места, где бы рама соединялась со стеклом — всюду был один и тот же монолит, не сильно отличающийся от стены на ощупь.
Память услужливо ответила образом другого окна и ей пришлось отвернуться, чтоб … хотя это тоже не помогло.
...Однажды она пришла домой, а его там не было. Он, бывало, уходил побродить по округе и возвращался через несколько часов. Кэт устроилась у окна, рассматривая, как шелестят ржавые клены и перебирая воспоминания последних дней.
К ночи она поняла, что он не придет. Она легла на полу, на том же месте, где Джон ночевал в первую ночь и начала ждать. К утру она забылась сном, проснулась поздно, едва успела позвонить на работу, оделась и пошла искать его. Возможно, думала она, ведь он же не местный, возможно, он просто заблудился. Не знает наших болот. Сидит там где-нибудь за поваленным стволом и не знает, как выбраться. Долина за упавшим дубом была самой частой ловушкой для чужаков, которые забредали туда, соблазненные дикими ягодами, а потом, в разгаре охоты вдруг обнаруживали, что оказались на полуострове, окруженном топкой водой и что не помнят, как туда попали.
Но нет, в долине его не было. Не было его и в других местах. Но она знала это еще прежде, чем предприняла свой отчаянный поиск. Знала по тому чувству пустоты и потери, которое испытала, подходя к дому. Знала, наверно, еще раньше, еще в тот день, когда сбила его на Мэдисон-роуд — знала, что он уйдет так же внезапно, как появился в ее жизни.
...Кэтрин провела рукой по окну. Внезапно картинка изменилась. Теперь окно зияло черной пустотой. Не черным, окончательно бесконечно черным, не тем синюшным, которым принято изображать космическое пространство, а мутно-серо-черным, как отсутствие света, как ночь в молоке.
… через полгода она потеряла работу. Еще через несколько месяцев банк отобрал ее дом. Переезжая, Кэт оставила друзьям лишние вещи. Всем, кому могла — понемногу. А вместе с вещами оставляла адрес.
- Может быть, меня будут спрашивать. Отправляйте его сюда.
Друзья пожимали плечами и обещали исполнить все в точности.
Но по тому адресу Джон так и не пришел.
Съезжая с другой квартиры, она переадресовала почту на главпочтамт. Но и туда ничего не приходило, а вскоре Кэт сожгла свои документы в порыве страстного отторжения того мира, который выкинул ее. Сожгла все — дипломы, счета, визитки, страховки, паспорт. Так что, если кто-то ей и написал, узнать это она уже не могла бы.
...изображение на экране снова дрогнуло и сменилось ночным лесом. Качалась листва, стрекотали цикады, затихая, пели лягушки. Ветви шелохнулись, как от порыва ветра — но это не принесло облегчения....
Долгий и мучительный путь этот наконец закончился. Здесь, в отрезанной от улицы комнате, Кэтрин не могла судить о длительности дня и ночи. Свет загорался и выключался в согласии с каким-то ритмом, но как это было связано со временем во-вне, сказать было невозможно. Делать было нечего, читать тоже, в основном, Кэт спала, наслаждаясь забытым давно чувством безопасности. Будущее придет со своими проблемами, тогда и наступит время думать о нем.
Единственную компанию ей в эти дни составлял тот смуглый человек со шрамом. Да и то, он заходил изредка — принести еды, сделать уколы, сказать несколько слов. Да, ей все время что-то кололи, и что-то давали пить, и от этих уколов она была слабой и сонной. Человек этот был похож на Джона — той же неправильностью черт, тем же цветом глаз и запахом корицы. И потому про себя она назвала его Джеком.
- Не трогайте, - говорил он, заметив, что ее руки тянутся к шрамам за ушами — там нестерпимо зудело, но под пластырем сложно понять, что. - Занесете инфекцию, пока не зажило. А они Вам еще пригодятся. И Кэт отдергивала руки.
Но путь окончился. Однажды Джек пришел за ней с необычным нарядом — это был широкий светлый плащ и шлем, закрывающий половину лица. Он заставил ее надеть плащ и вывел наружу через коридор, в котором она еще не была до сих пор.
Они оказались в огромном и темном ангаре, заставленном большими ящиками и разнообразными конструкциями. Отсюда пошли пешком, и идти пришлось далеко, несколько миль. После долгого заточения отвыкнув от ходьбы, Кэт быстро устала. Еще очень сильно утомлял жаркий и влажный воздух этих мест. Жара и влага свалилась на Кэт сразу же, как только они вышли из коридора под своды ангара. Воздух словно стал плотным, перехватил горло, и потемнело в глазах.
- Возьмите! Наденете, если будет тяжело. - Джек подал ей шлем.
Как оказалось, внутри была встроена маска. Кэт несколько раз вдохнула, стало легче. Но потом любопытство пересилило, и она ее сняла. Маска мешала смотреть по сторонам. И в это время неожиданно заработали те самые штуки, за ушами. Больше она не испытывала нехватки воздуха, хотя жара и влага действовали удручающе. Но идти стало легче. Странное ощущение щекотки...
Они шли и шли, и шли, и шли... казалось, бесконечно долго шли, по темным пустым коридорам, переходя из корпуса в корпус, из подвала в подвал, иногда пересаживаясь в лифты, поднимаясь и снова спускаясь вниз, и снова поворачивали за угол и шли... Уставшая Кэт повисла на руке Джека. Он удивленно покосился, но не забрал руку, и они снова шли, и под конец на нем уже висела хорошая часть ее веса.
Наконец, закончился и этот путь. Коридор выпустил их в ряд сменяющих друг друга разукрашенных комнат. В одной из них Джек оставил ее.
- Садитесь там, - сказал он, махнув рукой в сторону грубо сколоченных стульев у стены. - Я должен уйти. Не беспокойтесь, я вернусь за Вами.
И ушел.
Беспокоиться, впрочем, не было ни сил, ни желания. Отдышавшись, Кэт осмотрелась по сторонам. Блестящий паркетный пол, высокие потолки, затянутые алым шелком и черные панельные стены, покрытые узорами белого и голубого цвета. Портьеры, полускрывающие огромные окна. Там, за окнами было светло, и легкие потоки воздуха легко колыхали ткань. Кэт дала себе слово, что обязательно доберется до окна и посмотрит в него, как только... как только сможет подняться.
Но тут открылась дверь — и вошел Джон — и все остальное перестало быть важным.
О, Джон, Джон! Она сорвалась с места и два потерянных существа столкнулись на середине зала. И вот он уже обнимает ее и бормочет глупости своим гортанным голосом и облако уверенности окутывает ее, и в мире снова все становится на свои места.
Длинными коридорами Джек прошел в зал, в который его вызвали. В темном небольшом помещении его ждал старик с такими же резкими чертами лица, такой же темной кожей и светлыми глазами. Только был он и выше и худее, изможденное лицо резко очерчено натянутой кожей, складки у запястьев, и тени под глазами указывали на возраст и пережитый опыт.
Джек склонился в вечном, как мир, уважительном жесте приветствия.
- Ты привез ее, - сказал старик.
Джек кивнул.
- Итак, ты ее привез, и король, наконец, получил назад свою маленькую глупую элу. Я видел их встречу. Это вызывает умиление.
Джек снова кивнул. Простая констатация не требует подтверждений.
- Когда восстановится структура личности? - Спросил он.
- Это будет происходить постепенно, ты же знаешь. От месяца до года. Хотя с такой элой он никогда не станет по-настоящему цельным.
- Никто не может избежать своей элы. - Возразил Джек.
Старик нахмурился. Эту очевидную истину он знал лучше, чем кто бы то ни было и напоминание еще раз хлестнуло болью.
- За вами гнались? - Переменил он тему.
- Нет. Правда, один раз мы попали в засаду и были обстреляны. Но это не было серьезно, мы легко ушли.
- Очевидно, они не знали, кого ты везешь.
- Очевидно. - Подтвердил Джек.
- Мы благодарны тебе. Мы этого не забудем. - Сказал старик и жестом отпустил его.
«...Историки любят говорить, что Кэтрин Вустер вошла в историю с черного хода.
Действительно, рожденная на маленькой, забытой планете и выросшая в чуждой культуре, Кэтрин Вустер не имела никакой подготовки к той власти, которая досталась ей волей случая. Мы знаем, какое сложное воспитание получает Наследник и как тщательно отбирается его эла, для того, чтоб соединение пары создало целостную и гармоничную личность Администратора, способного адекватно решать возникающие в государстве вопросы. Кэтрин Вустер не была элой ни по рождению, ни по воспитанию. Не обладая необходимыми знаниями, навыками и опытом, она не была способна полноценно выполнять свою функцию. Ее фрагментарные личностные характеристики в соединении с характеристиками Ингратора, не могли породить целостную человеческую личность. Таким образом, все наблюдатели предвещали провал в самое ближайшее время. Единственная причина, почему этот союз оказался возможен — прогрессирующий распад личности Ингратора после разлуки с его элой, место которой Кэтрин Вустер случайно заняла. К моменту, когда это было обнаружено, государство находилось в состоянии войны и отчаянно нуждалось в Администраторе, пусть даже не эффективном. Оно не располагало ни временем для того чтобы вырастить нового, ни человеческими ресурсами, чтобы найти ему замену среди ближайшего окружения. Выбор Кэтрин Вустер, поэтому, был необходимым средством сохранения эффективности власти. Что из этого получится, предвидеть не мог никто.
Что хуже, нельзя было предсказать, каким образом на характере власти отразится тот факт, что по своим биологическим характеристикам Кэтрин относилась к другой расе...»
Большая Энциклопедия Народов. Том 56. К истории седьмого царства, гл. 83.