Ветрам над Русью

Девять Струн
Чужие всадники появились вдруг прямо напротив дубравы – сначала единицами, потом целыми сотнями и всё прибывали и прибывали. Не догадываясь, что засада совсем рядом, они скапливались для удара в тыл русскому войску, разрозненные порядки которого отходили почти по всему полю…
Владимир Андреевич, более молодой и непосредственный, чем Волынец, то и дело с укоризной поглядывал на товарища. Чего ещё ждать-то? Кому помогать будем? Одним мёртвым?! Самая пора ударить!
Но тот лишь хмурился и отводил глаза. Странно, они не раз стояли в бою рядом и всегда хорошо понимали друг друга. Сегодня Дмитрия Боброка понять было непросто. Он больше отмалчивался да поглядывал на солнце. Но нужны ли ещё какие приметы, когда ордынцы уже повернулись к ним тылом и поскакали то ли брать в кольцо остатки полка левой руки, то ли наносить боковой удар по большому полку…
Целый день стояли под деревьями, внимали заунывному жестяному звону листвы, она цепко держалась за дубовые сучья, не желая отлетать. Но вот умолк унылый шелест, странная тишина установилась в лесу.
"И се внезаапу потяну ветр созади их..."
Лес возмущенно загудел, заскрипел. Он будто сорвался со своего места, потугу, что целые охапки, целые ворохи листвы, крутясь в вихрях, понеслись в поле.
– Княже, – напрягая голос, прокричал тогда Боброк Владимиру Андреевичу, – час настал, время приблизилось!..
И тогда же, опережая вихри листвы, засадный полк вылетел из укрытия…

Ю. Лошиц, Дмитрий Донской


Знал ли ты, вещий, что ляжет в твоей жизни луг,
Русские земли подвигнувший с рабских полатей?
Тысячей тропок и малозаметных излук
Верные долгу и сильные крепостью рук
Вскинулись здесь заодно, исполчившись на татей.

Дышит в затылок тревога засадных дружин:
Долго ещё выжидать за ветвями дубравы?
Галицкий князь зубы стиснул до лобных морщин,
Ждёт твой сигнал, чтоб поднять седоков из лощин,
Молнией пасть на ордынцев, не ждущих расправы.

Вот они, близко, порядки равняют во тьмах,
Кречет на стягах над шлемами хищно сереет.
Где-то за ними стоит русский стан на костях,
Грудью приняв ужасающей силы размах,
Но каждый миг ваша чаша весов тяжелеет.

Крови славянской ты пролил изрядно, Боброк:
Тысяцкий прежде, в Москве погрузнел воеводством.
Досыта видел безжалостных княжеских склок,
Бился с Рязанью и Брянском, идя на восток,
Земли булгарские брал на щиты с превосходством.

Князь безудельный, ты помнишь родную Волынь,
Трудной порой угодившей под длань иноверца.
Душу твою, как и прежде, снедает полынь:
Дом, что хранили отцы как святыню святынь,
Время не в силах избыть из горячего сердца.

Ныне, Волынец, успех очевиден кругом:
Княжья сестра твоим сыном полгода чревата,
В шумных советах ошую сидишь за столом,
Шурин к тебе честь по чести, с почётом, добром,
Вверил тебе обучение стричного брата.

…Лес вдруг умолк непривычной, чужой тишиной,
Просинь небесная сверху колодцем упала.
Миг наступил – и, схватившись за черен рукой,
Ты крикнул князю, ловившему стремя ногой:
«Княже, веди нас на бой, ибо время настало!»

Ветер по-братски хлестнул со спины озорно, 
Лики святые расправив в лазури сусалью.
Лебедем белым взвилось за плечами корзно,
Строй воссиял, будто солнце во мраке взошло,
Слитно вздохнув позади нетерпеньем и сталью.

Хлынули, вздевшись, тяжёлой кипучей волной,
Звонкие листья взметнув над летящею ратью,
Древки копейные в ряд ощетинив стеной,
Вместе сплочённые бьющейся мыслью одной:
Вдарить железным тараном – за Русь и за братьев!

Ринулись рьяно, сминая ордынский заслон,
Грозным прибоем, внезапно почуявшим волю,
Стягом червлёным войскам задавая разгон,
Яростью русской прервав многолетний полон,
Соколом павши на грудь Куликовому полю!