Tabula rasa снег, тринадцать лет спустя

Александр Юрьевич Соболев
Убеленный пешеход,
удивленные растенья...
Б. Пастернак

Похоже, затевается снежок.
Он зреет в сером облаке над нами
чудными слюдяными семенами.
Неплотно перехваченный мешок
битком набит шестиугольным пухом.
По срокам, по приметам и по слухам
зиме давно пора начать посев —
да все никак не соберется с духом,
не до конца, как видно, обрусев.

Похоже, начинается снежок!
Он реет в сером воздухе над нами,

над плавнями, составами, домами...
Ни грузный шаг, ни заячий прыжок
не смогут избежать запечатленья
в легчайшем из пуховых покрывал,
когда на листьев медленное тленье
он лег — и чистый лист образовал.
Теперь, когда он всё успел очистить
и сделал всё и строже, и светлей,
проведены на нем изящной кистью
сквозные иероглифы ветвей.

Как снег идет!.. Какое наслажденье —
предчувствовать, увидеть, осязать —
и в памяти на нитку нанизать
изнеженных снежинок нисхожденье.
С какой-то элегическою ленью
пушинки-альбиносики летят,
летят, по миллиарду на мгновенье,
по промыслу, по щучьему веленью,
и почему-то таять не хотят.
Уже белей мелованной бумаги
дворы и крыши, склоны и овраги,
заснеженными площади лежат.
Как снег идет... Шуршит на каждом шаге...
Прохожие, бродячие дворняги
И прочие — ему принадлежат.

Мы счастливы присутствовать — не так ли? —
на этом удивительном спектакле,
где занавес подобен кисее.
А в нем и заключается сие
негромкое, но праздничное действо.
Мы все одним томлением больны,
и в этот час ни гений, ни злодейство
в своих поползновеньях не вольны.
Мы чувствуем, и, стало быть, живем.
А все, что утомилось бытиём
в событий торопливой круговерти,
затихло в летаргии, малой Смерти,
в неистощимой милости её.

1999