Стремилось к игрищам дитя – душа ко свету не тянулась.
Но, Провидения рука чела лишь отрока коснулась,
И дух прозрения воспрял во мне от Всемогущей силы;
И дар я трепетно принял, моей душе и сердцу милый.
Так вдохновеньем одарен, спасеньем и надеждой
Я путь свой далее не мог уже пройти невеждой!
Сквозь сумрак утра – дней младых – невежества и скуки
Покорно брёл я к алтарю на зов богов науки.
Там, просвещения жрецы, во мне глупца заклали;
Свет горний разум озарил – и узы мрака пали…
В стенах наук начальных ли, под сводом мудрым ВУЗа
Я был заботой окружён – желанный сын Союза…
Года сменились – времена – Великий Дом разрушен…
Я для Отчизны стал чужим, как пасынок – не нужен.
Стучался в Дверь; кропил слезой; топтался у порога –
Лишь тишина…, и я побрёл на паперть* – в лоно** Бога.
И в пору зим – в судьбе моей, – вплетая след в порошу,
Шептал под нос, как «Отче наш»: – Я, Родину не брошу!
Сквозь стужу дней суровых нёс печаль сиротской доли –
…Немая жертва Перемен – отступник по неволи.
С пути сбивал проклятый бес. Безлунными ночами
Горел его манящий взгляд, за ложными речами.
В карман не лез ничей, прохвост – бросался дерзко словом;
Он, так души моей желал – считал своим уловом…
Но чуждым стал мне мир лжецов. …Прочь от коварной ночи
Брёл с покаяньем блудный сын – предстать пред Святы очи.
Щепотью сеял (в три перста) с чела на грудь, с мольбою –
Знаменьем крестным плач венчал неопытной рукою.
Так, взгляд свой мокрый приклонив, стенал под грозным Взором.
…И грешник был во мне распят Отеческим укором!
…Лишь первый вешний луч призрел на снежные вершины,
Взбурлили хладные струи – помчались с гор в долины.
Весна дыханием своим коснулась чуть природы,
Но кратким, солнечным теплом не отогрелись воды.
Вот-вот река с себя сорвёт кристальные покровы,
И с треском ледяным падут все зимние оковы…
Пока же в дрёме берега и сонны в них ложбины.
Ещё обнажены леса, ещё черны равнины.
Ещё родимый мой Предел хранит в дремоте время,
…Но, мой уже взошёл росток из «брошенного семя».
Нальётся силой стебелёк – расправит листья-крылы.
…Вот только скроет от меня, всё, хладный зев могилы.
Не даст вдохнуть мне аромат – цветка благоуханье.
А может вся его судьба – простое прозябанье?
…Ох, как же чаянья смешны в сем мире скоротечном!
Ведь смерть постылая прильнёт к душе в лобзанье вечном.
Мой слух, наполнит шум ветвей прощальной песней ночи;
Луна серебряным венком мои укроет мощи…
В свой поздний час уснет певец, сомкнув пред небом вежды.
Как омертвелой ноты стон – потерянной надежды –
Затихнет в порванной струне, обласканной кумиром…
Так, на закате дней седых, пиит почиет с миром.
…Где тих и лёгок шаг теней; ход ночи бесконечной
Не прерывает бодрый день (шум суеты беспечной) –
Мой дух угаснет. И тогда, когда наполнит тризна
Слезой скупою взор чужой, …приди ко мне Отчизна.
И тихо, тихо мне скажи – над мёртвою землёю:
«Здесь прах покоится дитя, отверженного мною…»
*Паперть – непокрытая кровлей площадка перед внутренним притвором храма, на которой, в начале христианства, стояли плачущие и кающиеся.
**лоно – (здесь) то, что является прибежищем, приютом.